Колдовской мир-4. На крыльях магии
Шрифт:
— Ну, вот, — закончила она, критично разглядывая свое творение. — Лучше я все равно не смогу. Посмотрим, что получится. — Она закрыла глаза и принялась думать так напряженно, что Мыши показалось, будто она что-то видит. Пламя громко дышала через нос. Мышь смотрела на нее как зачарованная. Пламя побледнела, голос ее дрогнул.
— Не могу, — опечалилась она. — Это все еще солома.
— Я помогу, — промолвила Звезда. Она протянула руку к Пламени, и Мышь увидела — или ей показалось, что она увидела, — искру, какую-то вспышку, пролетевшую от одной девочки к другой. Пламя глубоко вздохнула, и неожиданно все увидели перед собой котенка, который едва научился стоять на лапках. Не очень красивый котенок, шкурка
Мышь неожиданно затосковала по Прыгуну, который дома спал в ее кровати.
— О, — выдохнула она, — можно мне его погладить?
— Конечно, — улыбнулась Пламя. — Все можете поиграть с ним, только не мучайте его. Я не знаю, сколько он выдержит.
Она передала котенка Мыши, и та прижала его к себе. Он замурлыкал, посмотрел на нее своими желтыми глазками и потыкался носиком в пальцы. Потом лизнул их. Его крошечный розовый язычок был жестким, словно терка.
— Дай мне подержать немного, — попросила Шепелявая, и Мышь неохотно отдала ей котенка. — Здравствуй, кошечка. А как тебя зовут?
Дети гладили его, играли с ним свисающими соломинками. Он прыгал, мурлыкал, довольный, переходил от одной девочки к другой, никого не выделяя. Но чары не могли продолжаться слишком долго: когда наступила очередь Пламени погладить котенка, в руках ее оказались пучки соломы. Девочка развязала нитки, и солона упала на пол.
— Мне казалось, ты не справишься, — созналась Сверчок. — Как ты смогла, что ты делала, чтобы солома стала котенком?
— Не знаю, — ответила Пламя. — Мне как будто кто-то помог, только я не знаю кто и как…
— Это я, — улыбнулась Звезда. Она выглядела ошеломленной. — Я поделилась с тобой своей силой.
Звезда привыкла так поступать — давать свою силу людям, которые в этом нуждались, когда она и ее семейство были в пути и все очень уставали, а впереди еще предстояло разбить лагерь.
Все они жили вместе, эти бродячие торговцы, с невенчанными мужьями и женами, их отношения постоянно менялись. Никто из детей не знал с уверенностью своего отца, даже если это и было известно матери. Но часто и они тоже не знали этого. Больше того, иногда и матерей своих дети помнили очень смутно. Женщины заботились обо всех детях без разбора или так же без разбора не обращали на них внимания. Но в любое время в группе оказывалось достаточно женщин, чтобы никто из детей не оставался без заботы. Звезда не больше других детей в караване знала, кто ее настоящий отец, но считала, что это предводитель группы, и только его называла папой. Она очень гордилась, когда он ночевал у ее матери, а он оставался с ней Чаще, чем с другими женщинами.
В дороге папа обычно ехал впереди и размышлял. Звезда знала, о чем он думал. О необходимости разместить фургоны, накормить и напоить лошадей, отремонтировать то, что сломалось за день. А по ночам следил, чтобы не подкрались воры и не украли жалкий запас товаров и деньги, которые хранились под постелью мамы. Звезда, сидя на своем месте, обнаружила, что можно чуть подтолкнуть, послать поток силы, который, словно туманом, обволакивал папу. Она почти видела, как этот поток покидал ее тело, и всегда могла сказать, когда папа вдыхал его или поток проникал ему под кожу. Папа в таком случае распрямлялся, как будто спина его утрачивала способность сгибаться.
— Ну, бодрей, еще немного, и мы на месте! — кричал он своим людям в фургонах. И все, услышав его полный сил голос, приободрялись.
