Кольцо Фрейи

– Нет, я не сделаю этого! Я не отрекаюсь от моих людей, которые шли за моим знаменем…

– А от своей родной дочери ты, выходит, отрекаешься? Хильда осталась у них, об этом ты подумал? Что с ней теперь будет, когда мы тут убили Гормова сына и ее, между прочим, жениха! Теперь она и не сможет стать его законной женой, разве что в кургане! Помогите Фрейр и Фрейя, чтобы Горм до этого не додумался! Теперь она не сможет стать женой Кнута, а Ингер, выходит, не сможет стать моей женой! Все пропало!

– Боги помогут нам…

– Да я и сама не хочу входить в род таких негодяев! – Ингер подняла залитое слезами лицо. – Будьте вы прокляты! Он пришел к вам с миром, а вы убили его, как подлые собаки! Но мой отец этого так не оставит! Мой брат Харальд этого так не оставит! У Кнута остался сын – он еще мал, но он вырастет и отомстит вам за все, если еще понадобится, если вас еще не утащат тролли в Хель к тому времени!

– Любимая моя, успокойся! – Эймунд кинулся к ней. – Прости меня, я ни в чем не виноват! Я отомстил за твоего брата, он уже отомщен! Он пал как мужчина, с мечом в руке, и сейчас уже стучится в ворота Валгаллы! Один примет его с почетом и посадит на самое лучшее место, рядом с великими героями древности: Сигурдом Убийцей Дракона, с Гуннаром и Хёгни, с нашими предками…

Преодолевая некоторое сопротивление, он обнял Ингер, стоя на коленях над телом Кнута, и стал утешать ее, бормотать всякую бессмыслицу, поглаживая по растрепавшимся волосам. Ингер продолжала рыдать, но уже не отталкивала его. Ее положение ухудшилось не менее, чем положение Гунхильды. Дочь Олава лишилась жениха, потому что он умер, а дочь Горма лишилась возможности стать законной женой своего похитителя, потому что два рода больше не могли обменяться невестами в знак равенства и дружбы. И на пути к соглашению теперь лежало окровавленное тело.

– Ну что ж, по крайней мере, они и правда теперь равны! – Торгест Стервятник пожал плечами. – И у Кнютлингов, и у Инглингов теперь осталось в роду по двое взрослых мужчин…

Глава 12

Не находя себе места от беспокойства, Гунхильда на третий день тайком сделала рунный расклад, но, едва глянув, зажмурилась и смешала руны на белом платке: защита богатства сопровождалась угрозой смерти от врагов так явных, так и тайных. Горм и Тюра держались с невозмутимым достоинством, но были более обычного молчаливы и даже немного рассеянны, чего сами не замечали: и их мысли вращались вокруг отсутствующих детей, из которых каждому по-своему грозила серьезная опасность. Гунхильда подозревала, что и они пытались вопрошать о будущем руны, но и их ответ не порадовал. Не случайно Горм принес жертвы – по барашку к камню Фрейи и к Дому Фрейра, пытаясь выкупить у богов и судьбы удачу для рода. Или хотя бы жизнь своих детей.

Однако новости нашли ее сами. Гунхильда прогуливалась неподалеку от усадьбы, когда увидела, что по дороге бредет Кетиль Заплатка, опираясь на палку. Остановившись, она ждала, пока он подойдет.

– Как поживают в Эклунде? – спросила она, когда нищий приблизился и поклонился.

– Не сказать, чтобы очень хорошо. – Кетиль покачал растрепанной полуседой головой и многозначительно подмигнул. – Фру связалась с дурными людьми.

– Хлода? – Гунхильда еще раз огляделась, но, к счастью, никого поблизости не было.

– Она сказала правду, когда поклялась, что не делала ту руническую кость. Ее сделал кое-кто другой. Там в лесу за усадьбой живет одна дурная женщина, что знается с ворожбой. И фру знает к ней дорожку – я сам видел, как она однажды ходила туда под вечер, а все домочадцы в это время думали, что она лежит у себя в спальном чулане. Она притворилась, будто ей дурно, и улеглась в постель, а сама тайком вышла и пустилась бежать через лес, так что я, хотя меня не тошнит, едва смог за ней угнаться. Зато фру привела меня прямехонько к такому дому, что впору в нем жить троллям. Там на всех хуторах в округе про этот дом знают. Там живет ведьма – и мать ее была ведьма, а отец, должно быть, какой-нибудь тролль. Уллой ее зовут, но только никто ее к себе-то не зовет, а если кому есть до нее нужда, то ходят к ней туда, в лес. Говорят, она умеет наводить порчу, отнимать ветер, красть улов – еще пока он в море. К ней ходят, если кому нужен попутный ветер – она продает его. Ну, в этом люди сознаются. Если кто хочет навести болезнь, или безумие, или смерть на своего врага, в таком ведь не признаешься. И если фру подружилась с такой женщиной, это не от добра и к добру не приведет.

