"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
На землю он свалился, как будто сбитый ударом кулака, — ударился подбородком о твердую кочку. Закапала кровь. Он стянул перчатку, зажал рану.
– Да вот он! — услышал Пихт за спиной русскую речь.
– Вот фриц проклятый, притаился, — проговорил другой.
– Тише, Семичев! Еще стрелять будет.
– Я вот ему стрельну!
Из глаз Пихта сами собой потекли слезы. Он уткнулся в колючий сугроб и замер. Над головой захрустел снег.
– Может, убился? — почему-то шепотом спросил солдат.
– Давай перевернем.
– А парашют добрый. Нашим бабам на платье бы…
– Да он пойдет и на военную надобность. Берем?
– Давай.
Солдаты взялись за плечи Пихта.
– Я сам, — проговорил Пихт.
– Живой! Что-то лопочет по-своему! — обрадованно воскликнул солдат.
Пихт поднялся на колени и освободился от ремней парашюта.
– Не балуй, — отскочив и вскидывая винтовку, неожиданно закричал солдат в рыжей старой шинели и подшитых валенках, видимо Семичев. — Хенде хох!
Другой, помоложе, маленький и узкоплечий, вытащил из кобуры парабеллум, поглядел на Пихта и удивленно свистнул:
– Плачет…
– От мороза надуло, — сердито сказал солдат с винтовкой, Семичев. — Он ведь, немец, к зиме непривычный.
Тот, кто обезоружил Пихта, был так мал, что винтовка, перекинутая через плечо, ударяла его прикладом под колено. Лицо у солдатика почернело от холода, на бороде заиндевел белесый пушок. Он еще раз взглянул на Пихта.
– Первый раз вижу фрица так близко.
– Насмотришься еще, — вздохнул Семичев и дернул винтовкой. — Ну, идем, гей форвертс!
Вдруг издалека донеслись выстрелы. Стреляли беспорядочно и зло. Пихт увидел зарывшийся в снег «фокке-вульф» Вайдемана. Альберт, сильно хромая, бежал в сторону немецких окопов. Значит, уцелел.
Шагов через двести Пихт свернул в лесок. Пахнуло дымом и душноватым солдатским теплом. Он спустился в траншею. У дверей одной из землянок появился солдат с грязным ведром. Видимо, он собирался выбросить сор на помойку. Увидев летчика в серо-голубом немецком комбинезоне, солдат истошно закричал:
– Братцы, глядите! Фрица ведут.
Из землянок выскочили солдаты — кто в нательном белье, кто в гимнастерках без ремня, в шинелях внакидку, а кто и совсем голый до пояса. Гомон вдруг смолк. В настороженной тишине Пихт почувствовал и любопытство, и ненависть, и еще что-то недоброе.
– Длинный, гадюка, — тихо проговорил кто-то.
– А видел, как наших сшибал?! Семичев, видимо гордый поручением привести пленного, сообщал подробности:
– Упал, значит, и лежит, примолк. Думал, мы не заметим.
– А может, треснулся об землю и дух на миг потерял?
– Да нет, мы когда подошли, он забормотал чтой-то по-своему и стал снимать парашют. Дескать, Гитлер капут.
Солдаты засмеялись. Кто-то спросил:
– И куда его теперь?
– А там разберутся.
В командирской землянке было жарко. На раскрасневшейся железной печке подпрыгивал чайник. В темном закутке виднелись нары, но свет падал только на стол, сколоченный из расщепленных и необструганных бревен, да на сердитое лицо старшего лейтенанта
в расстегнутой гимнастерке, с перевязанной рукой.– Товарищ комбат! — крикнул с порога Семичев. — Ваше приказание выполнено, фриц доставлен.
– Встань у двери. — Комбат здоровой левой рукой застегнул воротник и, поднявшись, обошел вокруг Пихта.
– Значит, попался? Ферштеен? Пихт отрицательно замотал головой. Комбат неуклюже достал из кобуры наган и взвел курок.
– К стенке! — закричал он вдруг. — Семичев, ну-ка отойди в сторону.
– Я прошу доставить меня к старшему командиру, — проговорил Пихт.
– Что он говорит? Понял, Семичев?
– Никак нет, товарищ комбат.
– Просит доставить к старшему командиру, — отозвался из темноты с нар глуховатый голос.
Пихт повернулся на голос. С нар сползла шинель и появилось заспанное пожилое лицо. Офицер с капитанской шпалой на петлицах сунул босые ноги в валенки, поискал в кармане очки и нацепил на широкий нос, отчего лицо посуровело, сделалось строже. У капитана на шее лиловел фурункул, и голову он держал, наклонив в сторону, изредка притрагиваясь рукой к больному месту.
– Я для него старший! — куражливо крикнул комбат.
– Ладно, Ларюшин, — остановил его капитан. — Я поговорю с пленным, а то ты сгоряча пустишь его в расход.
На хорошем немецком языке капитан спросил Пихта:
– Какого ранга вам нужен старший?
– Полка или дивизии.
– Они, гады, семью мою под Смоленском… — прошептал комбат и вдруг смолк, всхлипнул носом.
– По какому делу? — спросил капитан, неодобрительно покосившись на Ларюшина.
– Извините, но я вам не могу сказать. Лишь прошу об одном: на нейтральную полосу приземлился новейший истребитель «Фокке-Вульф — 190». Добудьте его любой ценой…
– Ларюшин, позвоните в штаб. — Всем туловищем капитан повернулся к Пихту: — Вы из эскадры асов «Удет»?
– Да.
Комбат крутнул ручку полевого телефона:
– Алло, алло, шестой говорит. Дайте второго… Смирнов, ты?.. Слушай, надо прислать к нам кого-нибудь из отдела разведки дивизии. Пленный немец-летчик просит… Да, важный… Из эскадры «Удет»…
Пихт переступил с ноги на ногу, спросил:
– Вы не можете дать мне чая?
– Что он мелет? — Комбат оглянулся на капитана.
– Чая просит.
– Вот нахал! — удивленно воскликнул комбат и вдруг засуетился, достал откуда-то из-под вороха карт кружку, горсть сухарей, кусок сахару, налил кипятка.
От чая пахнуло нагретой медью и дымком. Жадно Пихт впился зубами в черный сухарь.
– Не кормят вас, что ли? — спросил комбат.
– Видать, проголодался, — ответил капитан.
Через час приехал майор из отдела разведки дивизии, а вечером Пихта доставили на аэродром.
Сопровождающий офицер помог ему снять комбинезон и надеть армейский полушубок, от которого пахло по-домашнему теплой овчиной и кожей. Вместо шлема Пихт надел шапку. Из ящиков офицер соорудил нечто вроде сидений. В кабине витал стойкий запах ржаных сухарей, стылого металла, оружейного масла.