Кольцо с бирюзой

В следующие месяцы Нерисса удивлялась: почему эта странная золотоволосая синьора, постоянно говорившая или переворачивающая страницы трех книг сразу, которую интересовало все на небе и на земле, ничего не хотела знать о своих слугах. Хорошо ли они делают свою работу? Крадут ли они? Ей нужно было только знать: «да» или «нет». Ксанте была одной из трех мавританских девушек в «Бельмонте». Две другие были рабыни из Северной Африки. Но Порция всех их путала. Ксанте посылали то разливать вино гостям, то выносить ночные горшки, то присмотреть за детьми соседей, приехавших в гости, то начищать кастрюли в судомойне. Мавританки шутили между собой: хозяйка дома считает, что они все — одна женщина, а может быть — двадцать. Но они ее не поправляли. Выполнив работу по дому, женщины меняли шелковые платья, которые носили горничные, на поношенные фартуки кухонной прислуги.

Но вот Нерисса д’Орокуоре знала, кто есть кто.

Ксанте была в «Бельмонте» уже почти год, когда появилась Нерисса. Она явилась, разодетая в шелка и парчу, и, будь Ксанте новичком в поместье, она приняла бы Нериссу за синьору. Как бы то ни было, ей понадобилась целая неделя, чтобы понять: Нерисса — не гостья в доме, а высокопоставленная дуэнья, главнее ее в доме только Порция. Ей были доверены ключи от дома, и управление слугами, и развлечение пестрых группок женихов, играющих в карты в холле. Обо всем этом она догадалась, когда Нерисса стала разгуливать со связкой ключей, позвякивающих у нее на поясе.

Ксанте расставляла вазы с цветами в зале, где обычно обедали гости, когда услышала за спиной веселый голос:

— Ксанте!

Она вздрогнула, расплескав воду из вазы, и обернулась с сильно бьющимся сердцем, чтобы сделать реверанс. Она даже вспомнить не могла, когда в последний раз слышала свое имя, произнесенное кем-нибудь, кроме служанок, но сейчас это был другой голос.

Нерисса, улыбаясь, стояла в дверях.

— Тебя ведь так зовут, правда?

— Да, — сказала она, не поднимая глаз.

Синьора Порция не была в этом уверена.

Сама того не желая, Ксанте состроила гримасу. Она тут же спохватилась, но Нерисса успела заметить, как она скривила губы.

— Ничего удивительного. Вы, мавританские женщины, скользите как привидения, выполняя свою работу бесшумно и хорошо! А волосы и глаза у вас одного цвета! — Ее глаза при этом весело блестели. — Вы должны простить нас, венецианцев, за то, что мы вас путаем.

Ксанте сдержанно улыбнулась.

— К тому же у моей хозяйки голова занята важными мыслями, — продолжала Нерисса с широкой улыбкой. — У нее нет времени «на нашу компанию».

Ксанте никогда не забывала, кем был ее собственный отец, и ни на миг не ощущала себя ниже по положению, чем синьора. Поэтому она удивилась, что у нее не вызвало раздражения — наоборот, даже порадовало, что Нерисса включила себя в эту «нашу компанию». Она украдкой взглянула Нериссе в глаза и поняла: ей хотелось бы подружиться с этой дружелюбной, улыбающейся женщиной. И, поняв это, почувствовала боль в сердце — она ощутила свое полное одиночество.

— В чем дело? — огорченно спросила Нерисса. — Пожалуйста, не плачь. — Она подошла к Ксанте и обняла ее за плечи. — Я шучу. Знаю, как неприятно, когда забывают твое имя. Знаешь, моя мать постоянно забывала, как меня зовут!

Ксанте не могла себе представить такое. Она улыбнулась, услышав такую бессмыслицу, и почувствовала теплое прикосновение руки Нериссы.

Нерисса сжала ее плечо.

— Я твое имя запомню. Ксанте. Это из твоего родного языка?