Иногда, если Звезда посылала папе меньше силы, чем обычно, и сама не уставала, она толкала волну силы кому-нибудь еще в караване — тому, кто больше всего в этом нуждался. Никто не учил ее делать это. Она просто знала. И потому совсем не удивилась, когда Пчела и стражники отыскали ее семью и забрали
девочку, чтобы она училась и со временем стала настоящей волшебницей.— Так я сделала и с Пламенем, — объяснила она.
— Очень полезно было бы знать, как передавать другому свою силу, — задумчиво заметила Мышь. Остальные девочки начали одна за другой рассказывать, что они могут делать, и хотя Мышь внимательно слушала, она в то же время кое-что обдумывала. Чего-то ей не хватало. Если Звезда сумела показать, как толкать, если она сама научила слышать мысли других, если у остальных девочек тоже есть дары, пусть необученные…
— Я могу изменять свою внешность, — выдохнула Сверчок.
— Не может быть!
— Правда.
Сверчок была ребенком в семье, живущей в небольшой деревне на юге Эсткарпа. У отца была маленькая ферма, на которой выращивался ячмень на продажу и чтобы прокормить семью, но его было мало, и мама обшивала всех женщин в деревне. У Сверчка был брат, немного старше, и мама ждала еще одного ребенка.
— Хотя не знаю, как мы прокормим еще один рот, — обычно говорила она за шитьем.
Особенно трудно приходилось брату Сверчка Гвеннану. Он всегда хотел есть. Сверчок тоже, но только до того времени, пока не научилась заставлять людей принимать ее за брата. Она просто хотела, чтобы они так подумали. И они так и думали.
Такая способность оказалась очень полезной. Она в любое время могла пойти в кладовку, съесть что-нибудь, а наказывали брата. Но приходилось быть осторожной. Например, когда у мамы появлялось немного лишних денег и она пекла вкусные пирожки. Если съесть их слишком много, можно заболеть. И потом трудно было бы объяснить причину.
Сверчок не знала, принадлежит ли ее дар Свету, и не думала об этом. Только иногда просто хотела, когда Гвеннана не было поблизости, чтобы вместо нее видели брата. И обычно у нее это получалось. Она ни о чем не подумала, когда появились Пчела и стражники, и решила, что Пчела придумала замечательно с ее отъездом. Но она не знает, умеет ли кто-то менять внешность, как она.
— О, это нетрудно, — настала очередь Шепелявой. — Я умею делать так, что меня не видят. Могу пройти у людей под ношом, и они ничего не жаметят.
Шепелявая всегда была тихим ребенком на большой ферме Гведдавл. Ни у кого не находилось времени для маленькой девочки, которая к тому же плохо говорила, хотя она и была дочерью богатого хозяина фермы. Шепелявая чувствовала себя невидимой. И однажды, к своему удивлению, она обнаружила, что если очень сильно з а х о ч е т, на самом деле становится невидимой. Она становилась как легкая тень, словно сотканная из тумана. Она могла видеть сквозь свою руку, как, если посмотреть через нее на яркий свет и увидеть очертания собственного скелета. Но даже кости становились прозрачными, ей стоило только этого захотеть.
Теперь она могла ходить куда угодно и все слышать — особенно тайны, когда взрослые прогоняли ее и говорили друг с другом. Они называли это делом и отправляли девочку поиграть. Но Шепелявая знала, что они поступают так, чтобы она им не мешала. Никто из остальных детей с ней не играл. А когда она становилась невидимой, все изменялось. Она могла пойти туда, куда ей не разрешали ходить, смотреть и слушать, хотя не понимала и десятой части происходящего. Единственным серьезным недостатком было то, что она не умела делать невидимой свою одежду, и если не хотела, чтобы видели, как платье неожиданно встает и уходит, нужно было его снимать. И всю остальную одежду тоже. Поэтому ей приходилось заниматься своей тайной деятельностью только в теплую погоду. Она становилась невидимой, но звуки, издаваемые ею, были слышны. Стук стучащих от холода зубов обязательно выдал бы ее, и она не знала, что произойдет, если ее поймают за подглядыванием — совершенно голой. Конечно, она не хотела, чтобы об этом узнали.