Колдун

за его спиной крестом

и спешил укрыться в дом.

Так он шёл, как ты намедни,

и свернул во двор соседний,

в тот вон дом наискосок.

Лишь ступил через порог,

не здороваясь с хозяйкой,

закричал: «А ну, давай-ка,

доставай из печки щи

и другую снедь тащи.

Отощал я по дороге,

как к весне медведь в берлоге,

люд всё жаден да горяч

зажимает, сволочь, харч».

Дарья, так зовут соседку,

без расспроса и разведки

старика пинком под зад

угнала за палисад,

и со злости так отбрила,

как вовек не говорила

ни подругам, ни врагам –

не слыхать такого б вам.

Старикан, дослушав Дарью,

говорит: «Тебе на псарне

жить и лаять злобным псом,

сторожить хозяйский дом».

К ночи лаять, как собака,

стала Дарья-забияка

и, на радость колдуну,

выть по-волчьи на луну,

а на третий день иль пятый

стала баба волосатой.

Из-под юбки вылез хвост,

и теперь она, как пёс,

вместо речи человечьей

им виляет нам при встрече.

Видно, есть что рассказать,

да не знает, как сказать».

После этого рассказа

Марью сон оставил разом,

и она шагнула в ночь,

потому, как ждать невмочь.

Полетела птицей вольной

лесом тёмным, светлым полем,

в день иль два она дошла

до какого-то села.

В крайнем домике в окошко

тихо стукнула: «Немножко

дайте мне передохнуть,

больно тяжким был мой путь».

Перед Марьей дверь открыли,

в дом любезно пригласили,

после ужина нескор

завязался разговор.

Людям добрым обсказала

гостья с самого начала

про житьё своё, про зло,

что змеёю в дом вползло,

как она пошла по свету,

чтоб самой злодейство это

отмолить у колдуна,

раз на ней лежит вина.

Говорит хозяин: «Чуден

твой рассказ, но нашим людям

быль известна почудней.

Много лет назад и дней

мимо окон наших прямо

шёл старик никем незнамый

невысокий, с виду злой

с длинной грязной бородой,

с толстой палкой суковатой,

в платье рваном. С ходу в хату

к Акулине он зашёл,

не спросясь, залез за стол,

стал кричать на Акулину,

как на глупую скотину,

в общем, требовать обед,

будто бы не ел сто лет.

Акулина, хоть и баба,

но широкого масштаба,

для неё такой злодей,

что вороне воробей.

Рассердясь, она ухватом

деда выгнала из хаты

в дверь открытую во двор

на потеху и позор.

И давай срамить нахала,

мне самой, мол, хлеба мало,

не тебе варила щи,

у других иди ищи.

Если лень, пасись на травке,

воду пей, как бык, в канавке,

коль не мот ты, не транжир,

к холодам накопишь жир.

Старикан на эти речи

говорит: «Ещё не вечер,

чтобы ставни закрывать,

не хочу тебе мешать:

ешь, сударыня, досыта

травку прям из-под копыта,

из болота воду пей,

раз пожадничала щей».

Ближе к вечеру в скотину

превратилась Акулина,

во дворе у нас стоит,

сено ест и всё мычит,

а сказать не может слова

бессловесная корова».

Марья ахнула: «И тут

к колдуну следы ведут».

Спозаранок она снова

колдуна искать готова,

всем отвесила поклон,

как ведётся испокон,

пожелала на прощанье

исполнения желаний

добрым людям за приют,

за утеху и уют.

 * * *

Есть судьба, а есть судьбина,

та ведёт, та гонит в спину.

Марью доля довела

до какого-то села.

Здесь в тесовые ворота

тихо стукнула: «Хоть кто-то

дайте страннице ночлег,

буду помнить вас вовек».

Добросердые селяне

в дом пустили, жарко баню

истопили, разносол

весь поставили на стол,

гостью дружно угощали,

а когда есть-пить устали,

принялись за разговор,

как всегда про всякий вздор.

Марья всё им рассказала:

как жила и как страдала,

про заклятье колдуна,

в чём была её вина,

как она пошла по свету,

чтобы снять проклятье это,

но за долгих тридцать дней

повезло не сильно ей.

Домочадцы друг на друга

поглядели. «Ох, подруга, –

ей хозяин говорит, –

твой колдун в земле зарыт,

спит тридцатое, знать, лето,

позамешкалась ты где-то,

с опозданием пришла,

муки зря перенесла».

Марья им в ответ: «Селяне,

небольшое расстоянье

я прошла, до вас пути

дён не боле тридцати.

Старикана нынче летом

видел люд по белу свету,

может быть, ваш чародей

был совсем других кровей?»

Ей хозяйка: «Что ты, что ты,

это он, его работа,

он таких бесовских дел

натворить и здесь успел.

Например, свою соседку

превратил со зла в наседку,

не нашла для колдуна

то ли хлеба, то ль блина.

Каждым утром пешим ходом

по селу он шёл с обходом,

а за ним терялось зло,

как «орешки» за козлом.

И никто не знал, не ведал,

как он пакости те делал.

Говорят, умел он вспять

даже время обращать,

делал старых молодыми,

мертвецов опять живыми,

а, коль надо, жизни ход