Колдовская любовь

— Вот черт! Ну что я за клуша такая? Представилась чудесная возможность, а я упустила ее, хоть бы еще немножко, еще несколько минут полетала бы, — ворчала я себе под нос, ворочаясь в постели.

— Что ты там бормочешь? — крикнул из кухни Тимофей. — Вставай, завтрак почти готов.

Замечание насчет завтрака почти примирило меня с действительностью, я ухмыльнулась про себя: «Ага, и этот не стал ждать, когда я раскачаюсь, сам взялся готовить».

— Ты хотел бы иметь летающего ящера, но не злого, а доброго, прирученного? — спросила я, едва усевшись за стол.

Тимоха скривился:

— А я-то гадал, чего это ты все мечешься и стонешь во сне? А тебе, оказывается, ящеры снятся? Ну просто детский сад!

Я обиделась и не стала с ним разговаривать, но, по-моему, он этого даже не заметил, думал о чем-то своем. Что и говорить, прекрасное утро после свадьбы, лучше не придумать!

Потянулась моя замужняя жизнь скучной серой лентой, один день ничем не отличался от другого. Тимофей опять стал приходить поздно.

Ясное дело, что он не гулял, не пил, а занимался делом, но одно то, что каждый вечер он являлся не раньше девяти, ел, смотрел телевизор или палки свои строгал, вырезать он любил, вся эта однообразная жизнь ничего, кроме зевоты, не вызывала. Одно хорошо, что мне хватило ума на работу выйти. Что бы я иначе делала — весь день напролет мужа ждала? Веселое занятие! А ведь он пытался меня тогда остановить. Зачем, говорит, тебе работать, денег, что ли, тебе не хватает? В библиотеке люди бывают, поговорить можно, иной раз и похихикать, не то что дома. Тимофей за все это время один раз всего и улыбнулся, о своих делах ничего не рассказывает, о моих никогда не спрашивает, бирюк и есть бирюк. Я теперь думаю, может быть, его Федосья уговорила на мне жениться? Недаром она все шепталась с бабулькой перед ее смертью. Небось взяла с нее бабка слово пристроить меня за Тимоху. Вот и пристроили. А он теперь злится, жалеет, что на теткины уговоры поддался. Потому и слова ласкового мне ни разу не сказал, да что там слова, и не глядит даже, вот какая у нас с ним любовь! Вот только ночью… Ночью никакой тоски нет, а что именно есть, я и не знаю, но что-то определенно есть. Я задумалась и вздрогнула, когда открылась дверь и живым колобком вкатилась Симка.

— Привет, подруга, что грустная такая? Ты теперь замужем, вон какая нарядная ходишь. Свитерок-то, гляжу, новенький у тебя небось? Тимоха купил?

— На Восьмое марта подарил.

— Везет же некоторым! Ты теперь должна от радости летать.

— Ты тоже, Сим, замужем, чего ж не летаешь?

— Эвона, сказала тоже! Куда ж мне с таким пузом летать? Я и по земле-то еле хожу. — Она хихикнула, но тут же погрустнела. — Опять же, твой мужик при тебе, а мой сама знаешь где. — И длинно, со всхлипом вздохнула. Но долго грустить Симка не умела. Обведя радостным взглядом помещение, она вдруг спросила: — Ну что, подруга, вместе поедем?

— Куда это мы с тобой поедем? — удивилась я.

Симка покрутила головой.

— Суд послезавтра, ты что, забыла?

— Я не знаю ни о каком суде.

— Повестка не пришла тебе? Странно. Хотя твое дело сторона, ну тюкнули тебя тогда по башке, ты даже не видала кто. Но Тимоха! Уж он точно при деле, его обязательно должны вызвать, он не сказал тебе?

— Когда он мне мог сказать, если мы и не разговариваем с ним, так, одно-два слова, не больше.

— Красиво живете, был он немой, а теперь молчуном заделался? Да это ничего, не переживай. Ты еще не беременная? — свернула Симка разговор в неожиданную для меня сторону.

Я испуганно уставилась на нее:

— Да вроде бы нет, не знаю.

— Еще успеете, время-то мало прошло. — И она весело подмигнула мне.

Поболтав еще немного, Симка ушла, а я осталась сидеть как оглушенная. Я ведь забыла и думать, что от этой самой любви по ночам можно забеременеть. Что ж, ради ребенка можно и помучиться немного. Но… но вместе с радостью, при мысли о ребенке, пришли и другие, совсем не такие радостные мысли. Если у меня родится ребенок, то уж тогда моя замужняя жизнь с Тимофеем навсегда. Какое бесповоротное слово «навсегда», оно режет под корень мои смутные надежды, что когда-нибудь, пусть в отдаленном будущем, и у меня будет настоящая любовь, и нежность, и доверие, словом, все то, чего мне так сейчас не хватает. Я вспомнила невыразительное лицо мужа и вздохнула.

