Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы

— О, благороднорожденная Анфиса! Спокойно размышляй о своем божестве — Хранителе, как об отражении луны в воде. Соедини воедино цепь хорошей кармы, затвори врата материнского чрева и помни о противодействии. Настало время, когда необходимы искренность и чистая любовь, отбрось зависть к имеющим форму и размышляй себе о Божественном Гуру, Отце-Матери. Ты блуждаешь сейчас в Сидпа Бардо. Смотри же! Не видно твоего отражения ни в воде, ни в зеркале, да и тени ты не отбрасываешь…

Анфиса посмотрелась в треснувшее роддомовское зеркало в холодной душевой и, не увидев себя, расстроилась.

— Да, я не хочу рождаться, похожей на маленького розового свинёныша. Но и не отбрасывать тень — тоже не хочу!

— Ты должна, не отвлекаясь, принять одно-единственное решение. Принятие этого решения, Анфиса, очень важно и напоминает управление лошадью с помощью поводьев, — говорил Голос. — Что бы ты ни пожелала, все сбудется. Думай о добре, а не о зле — именно здесь и проходит сейчас граница между восхождением и нисхождением. Не отвлекайся, Анфиса! А будешь долго колебаться — хотя бы секунду, будешь долго страдать. Время пришло, соединяй цепь добрых дел.

— Смотря что считать «добрым делом», — усмехнулась Анфиса. — Вот, например, дам я соседу червонец на опохмелку, он и сочтет меня доброй. А все остальные будут смотреть с укором — с противным немым укором, как монашки на манекенщиц, и доброй вряд ли сочтут, — размышляла Анфиса, так и не решившая проблему добра и зла, и стала нанизывать все свои плюсы и минусы на ниточку — подряд, как бусы: получилось красиво, разноцветно и стильно.

— О благороднорожденная Анфиса! Сейчас ты увидишь соединяющихся мужчин и женщин. Помни, что тебе нельзя оказаться между ними! Размышляй о Божественном Гуру: твоя решимость непременно затворит врата материнского чрева!

— Спасибо, что напомнили, — беззвучно крикнула Анфиса, снисходительно различая запутавшиеся друг в друге руки и ноги М и Ж. Некоторые из них были почти совершенны, и Анфисе стоило целого нервного состояния не остаться с ними. Уродливые же или неинтересные тела Анфиса миновала с той легкостью, с которой музыкант минует быстрое подкладывание пальцев в каком-нибудь этюде. К тому же совершенства оказалось совсем мало, и вскоре Анфиса с облегчением вздохнула.

— Молодец, благороднорожденная! — совсем близко к Анфисе сказал Голос. — Ты вставила палки в колеса Сансары и теперь почти в порядке. «Почти» — потому что ни жива, ни мертва. Тебе нужно скорее выбрать.

— Ха, если б я могла, то давно бы уже выбрала между тем и этим, — зевнула Анфиса. — Мое уравнение, как видите, не просто решается.

— Любое уравнение можно решить. Это только люди вечный двигатель никак не изобретут, повторяя «вычисления колеса».

— На вечный двигатель мне, допустим, наплевать, — призналась Анфиса, — я же элемент деклассированный. Но ведь я-то и правда ни жива, ни мертва, и никто ничего с этим сделать не может, и никогда не сможет — потому что, для начала антиевклидова, это должна Я сама сделать, а у меня ни жить, ни умирать — не получается, все как будто понарошку…

— Ну, ну, — успокоительно пропел Голос. — На этот случай есть мудрое наставление.

«Какое?» — хотела спросить Анфиса, но вдруг, неожиданно для себя самой, произнесла что-то типа мудрого наставления самой себе: «Влечение и отвращение не должны определять мои поступ ки, иначе снова погружусь в океан страданий».

— А еще перестань принимать несуществующее за существующее, — обозначился вновь Голос. — Все вокруг лишь иллюзия твоего разума. Но ведь и разум иллюзорен, он не существует извечно, пойми Анфиса! Тебе только кажется, что ты есть! На самом деле тебя нет!

— Как это меня нет?! — изумилась Анфиса. — Ничего себе! Я очень даже есть; я все чувствую, слышу… Разве то, чего нет, может так чувствовать и слышать?

— Может, — ответил Голос.

— Ну, вообще, дела… — не поверила Анфиса. — Но ведь, — она на секунду задумалась, — раз то, чего нет, может чувствовать и слышать, значит, оно есть!

— Хватит софистику гнать, — остановил Голос рассуждения Анфисы. — Все явления — твой глупый разум, а разум в идеале пуст, нерожден и бесконечен. Стремись к этому.

Анфиса как-то очень тяжело вздохнула и сказала:

— Задолбалась я к этой Пустоте — и так далее — стремиться. Да и зачем? Я живу мигом.

— Вот именно, мигом. Один миг. А так будешь жить целую вечность, — убедительно произнес Голос.

— А на фига мне эта ваша вечность, спрашивается, раз вся вечность — сплошной миг?!

— Пока ты окончательно не примешь форму или бесформенность и не успокоишься, разговор продолжать бесполезно. Я и так с тобой сколько вожусь, а ты все ни жива, ни мертва.

— Это точно, — согласилась Анфиса и добавила: — Только еще не факт, что я такой не родилась.

— Сумев уничтожить страсти, ты вспомнишь прошлые жизни. Затем у тебя появятся сверхъестественные силы, зрение, слух, к тому же ты сможешь читать чужие мысли, — говорил Голос.

— А на фига мне сверхъестественные силы и чужие мысли? Со своими бы разобраться.

— У тебя карма неотмытая. Твои мысли на протяжении многих кальп привыкли к не совсем благовидным поступкам, поэтому теперь так сложно.

— Послушайте, а если человек ни жив, ни мертв — ну, как я, короче, может его вообще в покое оставить? — спросила Анфиса с надеждой.

Голос нахмурился:

— Людей вообще нельзя в покое оставлять.

— Почему? — пропела вместо Анфисы гр-ка Уфы Рамазанова, а потом вот так: — Ну почему? Ла-ла-ла…

— По кочану, — подытожил Голос, — теперь тебя только твой нищий принц доделает.

— В каком смысле доделает? — не поняла Анфиса.

— В прямом, — тихо ответил Голос. — Поцелует, как спящую княжну. Ложись тогда в гроб хрустальный.

— Не хочу я в гроб, — засопротивлялась Анфиса, но тут же оказалась в нем — красивом, переливающемся всеми цветами радуги, и ни жива, ни мертва, приготовилась к поцелую, который оживит — или наоборот.

— Как я выгляжу? — спросила Анфиса Голос, на что тот только покачал головой: «Ты неисправима.», — и Анфиса крепко-крепко заснула, выпадая в ментальный осадок.

Анфиса лежала в своем гробу, лежала, а потом от скуки начала раскачиваться. «Как бы не разбился, — подумала она, замедлив движение. — Хрустальный все-таки… Как большая рюмка без ножки…» Потом услышала и увидела себя как будто со стороны — в розовом платье из китайского шелка, купленном с Гитой во французском бутике на Невском. Та Анфиса, которая не лежала в гробу и источала аромат безмятежности и сандала, была, кажется, только что из салона красоты, где посетила не меньше трех залов, включая солярий.