Когната

После этих слов от Кости отстал слуга, который пытался следить за порядком в его комнате, Костя смог мыть за собой посуду, и горничные прекратили захлопывать дверь перед его носом, прежде чем начать уборку в очередной из комнат.

Таким образом Костя обнаружил, что, несмотря на красивую оболочку, хозяйство в доме велось не всегда идеально, и между ним и слугами установилось что-то вроде молчаливого согласия: они могли переглядываться если не улыбаясь друг другу, то с хитринкой в глазах. Одна из пожилых горничных подрядила Костю выбрасывать выметенную пыль и менять воду в ведре для мытья пола. Залезать с тряпкой, куда ей уже трудно было вскарабкаться или протиснуться. Выяснилось, например, что под кроватью брата Волитары пыль убирали только там, где ее можно было разглядеть не нагибаясь, а дальше там просто хлопья лежали, но каждый раз поднимать дубовое сооружение мало у кого хватило бы сил. Когда горничная отправила Костю туда, потому что лишь он мог проскользнуть под низкий каркас, ему пришлось несколько раз нырять под кровать и обратно и менять тряпку, вытаскивая оттуда, кроме пыли, разные предметы: пуговицу, два карандаша, несколько листов смятой бумаги с частично вымаранными текстами. Под конец этой уборки Костя обнаружил прилегшую у самого плинтуса длинную батарейку для стилета. Ее он сунул за пояс, спрятал под рубашку, а когда остался один, укрыл тем же надежным способом — закатил подальше под кровать, но уже под свою.

У него появилась надежда не превратиться в дракона и если и не вернуться к маме с папой, то хотя бы отомстить за смерть бабушки и дедушки. Он помнил их крики во время сожжения, и подчас среди возни по дому, чтения, тренировок память возвращала ему эти ужасные звуки человеческого страдания, и тогда Костя замирал от ужаса и ненависти, в том числе к себе тоже. Он будто просыпался от царящего вокруг покоя и благополучия и понимал, что вокруг него вовсе не друзья, вовсе не безобидные существа, желающие ему добра, хотя порой очень хотелось думать, что все это навсегда, что так оно и будет всю жизнь: замок, Волитара, полеты, книги, фехтование, стрельба, комната, вид, открывавшийся с огромного балкона.

В нижнем ящике письменного стола, доставшегося ему вместе с комнатой, лежало несколько пустых стилетов и тестер. Еще пустые длинные гильзы от пистолета, в которые можно было свистеть (вот бы появиться во дворе с карманами, полными таких). Но толк от них был, видно, только для брата Волитары, они густо покрывали дно ящика, а уже на дне лежали цветные журналы с женщинами в нижнем белье и без белья и маска, видимо от детского доспеха, которая нагоняла жути не только на Костю, но в свое время и на хозяина стола, раз он убрал ее подальше.

Дождавшись, когда дом затихнет, Костя проверил уровень заряда в батарейке. Не тестере высветились зеленые лампочки. Три из пяти. Костя не был твердо уверен, что это означает, но сделал вывод, что заряд в батарейке еще есть.

Когда-то такими стилетами, способными пробивать броню, и огнестрельным оружием со специальными патронами буржуазия ненадолго сместила власть феодалов, но слишком расслабилась, и ее порядком проредили, и некоторые аристократы в результате этой реакции стали не только владельцами титулов, но и хозяевами заводов, газет, пароходов. Об этом Косте постоянно рассказывали в школе. «Вот поэтому, ребята, драконий пролетариат попал в более угнетенное положение, чем наш когда-то. Вот почему он заслуживает сочувствия. Трудно было бы нам расстрелять нашего царя, если бы его пули не брали».

Костя уже насмотрелся и на аристократию, и на пролетариат, наслушался новостей. Пришла зима, а драконы продолжали наступление, хоть оно и затормозилось. Московский район планировали захватить до начала холодов, но и в холода драконы не уснули, а приближались к столичной части города, так что передним частям уже были видны башни Кремля.

В конце каждого из таких выпусков новостей Волитара не забывала сообщить Косте:

— Ты видишь, ты никуда вернуться не можешь, — и зачем-то оглядывала слуг, словно ища одобрения своих слов.

