Коллапс

Несмотря на углубление двух экологических проблем, которые привели к снижению урожайности и фактическому уничтожению лесных ресурсов в самом каньоне, население каньона продолжало увеличиваться, особенно во время резкого подъема строительства, начавшегося в 1029 году. Этот подъем наблюдался главным образом в течение влажных десятилетий, когда большее количество осадков означало больше еды, больше людей и большую потребность в строительстве. О высокой плотности населения свидетельствуют не только знаменитые «большие дома» (такие, как Пуэбло Бонито), располагающиеся на расстоянии примерно в одну милю от северной стороны Каньона, но и отверстия, просверленные в северной стене для поддержки кровельных балок и указывающие на существование жилых зданий непосредственно у подножия стены каньона между «большими домами», а также остатки сотен небольших построек на южной стороне каньона. Общая численность проживавшего в те времена в каньоне населения неизвестна и является предметом горячих споров. Многие археологи считают, что людей было менее пяти тысяч и что эти огромные здания, помимо жрецов, населяло очень мало постоянных обитателей, и лишь периодически, на время религиозных церемоний в них останавливались крестьяне. Другие археологи отмечают, что только Пуэбло Бонито, одно из зданий-городов в Каньоне, насчитывает 600 комнат и что обнаруженные ямы для столбов свидетельствуют о заселенности большей части каньона, что позволяет определять численность населения цифрой значительно большей пяти тысяч. Подобные дебаты о численности населения в археологии возникают довольно часто, что уже обсуждалось в другой части этой книги, посвященной острову Пасхи.

Однако, каким бы ни было конкретное численное значение, при такой высокой плотности обеспечить себя продовольствием самостоятельно жители каньона уже не могли, их поддерживали расположенные за пределами столицы поселения-спутники, построенные в таком же архитектурном стиле и соединявшиеся с Чако радиальной сетью местных дорог общей длиной в несколько сотен миль, которые видны и по сей день. Жители пригородов строили плотины для сбора дождевой воды; дожди здесь выпадали непредсказуемо и чрезвычайно неравномерно: гроза могла пролиться ливнем над одним из пересохших русел в пустыне, в то время как в соседнем овраге, на расстоянии всего лишь в милю от первого, могло не выпасть ни капли влаги. Наличие плотин означало, что если в пределах водосбора конкретного русла реки выпадало достаточное количество осадков, значительная часть воды задерживалась плотиной, и люди, проживающие поблизости, начинали спешно засевать поля, орошали их накопленной водой и выращивали в этом месте и в этом году обильный урожай, превышающий потребности жителей данной местности. Излишки, полученные в одном месте, могли потребляться затем обитателями других поселений, которым меньше повезло с дождями.

Чако превратился в черную дыру, которая только поглощала ввозимые со всей округи товары, но не производила взамен ничего сколько-нибудь существенного. В Чако доставлялись десятки тысяч крупных деревьев для строительства; керамика (вся керамика позднего периода в Чако привозная, вероятно, истощение местных источников дров препятствовало обжигу горшков в самом каньоне); качественный камень для изготовления каменных инструментов; бирюза для украшений из других районов Нью-Мексико; также попугаи, украшения из раковин и медные колокольчики хохокам из Мексики — в качестве предметов роскоши. Даже продовольствие приходилось импортировать, как выяснилось в ходе недавнего исследования происхождения сердцевин початков маиса, найденных на раскопках в Пуэбло Бонито. Исследование проводилось с помощью того же метода поиска различий в содержании изотопов стронция, который использовал Натан Инглиш при изучении бревен из Пуэбло Бонито. Выяснилось, что уже в IX веке маис доставляли с хребта Чуска, лежащего в 50 милях к западу, откуда, как мы помним, доставлялась и часть бревен для изготовления кровельных балок, в то время как в последние для Пуэбло Бонито годы в XII столетии початки привозили из долины реки Сан-Хуан, в 60 милях к северу.

Цивилизация Чако превратилась в мини-империю, разделившуюся на сытую элиту, проживающую в роскоши, и не столь сытое крестьянство, занятое на возделывании посевов и других работах. Дорожная система и распространение однотипной архитектуры свидетельствуют о значительных размерах территории, которая была связана воедино экономикой и культурой Чако. Типы построек указывают на своеобразную трехступенчатую иерархию: самые большие здания, так называемые «большие дома», собственно в самом каньоне Чако (резиденция старейших правителей?); сторонние «большие дома» вне каньона («провинциальные столицы» младших вождей?); и небольшие дома из нескольких комнат (крестьянские?).

В сравнении с меньшими зданиями «большие дома» выделяются более высоким качеством строительства с облицовкой каменной кладки, просторными залами (великие кива) для религиозных церемоний (такие до сих пор используют пуэбло) и более высокой долей складских помещений в пространстве здания. «Большие дома» намного превосходят обычные жилые здания по количеству импортированных предметов роскоши, таких как бирюза, перья попугаев, драгоценные раковины и медные колокольчики, упоминавшиеся выше, а также импортированной керамики производства мимбреньо и хохокам. Самое большое количество драгоценностей, обнаруженных на сегодняшний день, было найдено в комнате номер 33 в Пуэбло Бонито, в которой погребены 14 человек; при них были найдены 56 000 кусочков бирюзы и несколько тысяч украшений из раковин, включая одно ожерелье из 2000 бирюзовых бусин и корзину, украшенную бирюзовой мозаикой и наполненную бусинами из раковин и бирюзы. Подтверждая предположение, что вожди питались лучше, чем простые крестьяне, раскопки пищевых отходов возле «больших домов» показали большее процентное содержание костей оленей и антилоп, чем в отходах возле домов крестьян; по захоронениям видно, что в «больших домах» проживали более высокие, более развитые физически и упитанные люди; детская смертность здесь также была ниже.

Почему отдаленные поселения содержали столицу Чако, покорно доставляя лес, керамику, камень, бирюзу и продовольствие и не получая взамен ничего материального? Вероятно, потому же, почему провинции Италии и Великобритании обеспечивают сегодня Рим и Лондон, которые тоже не производят ни леса, ни продовольствия, но являются политическими и религиозными центрами своих стран. Подобно современным итальянцам и британцам, жители Чако с определенного момента оказались обречены на жизнь в сложном взаимозависимом обществе. Они уже не могли вернуться к прежнему образу жизни небольших разрозненных племен, удовлетворяющих потребности собственным трудом и при необходимости легко меняющих место жительства, — деревьев в каньоне больше не было, возникновение арройо привело к снижению уровня грунтовых вод, а увеличившееся население заполнило собой весь регион, и незанятых, пригодных для переселения территорий не осталось. Когда кедры и можжевельники были вырублены, питательные вещества из лесной подстилки под деревьями стали вымываться дождями. Сегодня, по прошествии более 800 лет, ни одной кедровой или можжевеловой рощицы так и не выросло где-либо в окрестностях окаменелых крысиных гнезд, содержащих веточки этих деревьев, которые росли здесь приблизительно до 1000 года н. э. Остатки пищи в найденном при археологических раскопках мусоре подтверждают появление проблем в питании населения каньона: заметно снижение частоты употребления в пищу оленьего мяса и замещение его мясом мелкой дичи, в основном кроликов и мышей. Останки мышей в копролитах (окаменелых человеческих экскрементах) наводят на мысль, что люди ловили мышей в полях, отрывали им головы и затем поджаривали тушки.

Последнее идентифицированное сооружение в Пуэбло Бонито, отнесенное к следующему после 1110 года десятилетию, — это состоящее из множества комнат сооружение, закрывшее южную сторону площади, которая прежде была открыта. Это наводит на мысль о конфликте: очевидно, в Пуэбло Бонито приходили не только с мирными целями — для участия в религиозных церемониях и получения приказаний; стали наведываться и те, от кого пришлось защищаться. Последние датированные по годичным кольцам бревна, использованные при сооружении кровельных перекрытий в Пуэбло Бонито и близлежащем «большом доме» Четро Кетл, срубили в 1117 году н. э., а последнее из всех обнаруженных в каньоне Чако — в 1170 году. На других стоянках анасази обнаружено гораздо больше следов междоусобной борьбы, включая признаки каннибализма; об этом свидетельствует также расположение селений анасази у горы Кайента на крутом обрыве, вдали от возделываемых полей и источников воды, единственным логичным объяснением чему может служить необходимость обеспечения безопасности. В тех поселениях жителей Юго-Запада, которые пережили Чако и существовали после 1250 года, гражданская война очевидно усилилась, что отразилось в широком распространении защитных стен, рвов и башен, переселении из мелких разрозненных деревушек в крепости на вершинах холмов; в это время появляются преднамеренно сожженные деревни с непогребенными телами, черепа с отметинами, характерными для скальпирования, и скелеты с наконечниками стрел во внутренних полостях. Войны и мятежи как результат ухудшения качества жизни вследствие перенаселения и избыточной эксплуатации окружающей среды — можно сказать, лейтмотив настоящей книги. Это справедливо и для первобытных обществ (остров Пасхи, Тикопиа, Мангарева и майя), и для современных (Руанда, Гаити и другие).

