Колье Шарлотты

– А то значит, что суворовские ордена – липа! Наводка! Тюля, извините за грубость, пустил вас на фуфло!

В подсобке повисла тишина. Липа. Ордена тоже липа? И эту липу мне всучил Тюля. Реакция Анта, но в ней я разберусь потом. А что, кажется, насчет Тюли и липы вполне может быть. И кажется, это начинает меня злить всерьез.

– Вы уверены?

– Уверен! – Зенов в отчаянии взмахнул руками. – Уверен! Да это я, я в свое время чуть ли не десять лет кружил вокруг этих орденов! Я! Что я только не делал! Как только не хитрил! Их нет! Нет! Понимаете, нет! То есть, я хочу сказать, после пропажи в прошлом веке они не обнаружены! Не обнаружены! А Тюля… Тюля от меня и знает об этих орденах. От меня, и больше ни от кого. Я сам сказал ему о них, чтобы при случае разделить барыш на двоих. И просил не закладывать. Эх, Владимир Владимирович, Владимир Владимирович… Вы не знаете Тюлю. Он потому и сказал вам об орденах, что теперь знает точно – их нет. Нельзя же искать бесконечно. Подождите. – Зенов оглянулся. – Подождите. Значит… Значит, Тюля ничего не говорил вам о петровском колье?

Так. Реакция Анта означает – у него какие-то свои соображения. Колье? Что за колье? Опять наколка? Судя по поведению Зенова, не похоже.

– О петровском колье?

– Да. – Все дальнейшее Зенов говорил настолько тихо, что нам с Антом пришлось пригнуться. – Еще его называют «колье Шарлотты». Если уж говорить о крупных вещах, то прежде всего нужно говорить об этом колье. – Говоря это, Зенов то и дело оглядывался на дверь. Чувствовалось – это движение совершенно искренне, хотя сейчас оно и выглядело несколько смешно. – Сто тридцать один бриллиант. Это подарок Петра Первого невесте своего сына, царевича Алексея, принцессе Шарлотте. Я не знаю, что там с историей… но это колье плавало. У нас. У нас. Вы понимаете? Совсем недавно. Это колье ходило. И знают об этом только три человека. Я, Тюля, и… третий.

– Вы знаете, кто он? Этот третий?

– Не знаю. – Кажется, Зенов боялся, что я ему нe поверю. – Ей-богу, не знаю, честное слово. Но… Но знаю точно – об этом человеке знает Тюля. По крайней мере, он что-то пронюхал. Тюля такой. Тюля ни одной крупной вещи не упустит. И не расколется. Никогда. Он темнил. Понимаете, темнил?

Ант довольно явно посмотрел на часы. Мы встали.

– Григорий Алексеевич, – это я спросил уже в двери, – почему же вы мне сразу об этом не сказали? Про колье?

– Жизнь у меня, дорогой вы мой человек, одна. Я и сейчас жалею, что сказал. – Зенов посмотрел на меня то ли с насмешкой, то ли с укоризной, но мне уже было не до него.

Мы с Антом выбежали на улицу. Телефон-автомат был занят. Девушка, говорившая по телефону, обернулась.

– Умоляю, – сказал Ант, – очень срочно.

– Тут трубку вырывают, – сказала кому-то девушка. – Я перезвоню.

Она вышла. Я опустил две копейки. Стараясь не спешить, набрал номер гостиницы «Виру». Занято. Я набрал номер несколько раз – тот же результат. Бесполезно. Что ж, придется ехать в гостиницу. Но вдруг, прорвавшись сквозь гудки, возник усталый голос:

– Гостиница «Виру»…

– Будьте добры… Вы не посмотрите, проживает ли в гостинице товарищ Губченко Виктор Федорович?

– Нет, – после короткого молчания сказала дежурная, – съехал.

– Простите! – крикнул я, стараясь этим криком помешать дежурной положить трубку. – Давно?

– Ну, мы же не меряем на секунды… – Пауза. – Часа полтора.

– Спасибо. – Я повесил трубку.

– Тюля выехал из гостиницы часа полтора назад.

– Что же мы стоим? В аэропорт?