– Ну уж если она связалась с настоящей ведьмой, то сильно похоже на правду, что та кость предназначалась мне. Но ничего у них не вышло – фру Асфрид сделала мне палочку с рунами защиты, а уж она разбиралась в рунах получше, чем какая-то лесная троллиха! Я даже не успела лечь в ту постель, куда она сунула свою пакость, и Хлода в тот же час сама о ней рассказал. Она думала, что меня обвинят, но совать руки в кипяток заодно со мной не захотела. А гнева богов так испугалась, что упала в обморок! Несчастная! – Со смесью презрения и досады Гунхильда покачала головой. – Надеюсь, теперь она будет думать о своем ребенке, а не о том, как бы погубить кого-нибудь.

– А может, и не так, – возразил Кетиль, с таким непринужденным видом, будто они толковали о погоде: пойдет завтра дождь или нет. – Может, теперь она еще больше озлобится против тех людей, что грозят ее будущему ребенку.

– Но я-то ничем ему не угрожаю!

– Сдается мне, йомфру говорит неправду. – Кетиль поклонился со смиренно-лукавым видом, за который его так любил епископ. – Из-за йомфру та бедная женщина может лишиться мужа, а ее будущий сын – королевства.

– Рано ему делить с кем-то королевство. Оно достанется Кнут, после него – его сыну Харальду, потом – моим сыновьям от Кнута. И только после них всех – Харальду и его сыну! Да и вообще – может, Хлода еще родит девочку! – мстительно предположила Гунхильда.

– Нет, она родит самого настоящего мальчика, – уверенно ответил Кетиль. – И всего две задницы будут греть для него конунгово сиденье.

– Что?

– Сдается мне, чтобы стать конунгом, ему надо будет пережить только деда и отца. А для Харальда было бы лучше, если бы этот ребенок вообще не родился. И самое лучшее было бы избавиться от него и его матери сейчас, пока еще не поздно.

Гунхильда вытаращила глаза. Ее возмущало поведение Хлоды, но и в голову не пришло бы ответить чем-то подобным.

– Ты что же… думаешь, что я способна подложить ей такую же пакостную косточку? – со смесью изумления и возмущения пробормотала она. – Да… Харальд сразу убьет меня, если что-то подобное найдут у нее!

– Верно, поэтому лучше сделать иначе. Если мы отдадим богам Хлоду с ее ребенком, тебе и твоим детям ничто не будет грозить, да и для Харальда так будет лучше.

– Отдадим… богам? – Гунхильда с трудом верила ушам.

– Это хорошая жертва. – Кетиль кивнул, будто осматривал свежевыловленную рубину. – Фру как-никак дочь конунга, хоть и не самого удачливого. И сын ее – королевского рода с двух сторон. Если ты принесешь такую жертву за Харальда, то у него будет много сыновей, но ни один из них не помыслит на него зло и не соберет войска.

– Я… принесу?

Гунхильда была как во сне. Ей предлагают принести человеческую жертву? И кто – не совет хёвдингов перед войной, не тинг в неурожайный год, а какой-то хромой одноглазый нищеброд… одноглазый… будто сам… Она знала немало преданий о таких делах, но все они относились к древним временам. К тем давним темным годам, когда «дочь конунга была валькирией» – по словам предания, а это означает, что женщины семьи конунга, как самые знатные в племени, служили посредниками между богами и смертными, провожая умерших на тот свет: павших в битве или избранных в жертву. Но сейчас! Она не помнила, чтобы ее предки в Йотланде предпринимали нечто подобное – хотя, возможно, им мешала близость христианской Страны Саксов. Не стоит забывать и о том, что ее дед и отец крестились под давлением обстоятельств, а мать была рождена и воспитана в христианской семье. Истинно непреклонной последовательницей старины в роду оставалась только фру Асфрид. Гунхильда выросла под большим ее влиянием, но все же не решалась взять на себя такую ответственность.