Когда я вгляделся в твои черты

Дома муж закутал её в большое одеяло и отпаивал горячим чаем, подкладывая между делом поленья в камин. Микаса неподвижно смотрела на языки пламени и злилась, что приходится сидеть здесь и продолжать жить. Ночью Дементьев попытался обнять её, но Микаса придвинулась к самому краю постели и свернулась калачиком.

Сон забирал её с собой, опускал на вытоптанную землю, в поля, полные обезображенных трупов. С неба всё так же падал пепел, а вокруг клубился дым. Микаса шла сквозь плотную завесу, прижимая что-то тёплое к груди. «Что будет, если я посмотрю? Я могу? Я хочу этого?..»

Она остановилась, преодолевая смятение и ужас. Плавно опустив голову, Микаса заставила себя посмотреть: под вуалью спутанных тёмных прядей виднелись плотно сжатые губы, а чуть ниже, из ровно срезанной шеи торчали ошмётки мышц. Сдвинув дрожащими пальцами волосы, она увидела смазанное лицо незнакомца. Слёзы скатились по щекам Микасы мерзкими тёплыми струями, падая на смугловатую кожу, на умиротворённо сомкнутые веки, и застывали стеклянным бисером на густых ресницах мертвеца.

Рухнув на колени, она закричала, давясь болью и беспомощностью. Не зная почему, Микаса стала покрывать поцелуями лицо незнакомого юноши, чувствуя, как от любви разрывается сердце и хочется исчезнуть с лица земли. «Прости, прости, прости», - причитала она, и на мгновение Микасе почудилось, что она узнаёт это лицо. Это дорогое лицо…

Издав жалобный протяжный стон, она открыла глаза, наблюдая за тем, как во мраке растворяются странные картинки. Её взгляд уткнулся в полоску лунного света под стулом. Соскользнув с постели на пол, Микаса с трудом поднялась и добрела до ванной. По привычке отвернув ручки крана, стала намывать до локтей руки, роняя слёзы и трясясь от тошноты.

Бесшумно спустилась вниз и накинула плащ поверх ночной футболки, затем выскочила на улицу и побрела куда глаза глядят. В небе искрились ледяные звёзды, а мокрая трава холодила босые ступни. Микаса выбралась к тропинке, огибающей мыс, и опустилась на колени. Припав лицом к земле, она безмолвно рыдала, прижимая к груди обеими руками незримую голову. Ей было страшно и горестно. Когда Микаса обессилела, а рассудок наконец прояснился, она стала исследовать содержимое карманов. Обнаружив в одном из них зажигалку и мятую пачку яблочных сигарет, с блаженством затянулась. Выкурив две сигареты, поднялась с сырой травы и двинулась дальше. Успокоившееся море тихо напевало реквием, разрезая волны о скалы, и всё вокруг казалось покинутым и необитаемым. Впереди виднелся небольшой старинный храм, из его окон проливался тусклый свет.

Добравшись до постройки, Микаса вошла внутрь и огляделась: никого. Села на одну из скамеек, выставленных рядком. Покой. Она вновь достала сигарету и подожгла.

– Не самая лучшая идея, - мягко произнёс рядом с ней мужской голос.

– Мне всё равно… - Микаса обернулась и взглянула в доброе лицо старика, одетого в одежды священнослужителя.
– Простите, - добавила она, опомнившись.

– Я не хотел читать нотаций. Обычное правило для прихожан.

– Я вообще-то не курю. Просто искала в сигарете утешение.
– Она потушила кончик о край пачки и с интересом огляделась.
– Что это за место?

– Древний элдийский храм. Ему, по разным оценкам, от полутора до тысячи лет. Когда наш культ его обнаружил, он был в весьма плачевном состоянии, но мы отремонтировали его на щедрые пожертвования.
– Старик посмотрел на босые ноги гостьи.
– Принести вам горячего чая?

– Благодарю, ничего не нужно.

– Как вам угодно. Разрешите присесть?
– И как только Микаса кивнула, он расположился рядом.
– О старых элдийских богах почти ничего неизвестно, не сохранилось литературных памятников и достоверных упоминаний о том, как происходило поклонение. Всё, что нам известно, получено из фресок на стенах немногочисленных сооружений вроде этого: было установлено, что наши предки почитали гигантов, якобы произошедших от единой богини-прародительницы. Согласно найденным изображениям, люди верили в использование их силы в качестве оружия в бесчисленных войнах.