Костя мог ответить, что успехи успехами, а брат Волитары все чаще улетал куда-то, неделями пропадал и возвращался с лицом, в котором читались тревога и усталость. К следующей весне и Волитара стала подолгу пропадать, хотя новости по радио, как и прежде, звучали бодрые, но о видимых в бинокль и с высоты башнях Кремля больше не было ни слова.

Как на грех, и совместные полеты Волитары и Кости прекратились, стоило ему найти батарейку к стилету. Он решил, что как-то выдал себя, ведь действительно замечал в отражении собственных глаз что-то недоброе, этакое злорадство. Как его еще не приперли с расспросами, он не понимал. На лице чуть ли не иероглифами проступали Костины мысли.

Он хотел убить дракона, но после этого ему не улыбалось сгореть, а в том, что после такого поступка умереть быстро ему не дадут, Костя не сомневался. Поэтому он собирался воспользоваться стилетом в воздухе, на максимально большой высоте и при максимальной драконьей скорости, тогда его вместе с драконом мгновенно размажет по земле. «Только бы не струсить», — думал он, ведь уже трусил, боясь огня, ударить Волитару стилетом, пока она спала.

Но вот возможность представилась.

Случилось это после нескольких дней отсутствия обоих молодых драконов. После ужина в гнетущей тишине Костя сидел у себя и пытался читать, когда на балкон к нему чуть ли не упала Волитара с маской, опущенной на лицо; открыла дверь, не дожидаясь, пока откроет Костя, просто сорвав задвижку. Войдя, приказала:

— Собирайся, — и махнула мечом, прежде чем вставить его в ножны.

Костя знал: это драконья привычка, чтобы убрать лишнюю кровь с клинка, но на мече вроде бы не было никакой крови, а вот доспех Волитары был забрызган слабыми синими пятнами частично сдутой с пластин во время полета драконьей крови.

— Ты теплые вещи бери, — добавила она.

Пока он одевался и собирал вещи в рюкзачок, она, устало сгорбившись, сидела на кровати, вытащив пистолет, сняв его с предохранителя и держа обеими руками, будто душила рукоятку.

Как раз когда Костя прятал стилет в рукаве, в дверь сунулся один из слуг.

— Прочь, — сказала Волитара слуге, и тот, низко поклонившись, исчез.

Через секунду она решила, что Костя готов, забросила его на спину, он обхватил ее шею руками, а она пристегнула его к себе несколькими ремнями на карабинах, так что он и сам стал чем-то вроде рюкзака. В несколько шагов Волитара преодолела расстояние до балконного ограждения и ухнулась вниз солдатиком. Костя решил уже, что никакого стилета не понадобится, а оба они окажутся трупами на скалистом склоне под балконом, но Волитара извернулась в воздухе и полетела низко над землей, все менее различимой во все более наступающей темноте. Взявшийся из ниоткуда брат Волитары присоединился к их полету. Сквозь маску он громко, чтобы перекрыть шум воздуха, упрекнул сестру:

— Возвращение твое за оруженосцем — это плохая идея есть. Он ничего не знает. Он тайной полиции ничего рассказать не может. Нам в таком случае всех слуг забрать нужно. Ты всех их на спине перетаскать сможешь?

— Они не семья есть, — крикнула в ответ Волитара.

— Он тоже семьей не является, — напомнил брат, — он в дракона еще не превратился.

— Он твой подарок есть, и он моя вещь есть, — ответила Волитара. — Теперь весь дом пускай сгорит, у меня мое оружие и мой оруженосец имеются, все остальное я забрать обратно когда-нибудь смогу.

Они стали обсуждать, как император мог предать множество драконьих семей, приравнять их к большевикам, в то время как простолюдины воспользовались ситуацией, спелись с людьми и хозяйничают в тылу, и правильнее было бы сначала разобраться с внутренней коммунистической угрозой, а уже затем заниматься династическими дрязгами. Костя, в свою очередь, ждал, когда брат Волитары отвлечется и отлетит подальше, чтобы успеть достать стилет и исполнить задуманное. Резать Волитару, когда дракон находился рядом, не имело никакого смысла. Костя на примере Волитары знал, с какой скоростью аристократы доставали оружие и оформляли отверстие в мишени.