— Мой родной язык — испанский, донья, — настороженно ответила Ксанте. Нерисса улыбнулась и кивнула, открыто глядя на девушку. Ксанте немного расслабилась. — Это баскское имя, я думаю. Моему отцу нравилось «X», потому что это похоже на крест в начале имени. — Она подняла руки и из двух пальцев сложила крест.

— Ах, он был очень набожный?

Ксанте вспомнила: в последние годы своей жизни Хулиан дель Рей постоянно посещал мессу и преклонял колена.

— Трудно сказать, — осторожно проговорила она.

— Как тебе его должно не хватать!

Ксанте поморгала, прогоняя вновь подступившие слезы:

— Да, донья. Да.

* * *

Ее обязанности в «Бельмонте» были нетрудные. Ксанте ничего не имела против того, чтобы начищать посуду в судомойне, или застилать мягкие постели для гостей Порции, или собирать цветы в саду, или выметать маленьких лягушек из складок драпировок. Временами ее все еще посещали видения в окнах и в стекле, и в посуде она видела женщин, горящих в кипящем масле, детей, которых закалывают мечами, мужчин, кричащих на дыбе от боли. Но такие образы, годами преследовавшие ее в Испании, в «Бельмонте» появлялись все реже. Ей потребовалось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к тяжелому влажному воздуху Северной Италии. И всю первую зиму в поместье она непрестанно кашляла. Но через некоторое время она почувствовала себя здоровой и головные боли, мучившие ее в Толедо, исчезли. Ксанте постепенно привыкала к своему новому миру. Она уже бойко объяснялась по-итальянски и научилась радоваться зелени полей, окружающих поместье.

«Бельмонт» был Эдемом своего рода.

И здесь, как и в настоящем Эдеме, был свой змей.

Впервые она увидела его у огня в кухне. Этот белокурый молодой человек назвался Ланселотом Гоббо, и для слуги он был одет чрезвычайно изысканно. Лицо его было бы красивым, если бы не постоянная насмешка в глазах. Несмотря на свою сдержанность, Ксанте почувствовала, что ей приятно его внимание, когда он шутил, потирая руки, покрасневшие от резкого январского ветра на реке, по которой он и его еще лучше одетый господин плыли на север.

— Мы прибыли, чтобы победить! — воскликнул он. — Мы убьем драконов в «Бельмонте» и захватим его госпожу и все ее богатства! Мы — Ясон! Эней! Персиваль! Галаад!

— А ваше имя? — спросил повар, вращая целую свинью на вертеле.

— Я — Ланселот, прекрасный рыцарь. Вы знаете эту историю?

Повар сплюнул в огонь.

— Я не умею читать.

Ланселот посмотрел на Ксанте, которая, улыбаясь, перчила жаркое.

— Ах, но вы-то совсем другая, синьора. — Он встал и поклонился. — Я вижу, как скромно вы отводите взгляд от этого мертвого животного. — Он указал на свинью. — Вижу, как вы кривите губки. Синьора, это — охотничий трофей!

— Нет, — засмеялась она. — Это грязное животное выросло в хлеву.

Его, как он признался позже, крестили по-другому. В приходской книге он значится как Бальби — имя, не подходящее к его поэтической натуре, поэтому он уже в раннем возрасте поменял его. Ему нравятся пьесы, и баллады, и рыцарские романы Ариосто и Малори, которые он читал в библиотеке своего первого хозяина до того, как его отправили в суровый дом одного старого еврея, который не читал ничего живого.

— А теперь я попал в Аркадию и увидел тебя, мавританская принцесса, говорящую с акцентом твоего далекого королевства!

— Аркадия? — спросила она, кутаясь в свой плащ с капюшоном, — дул пронизывающий ветер, а они шли к краю леса, чтобы набрать веток на растопку.

— Сказочная страна, место зеленых пастбищ.

— Нам придется подождать несколько месяцев, пока пастбища зазеленеют. И я не стыжусь своего происхождения, хотя я и не принцесса.

— Я думаю, вас заколдовали и заключили в вашу темную кожу.

Ксанте нахмурилась:

— Я заключена в свою темную кожу так же, как вы — в свою веснушчатую.