Колдун 3

Мерзость. Это была самая настоящая мерзость! Такой мерзкой порчи я еще не встречал! Метастазы сопротивлялись, как живые, не желая умирать, не желая ускользать из тела своей жертвы! Мне казалось…они живые. И понимают, что я с ними делаю. Они даже шевелились! Как мерзкие черные пауки! Мокрицы!

До сих пор никто не знает, что такое рак, хотя ученые и делают вид, что понимают его происхождение. Как он образуется, что заставляет ткани организма вдруг бурно разрастаться в раковую опухоль, и почему иногда болезнь вдруг отступает, не желая убивать своего носителя – никто не знает.

Я выдирал опухоль за опухолью, покрываясь потом, пуская в ход всю свою Силу и чувствовал, как леденеет мой браслет, бурно отдавая энергию.

Оказалось, что это совсем не так просто, как убрать желание нажираться самогонкой, либо «отремонтировать» печень, истрепанную возлияниями алкоголя. Рак сопротивлялся и не хотел уходить из тела, и это сопротивление было неожиданным и страшным. Если столько сил у меня будет уходить на одного ракового больного…мне тогда нужно обвешаться амулетами-накопителями с ног до головы, в противном случае я рискую сам оказаться на больничной койке. И вот когда я вспомнил о словах Прошки – он сказал, что лучше всего, больше всего накапливают энергию драгоценные камни. Интересно, насколько больше?

– Во много раз, хозяин. Один маленький бриллиант накапливает Силы в сотню раз больше, чем твой браслет. Большой бриллиант, каратов на двадцать – в тысячи раз. Практически неисчерпаемый аккумулятор. Подумай над этим.

Закончил я минут через пятнадцать – вырвал последний метастаз-порчу, заглушил красные всполохи, и вытер лоб платком, который достал из кармана. Я вспотел, как после долгого бега!

– Вот! Почти готово! А теперь – все!

Женщина взяла с мольберта рисунок, повернула к нам… и я чуть не ахнул! А Варя не удержалась – ахнула и хихикнула, тут же зажав рот. Да, это были мы – я и Варя. Лица абсолютно узнаваемы с первого взгляда. Не хуже чем на фотографии. Мы стояли, державшись за руки, и…были абсолютно обнажены! И самое что смешное, художница совершенно точно угадала пропорции наших тел! Как она это смогла – я не знаю. Но и Варина фигура, и моя были переданы так, будто мы стояли перед ней голыми, и она нас рисовала с натуры!

Мы стояли на рисунке прямо, но головы наши были повернуты друг к другу, губы улыбались, и было видно, что эти двое, на рисунке, очень любят друг друга.

– Вы талант! – недоверчиво помотал я головой – Вы настоящий талант!

– Есть немного… – широко улыбнулась женщина, и потянувшись, вдруг удивленно, и даже с испугом пробормотала – ничего не болит…у меня ничего не болит! Давно уже не чувствовала себя так хорошо! Это вы на меня так подействовали, точно! Ваш здоровый и красивый облик! Рядом с такими как вы и сама становишься здоровее. Вы еще зайдете ко мне сюда, ребята?

– Нет… – усмехнулся я – не зайдем. И когда увидел, как потухли глаза женщины, будто подернутые темной занавесью, с улыбкой добавил – Скоро вы поедете домой. Больше сюда не вернетесь. Вы будете жить долго и счастливо. Напишете много красивых картин. А эту подарИте мне, ладно? И подпишите. Хочу, чтобы она была у меня на стене.

– Конечно! – улыбнулась женщина – А еще – вот эту! Она подала мне картину с парусом, уплывающим за горизонт. Помните меня, ребята. Помните, что жила-была такая Настасья Жарова, талантливая, но несчастная художница.

– Будем помнить – снова улыбнулся я – И вы меня помните. Меня Василий звать. А это Варя, моя подруга. И я обещаю – вы будете жить долго и счастливо! Клянусь!

Она мне не поверила, точно. Когда мы уходили, художница смотрела нам вслед с грустной улыбкой, и я обернулся на пороге и помахав, ей сказал:

– Потом нарисуете картину маслом, и дидите мне на память. Помните – я сказал вам, что вы будете жить долго и счастливо. А я всегда держу свое слово. И вы сдержите – обязательно! А то не будет счастья! Все оставшиеся вам семьдесят лет!

Я подмигнул ей и закрыл за собой дверь.

Следующим был старик-ветеран. Он рассказал мне, как ушел на фронт мальчишкой шестнадцати лет, приписав себе два года. Как был ранен, и как спасла его сестричка, вытащив из-под обстрела. И как она погибла на следующий день, а он не знал, и хотел после госпиталя ее встретить и сделать ей подарок – он вырезал из дерева ее портрет.

Он показал мне этот портрет – темная от времени деревяшка, в которой угадывались черты лица курносой девушки.

После войны он женился, родились дети, внуки. Они все его любят, но так от него устали – он ведь теперь уже не встает, позвоночник в метастазах, а им трудно с ним заниматься. Вот он и попросился в хоспис – пусть хоть месяц отдохнут, съездят на море. Он вообще не любит доставлять кому-то неудобства. Они все хорошие, очень хорошие, и не их вина, что на старости лет вот еще и заболел. И ведь не фронтовые раны, а какой-то там поганый рак! Наверное это американцы к нам его заслали, чтобы убивать людей. Раньше ни о каком раке-то и не слыхивали!

Я не стал его разубеждать. Был рак уже давно…и те же американцы страдают от него не меньше, чем наши. И никто не может с ним совладать. Потому что нет у нас волшебников, есть только наука. А наука…она такая…сука! Ничего-то она не только не знает, но еще и не может. А я вот не знаю, но…могу. Могу! И делаю.

С ним, как ни странно, было полегче. Иначе не знаю – хватило бы энергии, или нет. Браслет уже отдал, все что мог, и я перешел на внутренние запасы Силы. И слава богу, что их у меня хватило.

Когда уходили от старика – он спал. Розовый, улыбающийся во сне. Я его погрузил в сон. Теперь он здоров – насколько можно быть здоровым в его годы. Я подлечил ему все, что мог, и теперь он проживет…не знаю, сколько он проживет но точно гораздо больше, чем мог прожить даже если бы у него не было рака.

Я отдал отцу Алексею миллион рублей, пообещав, что навещу его в обозримом будущем, и внесу еще сколько смогу. Попросил у него номер сотового телефона, сказав, что хочу позвонить через несколько дней и узнать о самочувствии тех, с кем я поговорил. Просто…узнать о самочувствии. Он написал мне расписку в приеме денег, хотя я и протестовал, сказав, что верю ему на слово (фамилию я назвал другую…на всякий случай), и заверил, что все мои деньги будут пущены на доброе дело. Ничего не пропадет и ни к чьим рукам не прилипнет! Грех!

Когда мы вышли из хосписа в июньскую жару, я почувствовал облегчение. Нет, не из-за того, что вырвался из юдоли скорби. Я чувствовал себя так, будто сделал именно то дело, ради которого родился. Вот как будто я шел, шел, и рраз! Увидел! Было темно, я спотыкался, падал, поднимался, снова шел, а теперь – увидел!

Да, это – мое. Теперь я знаю, что буду делать. Сегодня я приеду, найду камень для накопителя – подумаю, как можно его приспособить для постоянного ношения. Заполню Силой, и вновь приеду в хоспис. Если со стариком и художницей все будет в порядке – откроюсь отцу Алексею. И буду ездить туда регулярно, убирать порчу, лечить людей. Поддерживать буду хоспис.