– Подожди, Ант. – Я снова снял трубку, набрал номер. – Аэропорт? Оперативного дежурного. Козлов? Мартынов. Здравствуй, Пашенька. Пожалуйста, проверь быстро в регистратуре, нет ли среди вылетающих ближайшим рейсом пассажира по фамилии Губченко? Губ-чен-ко Вэ Эф. Да. Хорошо, я подожду.

Бороться с Тюлей можно только одним оружием – взять его на испуг. И сделать это нужно немедленно. Сейчас. Я подождал, пока Козлов справится в регистратуре. Произошло это довольно быстро.

– Есть, – сказал в трубку Козлов. – Губченко Вэ Эф, рейс девяносто – ноль пять, вылет через двадцать пять минут.

– Слушай, Паша. Только все сделай, как я тебя прошу. Попроси кого-нибудь в форме, ну дежурного милиционера: пусть найдет этого Губченко. Он высокий, лет сорок, хорошо одет. В крайнем случае объявите по залу. Пусть найдет и вежливо, но строго… Ты понял – вежливо, но строго – отберет документы для проверки. Пусть этот Губченко малость испугается, понимаешь? Ну, отлично. Сейчас буду. Документы держи у себя.

Да, Пааво жал вовсю. Он только процедил, глядя на дорогу:

– Список. Там было колье на сто тридцать один бриллиант.

У аэропорта Ант круто развернул «жигули» и встал как вкопанный у служебного входа. Мы бросились наверх.

– Порядок. – Паша Козлов вынул из ящика паспорт и билет.

– Отдал спокойно? – Я спрятал документы в карман.

– Абсолютно. Без звука. Сейчас сидит в зале. Посмотрим?

Паша включил экран монитора теленаблюдения. Высветился зал ожидания – он был сейчас довольно пуст.

– Неужели ушел?.. – сказал Паша. – Хотя нет. Вот он.

Теперь я и сам увидел Тюлю. Он стоял спиной к нам, разглядывая летное поле. Я спустился вниз, вышел в зал.

Медленно подошел к Тюле, который стоял в той же позе – разглядывая самолеты и погрузчики за окном. Тюля почувствовал, что кто-то к нему подошел. Обернулся.

– Привет, – сказал я. – Обманываем, Виктор? А зачем?

Тюля на этот раз и не собирался играть в невозмутимость. Он молчал. Он почти не скрывает сейчас, что растерян. И не скрывает, что лихорадочно просчитывает, что можно, а что нельзя мне говорить. Ему хочется улететь. Очень хочется.

– Вы меня жестоко накололи, Виктор. Что же вы молчите?

– Я… никого не накалывал.

– Да? А суворовские ордена?

– А… что? Они же ведь были.

– От кого вы о них слышали? Быстро?

Тюля оглянулся.

– Хорошо. Давайте хотя бы отойдем в тот угол.

Мы встали за прилавком газетного киоска, который сейчас был закрыт. Тюля молчит. Колет? Если колет… Нет, дорогой Тюля, этот номер прошел у тебя только один раз. Второго не будет.

– Я говорил то, что знаю. Я только… слышал об этом.

– От кого?

Вряд ли Тюля сейчас скажет о Зенове. Отлично. Только я один понимаю, что, если он об этом сейчас не скажет, это будет его серьезный раскол.

– Ну… не помню. Кто-то из фарцы. Это было все-таки давно.

– Губченко… Вы что, считаете, что с вами говорят дураки? Вы не помните того, кто сказал вам о коллекции, тысяч сто для которой фраерская цена?

Тюля в раздумье. Он действительно растерян. О Зенове говорить он все-таки не хочет. Что ж, все это работает сейчас против него. Нужно менять роль. Менять роль… Жестко давить на него. Как можно жестче.

– Товарищ Губченко. Вполне официально прошу вас вспомнить, не знаете ли вы еще что-нибудь о крупных вещах.

Тюля никак не решается. Да, теперь я улавливаю только одно в его молчании. Он боится. Панически боится. Собственно, на колье ему наплевать. Он просто боится.

– Значит, вы ни о чем, кроме уже перечисленных короны Фаберже и так называемых орденов, не слышали?

Сейчас Тюля просто вызывает жалость. Он не хочет говорить.

– Губченко. Скажите честно, вы хотите, чтобы вам сейчас вернули паспорт и билет? Хотите спокойно улететь в Москву?