"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
– И это тоже закоренелый факт.
– О потерях и трофеях сообщим чуть позже, как только свяжусь со штабом полка.
– Только сделайте это как можно скорее, командующий всегда с нетерпением ждет сообщений с западного берега, душой на них отдыхает.
В конце того же дня начальник штаба флотилии положил на стол контр-адмиралу донесение, которое, после его визы следовало отправить в Севастополь, в штаб Черноморского флота.
«В результате десанта, произведенного, как уже докладывал раньше, силами 23-го полка 25-й Чапаевской стрелковой дивизии 14-го стрелкового корпуса, а также силами штурмового десантного отряда морской пехоты капитана Гродова, в районе
С учетом того, что бойцы южного десанта соединились с бойцами десанта, пришедшего из захваченного ранее плацдарма на мысе Сату-Ноу и в районе поселка Пардина, общая протяженность территории Румынии, находящейся под контролем советских войск, составляет 75 километров при глубине до 5 километров. Потери румынской стороны во время десанта на Килия-Веке: более 200 солдат и офицеров убиты, 720 – сдались в плен. Захвачены трофеи: 30 пулеметов, восемь 75-мм орудий, около тысячи винтовок. Наши потери: три бронекатера получили повреждения, пять бойцов убито, семь ранено.
Особый героизм проявил рулевой бронекатера БК-112 старшина 2-й статьи Федор Щербаха. В результате прямого попадания снаряда в рубку командир катера был тяжело ранен, а рулевому оторвало осколком ступню.
Скрыв этот факт, Щербаха сумел приткнуть катер к берегу, дождался высадки десанта, вывел судно из-под обстрела и, лишь укрыв его за ближайшим островком, объявил: «Все, больше управлять не могу!» и тут же осел на палубу. Во время транспортировки в лазарет старшина умер от потери крови.
Список и представления к наградам всех отличившихся будут направлены завтра.
Командующий флотилией контр-адмирал Абрамов, начальник штаба флотилии капитан 2-го ранга Григорьев».
27
Эту ночь он снова провел в доме Терезии. Внешне никакой радости эта красавица вроде бы не проявляла, но в поведении ее, в словах, в ласках было столько нежности, заботы и домашнего тепла, что в какие-то мгновения Гродову казалось, будто он вернулся в родной дом, которого на самом деле у него вот уже столько лет не было.
Капитан честно признался, что прибыл сюда по просьбе коменданта поселка мичмана Мищенко. Тот почувствовал опасность и попросил хоть какого-то подкрепления. Однако женщина попросту не придала значения его словам. Она верила только тому, чему хотела верить, а отношения с капитаном-украинцем она, считавшая себя украинкой, воспринимала так, как ей хотелось воспринимать. И вообще, она принадлежала к тем людям, которые живут сегодняшним днем, бесконечно радуясь тому, что… все еще живут. Дмитрию казалось, что она владеет каким-то особым видением мира, особым восприятием жизни; какой-то особой ее философией…
Терезия опять купала его, и это купание уже превращалось в ритуал омовения; и ласкала его с такой самоотдачей, словно желала срастись с ним, раствориться в теле мужчины. Впрочем, постепенно Гродов начал проникаться тем же восприятием и ощущением. А главное, теперь, после удачного рейда в урочище, впереди его ждала спокойная ночь, проведенная в объятиях женщины, и прекрасное утро победителя.
Операция в самом деле оказалась удачной. Гарнизон Пардины состоял всего лишь из двадцати морских десантников и отделения полевых стрелков, и этих сил явно было недостаточно, чтобы противостоять угрозе, которая нависла над поселком. Это и вынудило Мищенко сообщить по рации коменданту плацдарма, что задержан румынский лазутчик, который прибыл из урочища Костину-Маре. Как оказалось, там собралось несколько десятков румынских солдат, в основном из тех, которые в свое время ушли из острова Большой Татару и из Кили-Веке.
Дабы как-то реабилитироваться в глазах командования, офицер, который оказался среди них, решил разведать обстановку в поселке, чтобы напасть и выбить оттуда гарнизон.– Хочешь сказать, что этими гайдуками командует капитан Олтяну, которого я отпустил из пардинского храма? – тут же поинтересовался комендант.
– Такой же вопрос я задал лазутчику, но он ответил, что капитан Штефан Олтяну со своими солдатами ушел в сторону гряды Стипок, чтобы оттуда, плавнями, добраться до Сулинского гирла. Несмотря на просьбу второго офицера, старшего лейтенанта, он не захотел оставаться в урочище, чтобы вести диверсионно-партизанскую войну против русских, и увел своих солдат, тем более что они остались без оружия.
– А жителей поселка в этом урочище много?
– Лазутчик утверждает, что вообще нет. Как только они поняли, что мы не грабим, не сжигаем дома и не расстреливаем заложников, а также тех, кто сотрудничал с румынской властью, – почти все вернулись в поселок. За исключением трех-четырех семей, которые отошли еще дальше, к урочищу Сархан, чтобы переждать тяжелые времена на каком-то лесном хуторе.
– Тогда в чем дело? У тебя на причале остались два орудия.
– Но не осталось ни одного артиллериста, – заметил Мищенко. – И вообще, завтра эти пушки должны переправить на наш берег, в район Измаила.
– Поздно, теперь не отдадим. Сколько при этих орудиях снарядов?
– По десять штук на ствол.
– Вот видишь, выражаешься ты уже по-артиллеристски. Так вот, перетащи орудия и снаряды на окраину поселка, в район храма. У мыса стоит пограничный катер. Попрошу командира, чтобы перебросил меня в поселок вместе с десятью бойцами. Постараемся организовать совместный рейд. Лазутчик указал место, в котором находится лагерь этих партизан?
– Указал. Я заверил его, что мы отправимся в рейд, и если окажется, что он соврал, пусть пеняет на себя. Но похоже на правду, поскольку румын уверяет, что они расположились в заброшенном здании лесничества. Я отметил его на трофейной румынской карте. Оно расположено всего в километре от восточного края урочища.
Высадившись в поселке, Гродов тут же послал по лесничеству семь снарядов, и еще пять было выпущено комендорами пограничного катера. Причем моряки обстреливали партизан уже в то время, когда Гродов на четырех подводах и при пяти всадниках, подбирался к урочищу, имея на одной из подвод проводника-лазутчика.
Рейд морских пехотинцев оказался для румын еще большей неожиданностью, чем орудийный обстрел. Ни одного дозора моряки не встретили. А к полуразрушенному, горящему лесничеству подошли скрытно, по звериной тропе, и как раз в то время, когда уцелевшие, разбежавшиеся кто куда партизаны стали подтягиваться к нему. Устроив засаду на трех холмах, десантники взяли их под перекрестный огонь двух ручных пулеметов и трех десяток винтовок, а затем уложили еще нескольких лесных бродяг во время прочесывания урочища.
Назад они возвращались, имея в виде трофеев еще одну подводу, нагруженную солдатскими консервами, и двух оседланных лошадей, а также пулемет и несколько десятков винтовок. Ни одного своего бойца Гродов не потерял. Помня обо всем этом, комендант северного плацдарма мог позволить себе в течение всей ночи предаваться любовным ласкам и семейным иллюзиям.
Утром он наслаждался настоящим домашним украинским борщом, по которому давно соскучился, когда к усадьбе приблизилась трофейная тачанка. В ней важно восседали командир батальона «перекопцев» Хромов и его начальник штаба, а вслед за тачанкой в виде эскорта двигалось отделение полевых стрелков, перевоплотившихся в кавалеристов.