Кольцо Фрейи

– Конунг, вот что мне нужно! – Взгляд ее вдруг упал на секиру Ключ от Счастья, висевшую на стене позади хозяйского сиденья на широкой медвежьей шкуре. Ее использовали только во время обрядовых поединков, тем не менее она всегда была как следует наточена, вычищена и расклинена, как все оружие в доме у приличного человека. – Как хорошо, что я сообразила! Без Ключа я едва ли попаду на тропы духов. Позволь мне взять его.

– В первый раз слышу, чтобы для вещего сна требовался боевой топор! – удивился Горм. – Но если ты считаешь, что он поможет, возьми.

Гунхильда улыбнулась: она знала, что владельцем Ключа от Счастья считается Зимний Турс, то есть Харальд, и ей казалось, что вместе с секирой и сам он незримо будет с ней.

Ставить на кургане-святилище палатку Горм посчитал чрезмерным, но согласился, что боги не будут против маленького шалаша из еловых ветвей – ель ведь тоже является деревом вещих снов. Когда слуги ушли, Гунхильда осталась одна; под изголовье приготовленной лежанки она спрятала еловую дощечку, на которой начертила заклинание из пяти рун, призывающее вещий сон, и попросила богов послать ей весть о ее брате и сыновьях Горма. Но просто лечь и попытаться заснуть мало: сперва нужно прогнать все тревожные и досужие мысли, успокоить чувства, освободить и очистить душу, как сосуд, в который боги вольют немного своего надвечного знания.

И это получилось у нее легче, чем она думала. Здесь, на вершине кургана, самого высокого холма в округе, она успокоилась, как будто страхи и тревоги не посмели подняться сюда и остались внизу – как в ту ночь, которую она провела в Доме Фрейра вместе с Харальдом. И даже воспоминание о нем сейчас не причиняло боли, а лишь приносило отраду. Как никогда ясно Гунхильда видела, с каким незаурядным человеком свела ее судьба. Вот кому она охотно доверила бы и себя, и все свое наследство, и будущих детей… Как они могли бы быть счастливы, если бы судьба не развела их по разным сторонам поля сражений, не нагромоздила препятствий, возникших до рождения Гунхильды, а то и их обоих… Перед ней стояло его лицо – с золотисто-рыжей бородой и ясным взором серо-голубых глаз, светлое, будто солнце…

Закутанная в синий плащ из толстой шерсти, она сидела на вершине кургана и сквозь входное отверстие шалаша смотрела, как гаснет закат вдали, над невидимым отсюда морем. Солнце пылало, погружаясь во тьму, над ним клубились багряные и черные отблески среди облаков, и казалось, будто там вьется бесчисленное множество духов. Отпустив мысли, Гунхильда просто смотрела, погружаясь взором в нескончаемые оттенки голубого, серого, сизого, тускло-желтого, бледно-лилового, но сильнее всего притягивало расплавленное золото, разлитое по самому краю небосклона. Ворота иного мира открывались, чтобы впустить домой богиню Сунну, утомленную дневными трудами. Вот она входит в пышный сад, где ветви деревьев пылают червонным золотом, тоже чернеющим к ночи. Мать усадит ее к огню, служанка снимет с нее башмаки, подаст молока и хлеба, и мать станет расчесывать ее янтарно-золотые волосы, спутанные ветрами поднебесья. Равномерно и бережно скользит золотой гребень по янтарной волне, из волос Солнечной Девы вылетают искры – вон те, что еще вспыхивают среди чернеющих облаков… Золотое кольцо закатилось за тучи, и сумрачные великаны будут искать его всю ночь, шарить в потемках, надеясь осветить свою унылую страну… А завтра Сунна вновь вынырнет из моря, сияющая, освеженная сном, и от улыбки богини зарумянятся облака, тронутся в путь, будто овцы, которых юная пастушка гонит на зеленые склоны…

И чувство счастья, легкое и вроде бы беспричинное, вдруг наполнило душу Гунхильды, потекло теплом по жилам. Она так отвыкла от этого ощущения легкости и душевного тепла – наяву, – что невольно закрыла глаза и задержала дыхание. И ее понесло туда, в край текучего золота на черно-синем шелке неба…

– Йомфру, проснись же ты!

Кто-то дергал ее за ногу. Гунхильда не сразу пришла в себя, но в нос ударило запахом перекисшего пота и мгновенно вернуло ее из мира сновидений. Она лежала, свернувшись в комок, на подстилке в шалаше из еловых веток, под боком ощущалось что-то твердое, а над ней наклонился человек, которого она не видела в темноте, но легко опознала по запаху – Кетиль Заплатка.