Тимофей перестал жевать и посмотрел на меня как-то странно, мне даже захотелось поежиться от его взгляда, но я сдержалась.

— Я не понял, чего ты? Повестка пришла мне, а не тебе. Сиди дома.

Сам суд меня не привлекал, я хотела поддержать Симку. Но едва сослалась на нее, как Тимофей отрезал, что с ней будет мать, а мне нечего лезть. Таким раздраженным я его еще не видела, он вскочил и пнул скамеечку, подвернувшуюся ему под ноги. От его злости и грохота скамейки я невольно вздрогнула и втянула голову в плечи. Моя естественная реакция обозлила его еще больше.

— Ты чего вздрагиваешь? Я тебя что, бью?

— Нет, ты меня не бьешь, — сказала я вслух, а про себя подумала: по крайней мере, руками. И, не сдержавшись, заплакала, хотя пообещала себе, что буду непременно держать себя в руках.

От моих слез Тимофей побелел и сжал губы, крутанулся и выскочил из дому. И вот это все называется семейной жизнью? Пока я делала обычные дела, в голове у меня появилась мысль, что нам с Тимохой нужно развестись. От этого решения у меня на душе посветлело. Когда он через некоторое время вернулся спокойный, но мрачный, я не рискнула заговорить с ним, оставила на потом, но дала себе слово, что непременно заговорю с ним об этом.

Из города Тимофей приехал очень поздно. С порога я ни о чем его расспрашивать не стала, пусть поест сначала. Он тоже молчал, у меня сложилось впечатление, что он специально тянул время, мне назло. Я поняла, что мне не дождаться рассказа, и начала разговор сама.

— Так что там с Леней? — бодро начала я. — Сколько ему дали или все же пожалели?

Муж хмыкнул:

— Его не оправдали, хотя парень того стоил. Два года ему впаяли.

Я вздохнула:

— Хорошо, что два, а не больше, но Симку ужасно жалко, ей рожать в мае, а муж в тюрьме. — Задумавшись о Симкиной судьбине, я стала машинально убирать со стола, но Тимофей остановил меня:

— Подожди, куда тарелку цапнула? Я не доел еще. А больше никто, кроме Лени, тебя не интересует?

Я пожала плечами, но потом вспомнила:

— Разве Ромка только? Галка-то его родила не так давно, плачет, жалко.

— Ну да, ты у нас добрая, за всех подруг переживаешь, а за друзей?

Я остановилась и воззрилась на него:

— Какие друзья, ты о ком?

Он посверлил меня взглядом и ничего не сказал. Потом собрался телик смотреть, а я вдруг решилась.

— Мы плохо живем с тобой, — начала я немного дрожащим голосом и посмотрела ему в лицо. Тимофей выглядел заинтересованным, и я продолжила: — И вот я тут думала… думала… — Тут мой голос совсем упал, я прикрыла глаза, боясь заплакать и все испортить этим.

— И что же такого ты надумала? — спросил Тимофей спокойно.

Я набрала побольше воздуха и бухнула:

— Давай разведемся! — подождала немного, ничего не услышала в ответ и рискнула открыть глаза. Странное дело. Выражение его лица после моего рискованного заявления нисколько не изменилось. Он молчал, я неловко топталась рядом.

— В общем, так. Если тебе невмоготу со мной жить, неволить не стану, я не изверг и развод дам, можешь не переживать. Как только отчима твоего поймают, сразу и дам, тянуть не буду.

Пока Тимофей говорил, у меня так сильно колотилось сердце, что я напрягала слух, чтобы все расслышать в точности. Почему-то я очень удивилась его словам. Может быть, я все-таки была уверена, что он будет возражать, приводить доводы против? Он, вероятно, вперед меня про развод решил, только такая наивная дурочка и могла еще верить, что он хоть немного мною дорожит.

— Здравствуй, Тоня, я тебе не помешала?

Я посторонилась, пропуская Федосью в дом. Интересно бы знать: сказал ей Тимоха про развод или нет? От обеда гостья отказалась, чем вызвала у меня вздох облегчения, сегодня я не была уверена в моем борще, нынче не наваристый получился. Пока заваривала чай, обменялись с ней парой фраз о погоде. И вдруг: