Коко Шанель
Шрифт:
Значит, приключение между ними вполне могло иметь место. Известно также, что в гости к мужу на восемь дней приезжали Антуанетта Бернштейн с дочерью Жоржеттой; взаимопонимание между мадам Бернштейн и Коко было удивительным. На фотографиях той поры все трое запечатлены одетыми в те самые знаменитые пижамы из белого атласа, которые Коко ввела в моду. Эти пижамы уже «унисекс», как теперь говорят; но на сей раз они сшиты для прогулок под ласковым солнцем, а не для пребывания в мрачных бомбоубежищах, как было бы несколько месяцев назад. Не стоит удивляться теплоте отношений между Антуанеттой и Габриель. Габриель уже была знакома с четой Бернштейн и, в частности, с Антуанеттой, которая была ее клиенткой в Довиле и Париже, перед тем как вышла замуж в 1915 году. Было ли, не было между Бернштейном и Габриель короткого приключения,
Итак, когда впоследствии Бернштейн изменил Антуанетте с Одеттой Перейр, Коко своими письмами пришла на помощь молодой женщине, утешая ее, расточая слова воодушевления: «Все не так страшно, крошка моя Антуанетта, будущее – оно в ваших руках! Чаще думайте, думайте об этом! (…) Не утомляйте себя, думайте о том, чтобы быть красивой! Это тоже не следует недооценивать».
В другой раз, когда Антуанетта твердо решила не участвовать в костюмированном бале, потому что знала – ее муж встретится там со своей любовницей, вмешалась Коко – пригласила к себе, нарядила так, как это умеет только она, сделала макияж, буквально влила ей в глотку два крепчайших коктейля – и, как добрая фея Золушку, отправила на бал… Чувствовала ли она себя виноватой перед Антуанеттой? Или это – знак чистой дружбы и женской солидарности в беде?
Все это не мешало Габриель оставаться подругой Анри Бернштейна. Позже она – теперь уже она! – даст ему огромную сумму денег, чтобы он мог выкупить театр «Жимназ». Годы спустя он, потративший столько денег на женщин, не переставал этому удивляться и говорил: «Это единственная из них, которая дала мне денег!»
После заключения перемирия между союзниками и Германией Анри и Габриель продолжали встречаться – в присутствии Антуанетты либо без нее. Свидетельством тому – строчки из дневника бывшей метрессы Анри, красавицы Лианы де Пуги, датированные 12 сентября 1919 года: «Бернштейн заявил о своем появлении огромным букетом огромных красных роз. Он представил нам Габриель Шанель – по тонкости своего вкуса это была поистине фея, по взгляду и голосу – женщина как женщина, но по короткой прическе и хрупкой гибкости – уличный мальчишка-сорвиголова».
Военное положение союзников, столь критическое еще в июле 1918 года, быстро улучшалось, и в конце концов ситуация переломилась. Прибытие на фронт американцев и участие в боях сотен танков «Рено» сделали возможным – в августе и сентябре – два победных наступления, полностью освободивших территорию Франции. Кроме того, в Лотарингии готовилась гигантская операция, имевшая целью вторжение на территорию Германии. Последняя, брошенная союзниками, изнуренная да вдобавок охваченная пламенем революции, запросила о перемирии и 11 ноября получила его.
Париж быстро изменил свой облик. Лампы и фонари засияли с новой силой. Вновь стали проводиться скачки в Лоншане, и это стало поистине праздником. Французское общество охватила невероятная лихорадка развлечений – ведь так хотелось стереть из памяти четыре года траура и тревог. Начинался период, получивший совершенно точное определение – «сумасшедшие годы». Одним из его самых очевидных проявлений явилось повальное увлечение танцем. Танцевали повсюду и в любое время дня и ночи. Даже в театрах, едва объявляли антракт, люди моментально вскакивали с кресел и бросались в фойе и пускались в пляс – точнее, просто двигались в такт. Когда же давали звонок, приглашавший в зрительный зал для продолжения спектакля, слышался всеобщий вздох разочарования. Некоторые театры, как, например, «Мариньи» или «Буфф-Паризьен», открывали свои залы для публики в восемь часов вечера, чтобы зрители успели сплясать перед подъемом занавеса
несколько танго и фокстротов.В этой атмосфере эйфории и без того существенные цифры оборота дома Шанель полезли вверх с новой силой. Но это было для нее слабым утешением. Что толку-то, если она была не в состоянии разделить всеобщую радость! Одиннадцатого ноября она попыталась было, прицепив сине-красно-белую кокарду на грудь, присоединиться к ликующей толпе на бульварах (которых было не узнать, так они были расцвечены флагами!) и обниматься с прохожими… Какое там! Ее лицо оставалось каменным… Ведь на торжество она пришла одна…
Кстати, она более не жила в Париже. Бой настойчиво советовал ей нанять жилье где-нибудь в окрестностях: «Ведь тебе так хорошо за городом, на вольном воздухе!» Хотел ли он таким путем удалить от себя стесняющую его теперь любовницу? Или желал по-прежнему посещать ее, но в полной тайне? Последнее предположение ближе к истине: с одной стороны, у него теперь будет законная супруга, с помощью которой он полноправно утвердится в высшем обществе, с другой – обожаемая метресса, отношения с которой останутся в точности теми же, что и в прошлом. Трудно представить себе более практичное решение проблемы…
Покорно прислушавшись к совету, Габриель выбрала для проживания Рюэль, в непосредственной близости от Мальмезона и пруда Сен-Кукуфа (это, кажется, там Жозефина де Богарне, катаясь на лодке с царем Александром I, подхватила пневмонию, которая и свела ее потом в могилу). Наняла виллу «Миланез», откуда открывался чудесный вид на столицу. Парк изобиловал лилиями и кустами роз, к аромату которых будущая создательница духов «Шанель № 5» была особенна чутка. Вскоре она приобрела двух огромных волкодавов, которых назвала Солнце и Луна, – помните мозаики в Обазине, которые так очаровали ее в детстве? Не одиночество ли заставило ее вспомнить прошлое, в котором она была отнюдь не так счастлива? Видимо, неясное творилось у нее на душе – она стала относиться к прошлому с некоторой идеализацией, и воспоминание о нем дало ей немного утешения.
После женитьбы Артур вернулся в Париж. Ничто не изменилось в его отношении к Габриель, изменились лишь места их встреч. Представим-ка их на прогулке по окрестным лесам – вот бредут по дорожке две фигуры, а далеко впереди бегут их собаки. Под ногами хрустят рыжие осенние листья; вот они выходят к пруду, поросшему кувшинками. Романтическая картина, если взглянуть со стороны. Действительность была куда жестче. Габриель не могла быть довольна судьбой. Необходимость держать свою сердечную жизнь в тайне – при том, что в профессиональной деятельности она становилась персоной первого плана, работающей под прицелом текущих обстоятельств, – она переносила с болью. Ее гордость не в силах была примириться с двусмысленностью ее положения, но страсть, которую она испытывала по отношению к Кэпелу, всякий раз смиряла бунт в ее душе.
Ну, а у Боя как будто удалось все… Но это только на первый взгляд. Супруга быстро приелась ему – слишком уж бесцветной казалась она в сравнении с такой взбалмошной, остроумной, насмешливой Коко! Выходит, социальные и политические амбиции стоили ему личной жизни? – спрашивал он себя.
Между тем жена ждала от него ребенка, который появился на свет в апреле 1919 года. На роль крестного отца приглашен сам Клемансо. На свет явилась девочка, зачатая – судя по времени рождения – аккурат перед бракосочетанием, что в кругах высшего британского общества, куда так страстно рвался Бой, не могло быть радостно воспринято. Да и сам папаша был крайне разочарован: ему был абсолютно необходим наследник мужского пола для продолжения фамилии.
Теперь, когда ее успех в от кутюр был гарантирован, Коко требовались более просторные помещения для мастерских. В конце сентября она переезжает в дом номер 31 по рю Камбон, оставив ателье в доме номер 21, где она располагала патентом модистки, из которого давным-давно выросла. Отныне дом 31 станет святилищем фирмы Шанель, каковым является и по сей день. Теперь Габриель требовалось также авто, соответствующее ее социальному статусу, а уж за ценой она не постоит. Она заказывает темно-синий «Роллc» с обитой черной кожей салоном. Черный цвет, тень и строгость и здесь останутся ее маркой… И это в области, где царствовали веселые цвета – красный, синий, зеленый, канареечно-желтый… Это с ее легкой руки пошла мода на черные кузова автомобилей! Она и в этой области станет законодательницей представлений о высшем шике, как за несколько лет до того стала законодательницей мод в от кутюр…