– Чушь какая.

– Так можно сказать о любых религиозных верованиях. Но вы ведь пришли сюда не ради уроков истории?

– Я не знала, куда мне идти, - искренно ответила Микаса.

– Сегодня днём я думала о том, что хочу покончить с собой, а потом мне приснился кошмар, который преследует меня с детства, и я сбежала от мужа, которого не люблю, но вышла замуж по глупости и малодушию.

– Вас мучает чувство вины?
– участливо спросил священнослужитель, очевидно, привыкший к спонтанным откровениям прихожан.

– Это мягко сказано. Я ненавижу себя. Ненавижу свою жалкую жизнь. Я оставила драгоценного друга, который, кажется, давно был в меня влюблён… и ушла к богатому мужчине вдвое старше меня. У вас было когда-нибудь такое чувство, что вы недостойны близких? Я всегда думала, что мой друг слишком хороший для меня. Я одновременно хотела и не хотела быть с ним рядом. Всё представляла, как отмываю его с мылом от собственных прикосновений. Какой-то парадокс: с ним я чувствовала себя лучше, чем я есть, но от этой лжи становилось так мерзко… Я точно знала, что со мной он не будет счастлив, а я доведу его тем, что он не способен угодить моим постыдным желаниям. У меня не было времени и терпения ждать, пока шестнадцатилетний мальчишка встанет на ноги. Мне казалось, что бросить его будет милосердием.

– То есть, вы всё решили за него?

– Выходит, что так.

– Нам не дано залезть в чужую суть. Не дано познать чужую душу. Так откуда вам было знать, что ваш друг был бы с вами несчастен? Вы спрашивали, чего хочет он сам?

– Нет, я была уверена… вернее, я и сейчас уверена, что знаю лучше него. Это трудно объяснить, а я не хочу грузить вас подробными рассказами о тяготах моего детства. Но с родителями было непросто: отчим пил и покоя не давал, а жили мы в нищете. Наверное, во мне что-то сломалось. Меньше всего я хотела сломать и моего друга… Так смешно: я до сих пор не знаю, как обозвать мои чувства к нему!
– Микаса рвано усмехнулась.
– Это точно не любовь, там слишком много всего! Похоже на какие-то невнятные клочки. Он моя родственная душа, мой отбитый на всю голову защитник, лучший друг, самый чуткий и понимающий слушатель, моя головная боль и первый любовник.

– Может быть, я чего-то не ведаю, но, кажется, это называют одним единственным словом.
– Старик ласково улыбнулся ей.
– Если он так важен, разве вы не можете поговорить с ним об этом?

– Это было очень давно. Я теперь совсем не та да и он, наверное, тоже. Скорее всего, у него уже кто-то есть: такие мужики просто не могут валяться беспризорными, уж поверьте! Оторвала с руками и ногами какая-нибудь замечательная девушка, чтобы окольцевать. Наш общий друг сказал, что он из тех, кто рано женится, и я с этим согласна.

– Полагаю, о его нынешней жизни вы тоже не спрашивали?

– Разумеется, нет, я же источник всех своих бед! Не умею толком открыться. Мне страшно спросить. Пусть лучше в моей памяти он навсегда останется восемнадцатилетним юношей, полным надежд и разочарований.

Микаса замолчала и отвернулась. Она не испытывала смущения и удивилась себе самой, что впервые за долгое время честно говорила о собственных переживаниях. Ей было даже легче, что она поведала о них совершенно незнакомому человеку, готовому выслушать.

– Знаете, сегодня во сне мне на секунду показалось, что я убила его… Наверное, моё подсознание выдало эту дурацкую метафору из-за шквала негативных эмоций. Меня давно мучают странные сны о жизни, которой я никогда не жила, но кажется, будто она была явью. В детстве эти сны были ярче и полнее, в них были отчётливые лица и ясность происходящего. В одиннадцать я упала с дерева и, видимо, из-за повреждений мозга многое стёрлось. Я больше не узнаю лиц и не понимаю событий. А сегодня мне привиделось лицо моего друга. Я держала в руках отрубленную голову незнакомца, и на миг его смазанное лицо стало чётким.
– Микаса заметила, что в глазах старика заплескалась куда большая заинтересованность.