Существование связанного с военными действиями каннибализма среди анасази — тема, интересная сама по себе. В то время как все признают, что каннибализм может иметь место в критических обстоятельствах среди отчаявшихся людей, как это случилось с группой Доннера, попавшей в снеговую западню в ущелье по пути в Калифорнию зимой 1846–1847 годов, или с умирающими от голода жителями Ленинграда во время блокады города в годы Второй мировой войны, существование не связанного с опасностями каннибализма многими подвергается сомнению. В действительности он отмечен для сотен неевропейских обществ при первых их контактах с европейцами на протяжении последних столетий. Каннибализм принимал две формы: съедение трупов врагов, убитых во время военных действий, либо съедение чьих-либо родственников, которые умерли естественной смертью. Новогвинейцы, с которыми я работал последние 40 лет, сухо и без лишних эмоций описывали мне свой опыт каннибализма, выражая при этом отвращение к погребальным обычаям западного человека — хоронить родственников, не оказав им честь быть съеденными вместо похорон. Один из моих лучших рабочих-новогвинейцев в 1965 году просил у меня отпуск, чтобы принять участие в съедении недавно умершего зятя. Известны также многочисленные археологические находки древних человеческих костей в состоянии, наводящем на мысли о каннибализме.

Тем не менее многие или почти все европейские и американские антропологи, приученные с отвращением относиться к случаям каннибализма в собственных странах, приходят в ужас от мысли, что людоедство практикуется людьми, которых они изучают, и поэтому отрицают существование этого явления и утверждают, что подобные обвинения — расистская клевета. Они отвергают все описания каннибализма, сделанные как самими туземцами, так и первыми европейцами, посетившими места, где бытовал каннибализм, как ненадежные и основанные на слухах; очевидно, их могла бы убедить только видеозапись, сделанная официальным представителем властей или, что было бы для них наиболее убедительно, антропологом. Однако таких записей не существует по той простой причине, что у первых европейцев, неожиданно сталкивавшихся с каннибалами, эти встречи естественным образом вызывали чувство омерзения и желание немедленно арестовать любителя человечины.

Подобные возражения породили сомнения и разногласия относительно многих сообщений о находках человеческих останков, явным образом свидетельствовавших о каннибализме, которые были сделаны в древних поселениях анасази. Самое веское доказательство найдено на одной из стоянок анасази, где дом и все его содержимое разрушено, разбросанные кости семерых человек остались внутри — все говорило о том, что они были убиты в схватке и брошены, а не похоронены должным образом. Некоторые из этих костей были раздроблены таким же образом, каким кости потребляемых в пищу животных дробятся с целью извлечь костный мозг. У других костей гладкие головки — для костей животных это верный признак того, что их варили. В свою очередь, на внутренних стенках разбитых котлов с этой стоянки анасази сохранился слой накипи с остатками миоглобина — белка человеческих мышц, — подтверждающий, что в этих котлах варилось, среди прочего, и человеческое мясо. Скептики могут продолжать выдвигать возражения, утверждая, что варка человечины в котлах и раздрабливание человеческих костей вовсе не доказывают, что другие люди действительно ели мясо бывших владельцев этих костей; однако зачем еще были нужны все эти хлопоты с варкой мяса и дроблением костей — чтобы в итоге просто раскидать все по полу? Самым явным подтверждением факта каннибализма на этой стоянке являются высохшие человеческие экскременты, найденные в домашнем очаге и прекрасно сохранившиеся в сухом климате, несмотря на почти тысячелетний возраст, — в них обнаружен белок человеческих мышц, который не встречается в обычных человеческих фекалиях, даже в выделениях людей с травмированным и кровоточащим кишечником. Вероятно, все было так: кто-то напал на селение, убил жителей, разделал тела, сварил мясо в котлах, разбросал кости и затем испражнился прямо в очаг, на котором были сварены тела несчастных жертв.

Последним сокрушительным ударом для жителей Чако стала засуха, которая началась — судя по древесным годичным кольцам — около 1130 года. Подобные засухи происходили и прежде, около 1090 и 1040 годов, но на сей раз ситуация осложнилась тем, что населения в каньоне Чако стало больше, усилилась зависимость от удаленных поселений и не осталось свободных земель.

Засуха могла вызвать падение уровня подземных вод ниже той глубины, до которой еще дотягивались корни растений и которая могла обеспечить эффективное земледелие; засуха могла также сделать невозможным и богарное, и ирригационное земледелие. Засуха в течение трех и более лет могла стать фатальной, потому что, как можно видеть на примере современных пуэбло, хранить маис возможно только в течение двух-трех лет, при более длительном хранении он портится или поражается вредителями настолько, что становится непригодным к употреблению. Возможно, что удаленные поселения, которые прежде снабжали религиозные и политические центры Чако продуктами питания, утратили доверие к жрецам, молитвы которых о ниспослании дождей оставались безответными, и отказались продолжать поставки продовольствия. Моделью гибели поселений анасази в Чако, которую европейцам не довелось наблюдать, может являться происшедшее в 1680 году восстание пуэбло против испанцев — восстание, которое европейцы видели собственными глазами. Как и в центрах анасази Чако, испанцы получали продукты питания от местных земледельцев, облагая тех налогами, и продовольственные поборы были приемлемы до тех пор, пока не грянула засуха, лишившая крестьян значительной части урожая, что привело их к мятежу.