Колечко с бирюзой

— К твоему сведению, этот драгоценный Карташов на днях чуть не умер. И пока я работаю в госпитале, я буду отвечать за его жизнь и здоровье.

— Клянусь, что с завтрашнего дня за это будет отвечать кто-нибудь другой, — мрачно произнес Петр. — А то ишь чего удумали! Где это видано, чтобы молодая девка за молодым мужиком доглядывала?

— Петр, не сходи с ума! — вскрикнула Наташа. — Я не твоя собственность, и не смей распоряжаться мной! Не лезь в мои дела, пожалуйста! Иначе завтра же наших заявлений в сельсовете не будет!

Петр яростно сплюнул в открытое окно:

— Видно, ловчее меня оказался офицерик? Поделись, чем он успел тебя приворожить!

Он резко повернул руль, и машина, рыкнув от натуги и подмяв росший на обочине кустарник, вкатилась на дорожную насыпь. Впереди замигали многочисленные огни жилых кварталов, промелькнул на дальней сопке журавлиный клюв телевышки, из открытых окон ресторана рвануло разухабистой музыкой.

Сжавшись в комок в углу сиденья, Наташа чуть не плакала от обиды: выходит, не такой уж уступчивый и покладистый ее суженый и своего точно не упустит и никому не уступит. И ее определенно тоже считает своей собственностью. Но посмотрим, мстительно подумала она, мало ли что произошло.

Машина остановилась у ворот госпиталя. Наташа молча подхватила сумку с бабушкиными гостинцами и открыла дверцу. Петр тоже не проронил ни слова, но столько тоски и боли было в его недавно счастливых глазах, что она не выдержала, обхватила его голову руками и крепко поцеловала в губы. Петр облегченно вздохнул и виновато произнес:

— Прости, если обидел ненароком. Сама решай, как поступить. В выходные я постараюсь закончить с баней, а потом заберу тебя хотя бы на день и обновим ее перед свадьбой, не возражаешь?

— Не возражаю, — не стала спорить Наташа. Впереди еще несколько дней, и заранее лучше не загадывать. — Об этом я подумаю завтра, — проговорила она, вспомнив вдруг свой любимый роман и жизненную установку Скарлетт. Она может сгодиться и для нее…

Наташа вздохнула и посмотрела на часы. Для воспоминаний и размышлений у нее оставалось совсем мало времени. Она быстро подготовила плацдарм для омовения капризного подопечного и вернулась в палату.

— Снимайте пижаму! — приказала она, не глядя на Игоря.

— Ты как предпочитаешь: полностью меня раздеть или частично?

— Полностью, — Наташа бросила ему на колени простыню, — прикройтесь, если боитесь сглаза.

— Мягко сказать, опасаюсь. Поэтому, будь добра, отвернись, пока я с неимоверными усилиями портки буду стягивать.

— Сами напросились! Можно было потерпеть до завтра. Санитары вас бы в два счета обмыли.

— Обмывают только трупы, да еще, если не ошибаюсь, премии. К тому же нет в тех мужиках ни нежности, ни ласки, по которым так тоскует моя израненная твоей строгостью душа. — Преувеличенно кряхтя и постанывая, Игорь закончил процедуру обматывания чресел простыней и позволил Наташе повернуться.

Стараясь не встречаться взглядом с ехидно поблескивающими серыми глазами, Наташа закрепила бинтом клеенку вокруг его талии, потом отошла на шаг и критически оглядела его.

Игорь заметил откровенную насмешку в ее глазах:

— Мадам не нравится мой гидрокостюм?

— Почему же? Вполне прилично получилось! Но вот его содержимое, — девушка сморщила нос и брезгливо скривилась, — бледное, скукоженное и зловредное до невозможности. Завтра рапорт подам Лацкарту, чтобы мне молоко выдавали за вредные условия труда.

— Ох, Наталья, отольются тебе мои слезки! Дай только на ноги встать! Помяни мое слово, не пройдет и недели, как будешь молить меня о пощаде. — Игорь нарочито строго посмотрел на нее и скомандовал: — А теперь слушай приказ: доставить меня к месту назначения быстро, в целости и сохранности и, главное, без излишних комментариев.

Наташа, с опаской поглядывая на Игоря, подкатила коляску к кровати и помогла ему перебраться в нее. Только единожды он оперся о ее руку, и девушка немедленно потеряла самообладание. Опустив глаза в пол, она призвала на помощь все свое самообладание, стараясь не выдать желания прильнуть к его обнаженной груди и, выбросив из головы все доводы разума, мысли о настоящем и будущем, склониться перед ним повинно и, будь что будет, отдаться ему душой и телом, подчиниться власти его объятий и поцелуев…

В ванной тусклый свет электрической лампочки едва пробивался сквозь клубы пара. Плечи и грудь Игоря, клеенка, коляска — все покрылось капельками воды. Коса отяжелела от влаги, и Наташа, затянув ее в узел, закрепила шпильками. Влажная ткань халата прилипла к телу и выдала мужскому взору все, прежде тщательно скрываемое, а теперь достаточно откровенно и рельефно обозначенное.

— Ты решила сварить меня вкрутую? — спросил Игорь с единственной целью — отвлечься от созерцания недоступных ему богатств.

— На первый раз только всмятку! — огрызнулась сиделка. — Осторожно, поскользнешься! — закричала она испуганно, когда Игорь чересчур шустро, на ее взгляд, шагнул в ванну.

Она помогла ему сесть на специальное сиденье, плеснула в ладони шампунь и приказала:

— Мойте голову, а я потом сполосну вас под душем.

— Ты боишься ко мне прикоснуться, девочка? — Из-под мокрой челки блеснул хитро прищуренный глаз, и Игорь, плотоядно щелкнув зубами, просипел, подражая герою сериала «Ну, погоди!»:

— Я — серый волк — зубами щелк! Дай только голову помыть, и Красной Шапочке не жить!

— О Боже! — рассмеялась Наташа. — Какие таланты пропадают! — Она набрала в ковшик воды и вылила ему на голову. — Ты не волк, ты — мокрая серая мышь!..

Отвернувшись, она хотела отрегулировать душ, но в этот момент какая-то неведомая сила толкнула ее в спину. Наташа вскрикнула от неожиданности, попыталась найти точку опоры, но не удержалась и свалилась в воду, отчего добрая половина содержимого ванны с шумом выплеснулась наружу, образовав на полу небольшое озеро.

С испугу девушка глотнула мыльной воды, сильно ударилась коленом, ко всему прочему, пытаясь встать, поскользнулась и снова рухнула в воду в ноги этому жалкому негоднику, похоже едва живому от смеха.

Наконец Наташа поднялась на ноги и с негодованием посмотрела на Игоря. Прижав одну руку к животу и едва сдерживаясь от новых приступов смеха, другой он вытирал слезы, бегущие по щекам.

— Ну, и кто теперь стал еще одной мокрой мышью? — еле выговорил он и зашелся в новом приступе смеха.