Колдовские сказки

Полное отсутствие большого пальца препятствовало нормальному обращению с письменными приспособлениями. Ириус долго ворочал карандаш в своей четырехпалой лапе, пока не сообразил, что его можно зажать двумя пальцами. Пальцы были явно для этого не приспособлены. Карандаш все время норовил вывернуться и упасть на пол, и подняв его в десятый раз, Ириус понял, что исчерпывающей записки не получится. С горем пополам он сумел нацарапать корявыми буквами: «Ушел охотиться», после чего с облегчением сполз со стола. Так даже лучше: пусть Гилана ломает голову над содержанием загадочной записки, это позволит ей хоть как-то справиться с тревогой: ведь остается шанс, что написанное просто было неправильно понято. Но это было слабым утешением. В проницательности своей дорогой ведьмы он не сомневался.

Ну вот, дела закончены, жребий брошен, и надо выходить. Старательно переведя дыхание на пороге, Ириус толкнул дверь и нырнул в разноцветный сумрак.

14.

Побегав с полчаса по стылым безлюдным улицам, Ириус наконец сообразил, что не представляет, с какого, собственно, конца браться за это дело. Ну хорошо, он могущественный монстр, способный, в принципе, справиться с хищным пришельцем, но для этого его надо сначала найти. Поначалу казалось, что стоит только высунуть нос из дому, и чудовище немедленно накинется из-за ближайшего угла, да не тут-то было! Хищник и не думал объявляться.

Ириус представил, как возвращается в теплый, уютный домик Гиланы, жует собственную записку, чтобы поутру не объясняться с подругой… Ну уж нет! Сворачивать с полпути – проявление дурного вкуса. Будь что будет, но даже если он не найдет чудовище, до рассвета домой не явится, пусть не надеются оберегающие его всевышние силы.

Несмотря на это самонадеянное решение, его слегка потрясывало. Не от холода, конечно, стыдно хорошей собаке мерзнуть осенней ночью. Он дрожал от страха. В области управления своими эмоциями ему было далеко до парня, называющего себя Ветром. И он, не зная того, приближал свою встречу с тем, кого искал. Страх дает тот самый запах, который притягивает всевозможные неприятности и непостижимых чудовищ.

Ириус и сам не понял, как его занесло в Трущобы. Он и при свете дня ни за что бы туда не полез, а уж ночью… Но тут он вдруг обнаружил, что углубился в одну из полуразрушенных улиц на добрую сотню метров. Вокруг была непроницаемая тьма, и только позади были различимы огни фонарей. Ириус затрясся от ужаса и поджал хвост. Где угодно, только не здесь! Он уже собрался драпать назад, под призрачную защиту волшебного света, но понял, что уже поздно. Мерзкий, царапающий душу звук раздался в темноте прямо перед ним.

На этот раз он не увидел тумана. Было слишком темно, чтобы что-то различить глазами. Но его магическая способность позволила увидеть то, чего не видел никто из людей. Ириус воспринимал очертания тела чудовища, как призрачные радужные разводы, переливающиеся и текучие, словно отражение ночного Города в реке. Это было первое, с чем он сравнил неожиданное зрелище. Как-то в первый раз он не разобрал, что это было еще и красиво. У твари определенно не было ничего, способного заменить лапы, ничего похожего на рот тоже не было. Если бы Ириус постарался обобщить то, что видел, то он мог бы сказать, что перед ним было нечто яйцевидное, только нижний край был слегка расплющен по мостовой. Но и это описание весьма приблизительно, потому что очертания твари неуловимо изменялись, словно перетекали из одной непостижимой формы в другую. Где-то в самом центре этого явления природы пульсировало нечто, что вполне могло сойти за сердце, и Ириус нутром чуял, что назначение у этого, с позволения сказать, органа было сходное.

