Кольцевой разлом

– На войне как на войне,- парировал Ищенко.
– На гражданке-то я мухи не обижу, сам знаешь. Ну что, наш план насчет Пистона остается в силе?

– Да вот я тебя о том же хотел спросить,- сказал Корсаков.
– Не я же навернулся с пятого этажа.

– Это все херня,- самоуверенно заявил Ищенко.
– Главное, я жив и Борис с Костей тоже, а значит, Пистончик может смело гроб заказывать. Синяков я, конечно, много себе наставил, но кости вроде целы, если не считать двух-трех ребер...

– А ребра что, не в счет?- спросил Корсаков.
– Теперь понятно, почему ты так взвыл, когда тебя снимали с дерева. Оставайся и лечись, я и без тебя как-нибудь решу эту проблему.

– Из-за ребер оставаться?- фыркнул Ищенко.
– Да ты что, Федорыч? Мне их в жизни столько раз ломали,- я просто со счета сбился. На работе я из-за таких вещей даже бюллетень не брал. И потом: мое дело - гасить бандитов, а тут как раз такой случай... Если я его упущу, то до конца своих дней буду переживать. Конечно, всех бандитов я истребить не могу, но страху могу на них нагнать, за этим и живу. Такие, как Пистон, моей жизни смысл придают, понимаешь?

Капитан умолк, запрокинул голову, и в глотке у него звучно забулькало пиво. Глядя на него, Корсаков ощутил прилив братских чувств. Они с капитаном явно были одной породы: начав когда-то свою собственную войну, они уже не могли остановиться, невзирая на естественную тягу к покою, к личному счастью и к теплу домашнего очага. Капитан просто-напросто был помоложе и не успел дать себе ясный отчет в том, что все эти бесценные блага - не для него.

– А как же все-таки ребра-то?- помолчав, спросил Корсаков.

– А что ребра?- пожал плечами Ищенко. Он сделал последний глоток из банки, отшвырнул ее в угол и легко поднялся с кресла. Однако от Корсакова не укрылось, как он при этом побледнел и как конвульсивно сжались от боли его челюсти.
– Ерунда,- справившись с собой, произнес капитан,- бывало и хуже. Один раз мне не только ребра сломали, но и так дали по башке, что я отключился. А дело было зимой, в лютый холод я скоро пришел в себя, но за то время, что пролежал на морозе, успел схватить бронхит и начал кашлять. Я тебе скажу, нет хуже пытки, чем кашель при сломанных ребрах. Причем самое гнусное то, что пытаешь как бы сам себя. Сидишь и ждешь, когда же этот кашель проклятый подкатит... А сейчас тепло, ничего такого не ожидается. Попрошу в перевязочной поставить мне бандаж, и все дела - стану почти нормальным человеком.

– Ну ладно, капитан, сиди пока здесь и отдыхай,- сказал Корсаков.
– Бориса с Костей я к тебе подошлю. Я пойду - очень много дел. Удачи!

И Корсаков, опершись одной рукой о подоконник, легко выскочил во двор, наполненный суетой. Капитан завистливо вздохнул - как бы он ни храбрился, ему в его нынешнем положении такая легкость движений и не снилась. "Ладно, Пистончик,- пробурчал Ищенко себе под нос,- надеюсь, прыгать в окна мне от тебя не придется".

В то утро Пистон проснулся в превосходном настроении. Накануне он провел вечер в ресторане, выпил немало, но в меру, прекрасно закусил, а главное - решил важный вопрос о дележе сферы влияния соседней криминальной группировки, сильно потрепанной милицией. Пистон не без удовольствия вспоминал собственные неспешные тирады, дышавшие мудростью, справедливостью и бескорыстием, и понятливо кивавших собеседников. Деваться тем, собственно, было некуда, кроме как идти под Пистона,- оставалось только кивать. Пистон потянулся в постели, разглядывая украшенный лепниной потолок. Он переменил квартиру - прежняя навевала на него тягостные воспоминания о визите злобного террориста, теткиного племянника. Дом, в котором располагалась нынешняя квартира, не являлся столь престижным, как прежний, не был обнесен оградой и не имел контрольно-пропускного пункта, зато за те же деньги Пистон имел вдвое большую площадь, гораздо более высокие потолки и место, где разместить охрану прямо у себя под боком. Свои люди под рукой, притом хорошо вооруженные, могли как-то предохранить от опасности, в отличие от всех этих новомодных и чертовски дорогих штучек вроде ограды с КПП вокруг дома. Пистон сделал два десятка отжиманий от пола, прошел на кухню, достал из холодильника апельсиновый сок, выпил стакан и отжался еще двадцать раз, дабы ускорить вывод вчерашних шлаков из организма. Затем он тщательно почистил зубы и принял контрастный душ. Завтрак его состоял из пары чашек крепкого кофе со сливками, свежего хлеба с маслом и трех яиц всмятку. Весь утренний ритуал доставлял Пистону удовольствие не в последнюю очередь потому, что он видел в нем нечто традиционно-британское, присущее только людям основательным и далекое от русской безалаберности. За завтраком Пистон размышлял, как то ни странно, о трофейных культурных ценностях. Он не раз имел дело с современными российскими чиновниками, считал их людьми, хорошо понимающими свою выгоду, а потому не сомневался, что рано или поздно так называемые трофейные ценности совершенно безвозмездно передадут Германии и прочим западным странам, несмотря на принятые против этого законы и постановления. "Какие там постановления, когда речь идет о миллиардах "зеленых"?"- усмехался Пистон. Он размышлял над тем, как бы пристроиться к процессу передачи культурных ценностей обратно на Запад. Разумеется, данный процесс должен был озолотить чиновников от культуры, ведь именно им предстояло решать, что передать, а что нет, что найти в хранилищах, а что нет, кому передать и в какие сроки... Однако, считал Пистон, вряд ли справедливо отдавать весь навар каким-то жалким фраерам, вся заслуга которых - сидение на определенной должности и умение вовремя подмахнуть иностранцам. Первым делом, по мнению Пистона, следовало обзавестись толковым консультантом, знающим, где что хранится и кто распоряжается хранимыми ценностями. Не помешал бы и список чиновников, так или иначе причастных к хранению и передаче на Запад культурных ценностей. Наконец, следовало сообща с братвой нажать на Думу, дабы она пересмотрела свою позицию насчет трофейного добра. Рано или поздно ей все равно придется ее пересмотреть, потому что чиновники от своего не отступятся - уж кто-кто, а Пистон-то хорошо знал эту породу. Они и за куда меньшие деньги готовы отца родного продать... Словно отвечая мыслям Пистона, внезапно заговорило радио:

"Государственная Дума на своем чрезвычайном заседании рассмотрела последние события в центре Москвы, приведшие к многочисленным жертвам и разрушениям. Ввиду того, что политическое противостояние в стране в последнее время достигло апогея и приняло, особенно в столице, вооруженные формы, крайне опасные для государства и общества и чреватые неисчислимыми бедами для мирного населения, Государственная Дума решила выступить с декларацией о самороспуске и назначении новых выборов. Государственная Дума призывает также подать в отставку местные органы законодательной власти. После выборов и сформирования новых органов законодательной власти в центре и на местах должны подать в отставку лица, осуществляющие исполнительную власть, а после замещения этих лиц в результате выборов должен наступить черед президента. Таким образом будет достигнуто полное обновление властных структур в стране, поскольку одновременно с их руководителями предусматривается также и полный поэтапный уход в отставку чиновников соответствующих структур. Дума заявляет, что механика процесса обновления власти полностью согласована с представителями повстанческого движения и будет контролироваться демократически избранными комитетами граждан, в которые войдут также и представители повстанцев. Дума объявляет об амнистии всех участников боевых действий в Москве, за исключением лиц, совершивших уголовные преступления, а также участников антиправительственных выступлений в других городах, за тем же исключением. Полностью текст Декларации публикуется в печати..."

Пистон внимательно прослушал сообщение и удовлетворенно хмыкнул. Конечно, не могло не настораживать то, что в явном выигрыше оказались чокнутые патриоты и сторонники жестких мер в отношении "братвы". С другой стороны, роспуск Думы и предстоящие новые выборы не могли не радовать - давно пришла пора укреплять свои позиции и в Думе, и в других органах власти, и выборы предоставляли все возможности для такого укрепления. Что же касается патриотов, то в их дальнейшей судьбе Пистон не сомневался: большая их часть в самом ближайшем будущем погонится за деньгами, подастся в политику, бизнес, в ряды "братвы", начнет продаваться направо и налево. Пистон знал совершенно точно: так бывает всегда. Говорили, что эти ребята вывели в расход Акулу с его новыми дружками, некстати засветившегося в Центре, однако Пистона такие слухи ничуть не смущали. Для того чтобы как-то выдвинуться, выбиться из безвестности, в жизни приходится делать вещи и похлеще. Пистон это хорошо понимал, потому что и сам не являлся исключением и готов был работать с кем угодно. Если бы люди, отправившие Акулу на тот свет, стали политиками, он с удовольствием купил бы их голоса. Теперь же у него на очереди стояло дело с теткой руководителя патриотов, который когда-то так сильно его обидел. Личных обид прощать не следовало - это правило Пистон тоже крепко усвоил и готовился наказать своего недруга. Для задуманного дела Пистон подобрал нескольких знакомых, уставших от жизненных неудач и готовых на все. В подробности он их не посвящал, опасаясь не столько того, что они струсят, сколько того, что они решат обойтись без наводчика и действовать самостоятельно. Новые подручные вполне подходили под категорию "отмороженных", но это в чем-то даже облегчало дело - не жалко будет в случае чего их ликвидировать, дабы избежать огласки.

Кофе, как ему и положено согласно рекламе, вселил в Пистона неудержимую жажду деятельности. Кликнув телохранителя, торчавшего в просторной прихожей, Пистон велел ему поднять охрану, находившуюся в квартире на противоположной стороне лестничной площадки,- та квартира тоже принадлежала Пистону. Телохранитель взялся за сотовый телефон, а Пистон по обычному городскому позвонил одному из своих клевретов.

– Слушай,- обратился к нему Пистон,- иди в библиотеку, возьми там подшивки самых известных газет за четыре последних года. Найди там статьи по вопросу трофейных ценностей. Понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю,- еще сонным голосом отозвался собеседник - недаром он имел высшее образование.
– И чего?

– Все внимательно прочитаешь и выпишешь фамилии людей, которые имели отношение к трофейным ценностям, архивам и разборкам по этому поводу. Особое внимание обрати на тех из них, кто выступал за возвращение ценностей на Запад - это для нас самые нужные люди. Понятно?

– Хм, понятно,- голос собеседника заметно оживился. Что ни говори, а Пистон умел придумывать разные интересные варианты.
– Еще что?

– Еще смотаешься в Министерство культуры, достанешь там список телефонов,- распорядился Пистон и дал отбой. Сам он быстро собрал бумаги в кейс и перед выходом на минутку сделал радио погромче. Из динамика донеслось:"Президент заявил, что с учетом обстановки, сложившейся в стране, и в интересах достижения общественного согласия он готов принять вариант урегулирования кризиса, предложенный Думой. На срок, необходимый для подготовки и проведения выборов в Законодательные собрания всех уровней, президент намерен выполнять свои обязанности и оставаться гарантом соблюдения Конституции и выполнения договоренностей, достигнутых между различными политическими силами России. Затем президент намерен уйти в отставку, предварительно сделав все необходимое для успешного проведения выборов нового президента..."

– Ох, как бы он не передумал!- весело хохотнул Пистон, выключил радио и направился к выходу. В прихожей его уже ждал телохранитель, на лестничной площадке - еще двое. Согласно инструкциям, они уже успели осмотреть весь подъезд снизу доверху, а также двор. Обо всем подозрительном они должны были сообщать хозяину, но поскольку они молчали, то, видимо, все было спокойно. Пистон вприпрыжку пустился вниз по лестнице, телохранители за ним, примеряясь к его аллюру. Именно они следили за тетушкой Корсакова, поскольку "отморозкам" Пистон не доверял и собирался поручить им лишь конечную стадию операции.