Колечко с бирюзой

Но Наташа не удивилась, она расстроилась:

— Что ж вы меня не позвали? А если швы разойдутся?

— Теперь уже не разойдутся, — улыбнулся Игорь, — Герасимов на славу меня заштопал! — Он медленно выпил сок, повертел в руках печенье и с явной тоской посмотрел на него. — С каким удовольствием я съел бы сейчас пару хороших шашлыков с горчицей или приличную отбивную!

Наташа забрала у него пустой стакан и, по-прежнему не глядя ему в глаза, сказала:

— Мечтать не вредно, а пока придется ограничиться кашками и соком.

Игорь пристально вгляделся в ее бледное, осунувшееся лицо и покачал головой:

— Не надо сердиться, Наташа!

Приподняв брови домиком и закусив нижнюю губу, девушка беспомощно глянула на него и тут же опустила глаза. Человек, которого обожают женщины и которому завидуют мужчины, мужчина, в которого она влюбилась до безумия и который никогда не полюбит ее, сидел на кровати, свесив длинные сильные ноги в голубых пижамных брюках, и ехидно, как ей казалось, и цинично улыбался, рассматривая ее в упор.

Игорь понял, что она вот-вот расплачется, и его подвижное лицо стало сосредоточенным, губы приобрели более жесткие очертания.

— Послушайте меня, Наташа. Мне совсем не хочется находиться с вами в состоянии войны. Даю слово офицера, что ничем и никогда более не обижу вас. Идет?

Ощущая нестерпимый холод в груди и все возрастающее отчаяние, смутно понимая, что ей говорят, Наташа молча опустила голову, не в силах произнести ни единого слова в ответ.

Игорь ждал, протянув руку, и она робко дотронулась до его пальцев и тихо произнесла:

— Идет!

Она почувствовала, как пристальный мужской взгляд, словно острый клинок, проникает в ее сердце, и поспешно отвела глаза.

На нежном, без малейших следов косметики девичьем лице вновь вспыхнул румянец. Игорь выругался про себя: его язык в последнее время, похоже, существует сам по себе. Иначе чем можно объяснить поток воистину железобетонного косноязычия, из-за которого вот-вот расплачется ставшая дорогой ему девушка?

Но язык продолжал жить собственной личной жизнью, и, вместо того чтобы сказать что-нибудь ласковое, успокаивающее, Игорь, с трудом выдавив из себя улыбку, попросил Наташу помочь ему перебраться ближе к окну в кресло-качалку.

Расстояние в несколько шагов он преодолел почти самостоятельно, чуть опираясь на Наташину руку. По пути он разглядывал четкий пробор, разделявший ее волосы, от которых на него вдруг повеяло запахом лимона и еще чем-то знакомым, из далекого детства. И Игорь вспомнил. Так пахло недавно скошенное, немного подсушенное сено. Запах донника и ромашки, настоянный на аромате молодого девичьего тела. Игорь нервно сглотнул. Сейчас ему определенно противопоказано находиться рядом с женщиной, а с этой — особенно.

Вздох облегчения, который ее пациент издал, опустившись в кресло, Наташа приняла за стон. Вероятно, так оно и было на самом деле. Игорь испытал почти физическую боль, когда окончательно понял, что никогда не сможет не только обладать ею, но даже коснуться губами тонкой шеи, прижаться щекой к ее груди, услышать биение ее сердца.

Откинувшись на спинку кресла, он прикрыл глаза, наблюдая сквозь ресницы, как сиделка, беззвучно шевеля губами, следит за секундной стрелкой — считает пульс, который от прикосновения ее пальцев забился в страстной тарантелле.

— Придется пока повременить с вашими прогулками! Небольшое усилие — и пульс у вас бьется, как у загнанной лошади. — Наташа с укоризной посмотрела на него и добавила: — Завтра опять получу выговор от Лацкарта за то, что иду у вас на поводу и разрешаю передвигаться по палате.

— Ничего страшного, — улыбнулся Игорь, — предоставьте мне разговаривать с Лацкартом по этому поводу.

Наташа подошла к окну и немного прикрыла створку. Заметив протестующий взгляд, пояснила:

— Я прикрою вас одеялом и можете спокойно дремать до самого ужина.

— Наташа, — Игорь потянулся к ней и взял за руку, — посидите со мной, пожалуйста!

— Я могу вам почитать, если хотите.

— Спасибо, чуть позже. Мне понравилось, как вы пели. Спойте что-нибудь еще.

— Хорошо. — К его удивлению, девушка не стала жеманиться, и он спросил:

— Я никогда не слышал этой песни. Чья она?

— Стихи Киплинга, а что касается музыки, то до сих пор не знаю, кто автор. У меня подруга есть, Софья, она поет эти песни под гитару в нашем студенческом театре. А я так, подпеваю…

— По-моему, очень неплохо подпеваешь!

— А мы разве перешли на «ты»?

— Только что, — улыбнулся Игорь, — и переход получился очень удачный, ты не находишь?

— Есть немного, — Наташа улыбнулась, — но мне удобнее все-таки обращаться на «вы».

— А по имени-отчеству или, лучше того, по званию тебе не хочется? — рассмеялся Игорь. — Будь добра, оставь это удовольствие более солидным пациентам!

Наташа нерешительно присела на стул рядом с ним, и Игорь требовательно проговорил:

— Объясни, только без обид, что с тобой происходит? То бросаешься на меня, как тигрица, то чуть не плачешь!

— Это от усталости. — Наташа с вызовом посмотрела на него и, гордо вздернув подбородок, неожиданно улыбнулась. — Ты же просил песен? Или передумал?

— Наоборот, жду с нетерпением!

— Тогда потерпи чуточку. В ординаторской есть гитара, попробую выпросить.

Гитара была разбита до безобразия, и пришлось минут двадцать ее настраивать. Наконец Наташа взяла первый аккорд, и Игорь непроизвольно вздрогнул. Это было совсем не то, что он ожидал услышать. Его ночной кошмар — черная туча, предвестник грядущих несчастий, вновь окутала его сознание, и, словно издалека, возникло видение тысячи ног в разбитых солдатских сапогах, мерно шагающих по раскаленным камням в извечном ритме скоротечной солдатской жизни:

День-ночь-день-ночь — мы идем по Африке,

День-ночь-день-ночь — все по той же Африке.

«Только-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!» —

Отпуска нет на войне солдату!

Пытаясь избавиться от наваждения, Игорь открыл глаза. Наташа отрешенно смотрела куда-то за окно. Она пела песню для мужчин и о мужчинах, чье ремесло было и его ремеслом, в котором на первом месте стояло умение выжить и не дать выжить тому, кто в этот момент против тебя.