– Что такое? – Гунхильда приподнялась и торопливо отстранилась. – Что ты здесь делаешь? Зачем ты залез на курган?

– Пытаюсь тебя разбудить!

– Зачем? – Гунхильда в ужасе села и отвела волосы от лица. – Да ведь я же пришла сюда увидеть вещий сон! Ты все испортил!

– Сон подождет! Сейчас самое главное творится наяву! Дурное дело творится! Эта фру, что из Эклунда, сегодня задумала что-то уж совсем нехорошее! Они с той колдуньей из леса, Уллой, устроились на холме неподалеку, и пусть меня стопчет Слейпнир, если это две потаскухи не затеяли петь вардлок!

– Что? – Спросонья Гунхильда плохо соображала, тем более что сообщение Кетиля казалось невозможно жутким.

– Да пойдем же со мной! – Кетиль схватил ее в темноте за руку своей заскорузлой рукой, и Гунхильда поспешно высвободила пальцы. – Я тебе их покажу! Это здесь недалеко! Для вардлока нужно выбрать местечко повыше, но залезть на Фрейрову могилу они не решились и засели на другом холме со своим трехногим котлом. Тут и двух перестрелов не будет! Идем со мной скорее, иначе вещих снов уже не понадобится!

Гунхильда встала и вслед за Кетилем выползла из шалаша. Пошарив среди ветвей, забрала и Ключ от Счастья; ростовой топор – не самое подходящее оружие для девушки, но другого не было, а идти к ведьме с пустыми руками было слишком жутко. Да и не оставлять же обрядовое оружие без присмотра, пусть и на крыше дома бога.

Во всяком случае, Ключ от Счастья очень пригодился Гунхильде как посох – когда она спускалась по крутому склону кургана по невидимой во тьме тропинке и потом шла за Кетилем, ничего не видя под ногами. Была уже полночь, полная луна сияла в вышине и освещала вершины холмов, но здесь, у подножий, разлилось море мрака.

– Вон они! – Ковылявший впереди Кетиль вдруг остановился, и Гунхильда невольно наткнулась на него. – Видишь, наверху?

Гунхильда всмотрелась. На вершине ближнего холма тлел огонек.

– Это они: фру из усадьбы и Улла. Я шел за ними от самого Эклунда, то есть за фру. Ее домочадцы думают, что она спит у себя, а она бегает по лесам! Будь дома ее муж, эта хитрость у нее бы не прошла, но пока он за морем, она вольна бегать ночами, как волчица, и наводить порчу на добрых людей!

– Но надо же позвать кого-нибудь! Сказать конунгу…

– До конунговой усадьбы далековато для моих старых ног, я и так едва дышу! Пока будем бегать, они уже закончат свое черное дело.

– Я могу сама пойти в Эбергорд! – прошептала Гунхильда и тут же ужаснулась, представив, как будет одолевать этот путь, на каждом шагу ощупывая дорогу рукоятью секиры.

– Сдается мне, йомфру упадет замертво у ворот конунговой усадьбы! Ведь на кого, как ты думаешь, направлена их ворожба, для кого они скликают духов, распевая там вардлок?

– На меня?

– А на кого же? На меня? Или, может, это мне в постель подсунули руническую кость с проклятьем, или меня пытались обвинить, будто я испортил конунгову дочку? Или это я мешаю будущему ребенку наложницы стать конунгом?

Кетиль был прав, и Гунхильда содрогнулась. Хлода не оставила попыток от нее избавиться, а сейчас, пока Харальда нет дома и она сама себе госпожа, у нее развязаны руки.

Ничего не добавив, Кетиль стал подниматься на холм, и Гунхильда тронулась за ним сквозь поросль мелких елок, раздвигая ветви Ключом от Счастья и стараясь не шуметь. Кажется, здесь имелась тропка, потому что порой удавалось пройти шагов десять, не наткнувшись на куст, дерево или валун, но вот найти свободный проход в темноте удавалось не всегда. Даже Кетиля Гунхильда почти не видела, лишь слышала впереди легкий шорох, когда нищий мудрец задевал за ветки. От волнения и движения ей стало жарко, хотя ночь поздней весны была довольно прохладна, и она сбросила плащ прямо наземь. Буду жива, найду утром, – мельком подумала она.