Существо стремительно текло по мостовой. Прежнее зловоние, которое теперь Ириус воспринимал как жажду убийства, оставалось при нем. Оно нисколько не поблекло, несмотря на обилие жертв. Это нечто требовало новой крови для продолжения своего запредельного существования. На какой-то миг Ириус проник в примитивные мысли чудовища. Ему нравилось жить, несмотря на то, что оно было чужаком в этом странном мире. Его интересовало только то, что обитатели этого мира оказались пригодными для употребления в пищу. И все же на заднем плане сознания, в самом темном его закутке, таилась лютая тоска заблудившегося во Вселенной существа.

Сопереживание этому странному, незнакомому чувству окончательно выбило Ириуса из колеи, хотя он и до этого был не в лучшей форме. Оно спутало его собственные мысли, и он вдруг перестал понимать, где заканчивается он и начинается это жуткое чудовище. Ириус запрокинул голову и отчаянно завыл, опустошенный этой тоской, которую он прочувствовал яснее, чем сам ее обладатель. Существо ткнулось в него своим твердым боком, и в тот момент, когда они стали единым целым, Ириус понял. А потом миниатюрная версия горного обвала вдавила его в пыльные камни мостовой.

15.

Солнечное утро полностью соответствовало радужному настроению влюбленной ведьмы. Романтическое свидание, прогулка при луне, а плюс к тому созерцание вокруг довольных жизнью физиономий – что может быть лучше, чтобы поверить, что жизнь по-прежнему прекрасна! То, что требуется, учитывая предстоящее обиженное ворчание Ириуса, которому пришлось ночевать в пустом доме в этом страшном городе. Этот мохнатый зверек – такой трусишка! Неужели и Ириус-человек был таким же?

Гилана пересекла Большой Мост, под которым радостно играли блики на волнах Тэйса, и окунулась в ставшую уже привычной, но порядком надоевшую атмосферу напряженности. Хмурые лица людей, которых неспособно хоть немного порадовать даже это невероятно красивое утро – да, это поистине ужасно. Хуже, наверное, чем само чудовище, ставшее причиной этому.

Переступив порог дома, Гилана первым делом позвала Ириуса. Тот не откликнулся, и она решила было, что он спит. Но и в спальне парня не обнаружилось. Побродив по дому и никого не встретив, Гилана пришла в полное недоумение. Страх еще не появился, поскольку следов пребывания здесь чужаков, равно как и кучки пыли на полу видно не было, но невнятная тревога уже начала исподволь проникать в сердце. Оставался еще подвал, в котором Ириусу решительно нечего было делать, но если его нет больше нигде… И тут взгляд ее упал на лист бумаги на столе. Его здесь точно не было, когда она уходила вечером.

Встревожившись еще больше, Гилана взяла лист. Большие неровные буквы. Когда до нее дошел смысл надписи, пальцы ее затряслись, и лист выпал. Несколько секунд она в полной прострации смотрела на него, а после с легким вскриком выскочила на улицу.

Ведьма понятия не имела, где собралась его искать. И что искать. Это было неважно, главное делать хоть что-то. Даже если заранее очевидно, что это бесполезно. Впрочем, заранее очевидно может быть только для того, кто способен хоть как-то анализировать свои действия, Гилане же такой подвиг был пока не под силу. Она мчалась по городу, почти не соображая, что делает.

По пути она ухитрялась ловить обрывки разговоров, пытаясь услышать хоть что-то о чудовище и его новой жертве. О чудовище она сумела различить пару слов, но сведений о том, кого съели этой ночью, озвучено не было. Колдунья, как безумная, металась по улицам, с надеждой заглядывая в глаза прохожих, как вдруг различила в толпе знакомую высокую фигуру в буром балахоне.

– Ветер! Книсс! – она бросилась бежать к нему, грубо расталкивая прохожих. Гневных окриков она просто не слышала.

Книсс обернулся и слегка приподнял одну бровь, наблюдая, как его знакомая сражается с человеческим потоком. Сражение увенчалось победой, и вскоре Ветер имел возможность заключить в объятия несчастную женщину. Он, кстати, так и поступил.