Колдовство как способ убийства
Шрифт:
– Но кто-то ведь ударил Коновалова ножом, – задумчиво проговорила я. – Убил и сбежал.
– Нет. Это вряд ли. Я бы заметила, если б кто на площадку вышел. Как грохот услышала, так к двери и пошла. Никто от них не выходил.
– Ну а после того, как вы позвонили, и никто не открыл? Ведь вернулись к себе и могли не услышать, если кто-то осторожно выбрался из квартиры.
– Нет, этого быть не могло, – стояла на своем соседка. – Я долго перед их дверью топталась, всё думала, что делать. Потом решила к соседке справа постучать, но той дома не оказалось…
Потоптавшись на площадке, Нина Павловна вернулась в свою квартиру. Но ещё
– И целый час вы стояли в прихожей? – поразилась я.
Старушка кинула на меня странный взгляд, и я догадалась, что прихожая с глазком в двери, равно как и балкон, была для нее самым привычным наблюдательным пунктом. Местом, где можно узнать что-нибудь интересное о соседях. А ради такого и постоять нетрудно. Хотя зачем стоять, вон табуретка возле стены, а на ней подушечка, чтобы сидеть было удобнее.
– Никто из квартиры не выходил, вы уж мне поверьте, я ни на секунду никуда не отлучалась. Как только Веронику увидала, так сразу и выскочила. А потом она дверь открыла, и мы вошли. Да увидели весь этот ужас, – Нина Павловна вздрогнула. – Вот такие у нас в доме дела страшные творятся. Егоровна из пятьдесят девятой говорит: батюшку позвать нужно, пусть дом освятит, покропит святой водой. Нечисть, говорит, поселилась у нас в подъезде. У Егоровны с потолка что-то невидимое валится со стуком…
– Может, штукатурка? – подсказала я.
– Какая штукатурка, ремонт недавно сделали, – отмахнулась Нина Павловна. – Вроде что-то падает, а на самом деле нет ничего, пусто на полу-то. А у Федотовых занавеска загорелась сама собой. Полкомнаты выгорело. Спасибо, пожарники вовремя приехали.
Женщина сделала небольшую паузу, покачала многозначительно головой, а потом вдруг сказала без всякого перехода:
– А Любаша-то тихая была, не скандальная. И на тебе – после смерти мужа зарезала. Точно, священника звать надо. Вот и Вероника согласна. Обещала сама к батюшке пойти – у ней церковь рядом с домом.
Соседка было заметно напугана, и ничего разумного больше услышать я не надеялась. Но всё же осторожно спросила:
– Значит, все думают, что преступление совершила умершая?
– А кто ж ещё? Ведь я точно знаю, никто из квартиры не выходил. Значит больше некому, как покойной Любаше, – с готовностью подхватила Нина Павловна.
– Через дверь не выходил, – уточнила я. – А мог бы выйти через балкон. У вас ведь пожарная лестница есть.
Нина Павловна посмотрела на меня с некоторым удивлением.
– Точно. Есть лестница.
– Ну вот, пока вы у двери стояли, кто-то мог спокойно спуститься по лестнице вниз и убежать.
Старушка заметно повеселела и даже заулыбалась. Кажется, версия с посторонним убийцей была ей куда больше по душе, чем предположение о разгуливающих по дому покойниках с кухонными ножами.
– К тому же Илья мог и сам себя убить, с горя, – добавила я. – Подобные случаи не такая уж редкость. Очень он жену любил, как вы думаете?
– Любил, – подтвердила
старушка уверенно. – Во всяком случае, скандалов между ними не было. Как два голубка жили. Мирно, значит.Нина Павловна вспомнила, как восьмого марта видела Илью с огромным букетом роз, и расчувствовалась. А потом вдруг спросила:
– А у вас в полиции-то как считают?
– Пока нет единого мнения, Начальство склоняется к версии самоубийства. Я же думаю, что это убийство. Вот поэтому меня и прислали к вам, – заявила я, напустив на себя важный официальный вид. – Вы, Нина Павловна, расскажите подробнее, кто вообще приходил к Коноваловым. Раньше, до этого ужасного дня.
Старушка плеснула в чашки еще заварки, добавила кипятка, подложила в вазочку душистого вишневого варенья и принялась описывать гостей, захаживавших в соседскую квартиру.
Во-первых, иногда приходила Вероника. Не слишком часто, но бывала. Во-вторых, время от времени Коноваловых навещали сослуживцы, мужчины и женщины, имен и фамилий она не знает. Илья и Люба, оказывается, работали в одном банке. Вместе с хозяевами гости выходили на балкон, где курили, смеялись и вели умные и непонятные разговоры.
– Всё больше про курс, индекс там или дефлот беседовали, – доверительно сообщила Нина Павловна. – Совсем ничего интересного. То ли дело соседи справа. Он-то сам в телевидении работает, так у них народ разный бывает. Иногда напьются и скандалят, хоть с виду и приличные.
– А Коноваловы в каком банке работали, случайно не знаете?
– Случайно знаю, – хитро взглянула на меня старушка.– В банке «Золотой круг».
Нина Павловна с гордостью сообщила, что сын у неё живёт в Америке и иногда переводит матери деньги через этот банк. Соседи, покойные Коноваловы, как раз посоветовали ей «Золотой круг».
– Хороший банк, надёжный! – добавила Нина Павловна, провожая меня в прихожую. – А расписаться-то мне нигде не нужно?
– Нет, – ответила я, пожалев, что не вела протокола хотя бы для виду. Может, стажёрам это не обязательно? Неплохо было бы у Серёги Горюнова, приятеля из органов, поинтересоваться, как там у них обстоят дела со стажёрами.
Попрощавшись со словоохотливой соседкой, я поехала к Арине в надежде воочию увидеть «святую» Веронику.
ГЛАВА 4. Появляется некая Манефа, ясновидящая
«Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?»
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Подруга встретила меня с томным видом и уже привычным атрибутом – мокрой салфеткой на лбу, которую бережно придерживала левой рукой. Впустив меня в квартиру, она со стоном свалилась на диван.
На полу, рядом с диваном, лежала грустная Мальвина, явно озадаченная странным поведением хозяйки. Прежде собака не замечала за ней пристрастия к мокрым салфеткам, мерзко воняющим уксусом. И никогда днём хозяйка не валялась часами на диване, который собака издавна считала своей законной лежанкой. Увидев меня, фокстерьерша резво вскочила и радостно бросилась навстречу: наконец-то хоть один нормальный человек явился!
Проходя по коридору, я успела заметить Пирата, деловито хозяйничавшего на кухне. Наглец запрыгнул на стол, опустил пушистый хвост в большую фарфоровую салатницу и с довольным урчанием вылизывал какую-то миску.