Колесо Фортуны

Судя по вашим растерянным физиономиям, вы тоже участвовали в ночной оргии... И он тоже? Привет, Сашко!
– помахал он рукой Сашку, который подошел к ним с застенчиво-радостной улыбкой.

– Сашка не было, - сказал Антон.

– Ну так как - вы посвятите меня в тайну или она умрет вместе с вами?

– Я - "за"!
– сказала Юка.
– Ну, в самом деле, ребята... Дядя Федя же все понимает!..

– Вот спасибо!
– сказал Федор Михайлович.
– Если бы так всегда думало мое начальство...

– В конце концов...
– сказал Толя, слегка пожимая плечами.
– Разрешите, я сам прокручу.

Он перемотал ленту и включил воспроизведение. Услышав вой и душераздирающие утробные вопли, Бой приподнялся, шерсть на его загривке вздыбилась. Федор Михайлович успокоительно похлопал его по холке, и тот снова лег. Отгремел приглушенный хохот Мефистофеля, и Толя выключил магнитофон.

– Н-да, - сказал Федор Михайлович.
– Довольно впечатляюще... И что означает эта мерзопакостная дьяволиада? Новый номер художественной самодеятельности под названием "Шабаш ведьм в Семигорском лесу"?

У вас разбегутся все слушатели!

– Еще как бежали!
– фыркнул Антон.

– Там?
– впился в него глазами Сашко.

– Ну да!

– А никто не падал?

– Упал один...
– сказала Юка.
– А откуда?..

– Тогда я знаю, кто копал, - уже спокойно и деловито сказал Сашко.
– То Яшка Яремчук с верхнего кутка.

От них раненько до Голованихи прибегали, ну, до медсестры, колхозного головы жинки...

– Неужели ногу сломал?
– ужаснулась Юка.

– Вроде не, сказала Голованиха. Растяжение. Или связки порватые.

– Что все это значит, граждане?
– сказал Федор Михайлович.
– Что вы натворили? А ну, выкладывайте!

И Юка выложила все. О приезде американца, болезни переводчика, о непонятных слухах, и как начал кто-то копать в развалинах, и как они решили вышибить клин клином, раз навсегда отпугнуть искателей кладов от опасных руин... Федор Михайлович схватился за голову и сказал трагическим голосом:

– Боже мой! Боже мой! Что вы делаете со мною?

И что вы делаете с собой?!
– Он опустил руки и уже своим обычным голосом сказал: - Ну ладно! Я не стану объяснять вам, кто вы такие...

– Дураки, да?
– спросила Юка.

– Если бы! Тогда какой с вас спрос? Тогда все в порядке вещей и других поступков от вас нечего ждать...

Нет! Назвать вас дураками, это значило бы сильно польстить вам, а лесть не в моих привычках... Клин клином!

Подобное подобным! Есть суеверы? Сплотим и удесятерим их ряды! Так выходит, а? Ударим мракобесием по темноте и невежеству?

Краска от ушей разлилась по Толиным щекам, и теперь уже он старательно гипнотизировал гречишное поле.

– Но ведь мы хотели как лучше, - сказала Юка.

– Вы хотели! Довольно давно известно, что дорога в ад вымощена добрыми намерениями... Но я не допущу, чтобы и вы внесли свой вклад в это дорожное строительство... Кто об этом знает?
– показал он на магнитофон.

– Мы. Только мы, - сказал Толя.

– Немедленно стереть. И откусить собственные языки, чтобы никто не узнал. Люди почему-то не любят, когда подобными способами их спасают от суеверий, и вместе с магнитофоном могут запросто переломать вам ребра...

– Точно!

– сказал Сашко.

Толя перемотал ленту и включил стирание записи.

– С лентой просто, - сказал Федор Михайлович.
– А что делать с вашими мозгами, которые от этих тайн и происшествий съехали набекрень?.. Самые мудрые мысли - простые мысли, но вы еще слишком молоды, чтобы это понимать. И вам, конечно, не пришло в голову, что прямой путь - наилучший путь к истине. Если все началось с приезда американца, то и объяснения надо было искать у него.

– Так что мы могли, когда переводчика нет?
– сказала Юка.

– Если вы не смогли, может, мне удастся зацепить конец ниточки, чтобы размотать весь нелепый клубок?..

Как лучше идти в этот местный рай для отпускников, Дом туриста?

– До американца?
– сказал Сашко.
– Вон он сам идет.

Из-за кустов справа показался мистер Ган. Широко размахнувшись, он забросил блесну почти под левый берег и начал сматывать леску. Крючок был пуст. Мистер Ган прошел несколько метров, поравнялся с ребятами, сидевшими под ветлой, увидел их и осклабился.

– Oh, boys! Hello!
– воскликнул он.
– How are you? [Ребята! Привет! Как поживаете? (англ.)]

– How d'you do? [Здравствуйте! (англ.)] - вставая, ответил Федор Михайлович.

Мистер Ган на мгновение осекся, потом раздвинул улыбку до крайних пределов возможного, отбросил спиннинг и закричал:

– Do you speak English? [Вы говорите по-английски? (англ.)] - Yes, I do, but I don't know very much English [Да, но я мало знаю английский (англ.)].

– It's really fine!
– закричал мистер Ган.
– After this peace of news I just feel wonderful [Очень хорошо. Это известие меня так обрадовало - для меня это просто замечательно (англ.)].

Вскинув руку приветственным жестом и вместе с тем протягивая ее для рукопожатия, мистер Ган зашагал к Федору Михайловичу.

– I'm glad, I'm awfully glad [Я рад. Очень рад (англ.)], - осклабясь и нещадно тряся руку Федора Михайловича, повторял мистер Ган.

Лежавший в тени вербы Бой поднялся, распушил хвост, пружинистым шагом подошел к незнакомцу и вытянул шею, принюхиваясь. Восторг мистера Гана мгновенно приутих.

– It's just amazing! The gigantic dog!
– закричал он, но уже как бы шепотом.
– Is it Labrador? [Потрясающе! Огромная собака! Это Лабрадор? (англ.)] - No, a Newfoundland [Нет, это ньюфаундленд (англ.)]. Все в порядке, Бой, лежать!
– сказал Федор Михайлович.

Бой лег, но уже не развалясь на боку в тени вербы, как прежде, а рядом с Федором Михайловичем в напряженной позе чуткого, ежесекундно готового вскочить сфинкса.

Мистер Ган с заметным облегчением перевел дыхание, обернулся к ребятам.

– Hello, boys! What are you... [Ребята! Что вы... (англ.)] Он внезапно замолчал и странно напряженным взглядом уставился на Юку. Улыбка еще растягивала его рот, но она поспешно гасла, губы сомкнулись в твердую скорбную линию, а он все смотрел и смотрел, словно силясь что-то вспомнить или сообразить. Под этим напряженным взглядом Юке стало не по себе, она оглянулась, как бы ища защиты.