"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17

Если он не допустит врагов до этой черты – уцелеет в нынешнем бою, если же душманы перешагнут через нее – он, Мишка Назарьин, погибнет.

Патроны ему подавал – так определяется роль напарника в пулеметном расчете, – прапорщик Грицук. Этого человека Назарьин недолюбливал – Грицук, как истинный хохол, был прижимист, хитер, про себя, посмеиваясь, говорил, что «там, где прошел хохол, еврею уже делать нечего», – и доказывал этот постулат на деле.

Бобровский как-то не выдержал и сказал ему: «Если тебе, Грицук, на плечи голову от еврея переставить – цены такому кадру не будет!» Грицук хотел было обидеться, но подумал-подумал и не обиделся. Засмеялся довольно.

– Ну что, Грицук? – Назарьин повернул к нему потное, со сжатыми в щелки глазами лицо. – Жив, курилка?

Он перестал стрелять, и образовавшаяся минутная тишина была полой, страшной, она оглушила, в ней ничего не было слышно, она была хуже долгой стрельбы, поэтому Назарьин вопрос свой прокричал. Иначе бы он сам себя не услышал.

Часть душманов, попадавших на землю, отползли назад, некоторые не шевелились – их достали очереди Назарьина. С небес продолжал литься лунный свет, сделавшийся ярким. Застава продолжала гореть.

– Жив, жив, – пробурчал Грицук, голос его донесся из далекого далека, – куда ж я денусь?

– Да мало ли куда? – пробормотал Назарьин. Хорошо, что звон, поселившийся в ушах после стрельбы, начал отступать, пробки, заткнувшие уши, ослабли. В западных армиях во время стрельбы, говорят, на головы обязательно надевают танковые шлемы.

– Смешной вы человек, товарищ лейтенант, – сказал Грицук.

– Вот именно! – непонятно было, согласился с ним Назарьин или возразил. Увидел, что один из душманов привстал, оглянулся воровато назад, словно хотел улизнуть с поля боя, но вместо этого поднял с земли гранатомет и приладил его к плечу. – Ах ты, с-сука! – воскликнул Назарьин и, опережая душмана, дал короткую очередь.

И словно бы сбрил с земли – был человек и не стало его, как некоего героя из фильма Диснея.

– Хорошо, что луна начала светить, как днем, все видно, – сказал Грицук, – что будет, когда ее не станет?

– В новых условиях, Грицук, будем драться по-новому. Нам без луны будет хуже – это верно, но и им, – он шевельнул стволом пулемета, – тоже хуже будет. Мы эту игру будем играть на равных.

Грицук промолчал, ничего не сказал лейтенанту. Дым, тянувшийся с заставы, погустел, сделался едким, выдавил из глаз слезы.

Следом за Назарьиным огонь открыла другая засада – сержанта Дурова, находившаяся в противоположной стороне: душманы появились и там, шли плотным валом, ничего не боясь, словно бы хлебнули перед атакой горькой – хотя им это запрещал Коран, – или накурились «травки».

Дуров подпустил их поближе – практика у него на этот счет, как и у Назарьина, была хорошая, – и первой же очередью, длинной, во всю ленту, положил добрых полтора десятка человек. Напарником у Дурова был повар Юра Карабанов, он проворно извлек из патронного ящика конец новой металлической ленты, приставил ее к обрывку, торчащему из казенной части пулемета, защелкнул патроном, будто шпилькой.

– Хороший шулюм сегодня у нас, Серега, получился! – восторженно воскликнул он.

Недалеко в камни шлепнулась граната, выпущенная из подствольника, завертелась заведенно и затихла.

– Гля, не взорвалась! – удивленно воскликнул Карабанов. – А я приготовился уже на небо взлететь. Рыбкой.

– Рано еще, – Дуров, сжав зубы, снова дал длинную очередь, повалил поднявшуюся цепь душманов, – полежите, полежите, мужики, в камнях, погрейтесь! Чахоточка никому из вас не помешает, – он нащупал стволом место, откуда по ним ударили гранатой, послал туда очередь, раскрошил несколько камней – во все стороны полетели куски, – следом дал еще одну очередь, на этот раз короткую. Гранатометчик был для засады опаснее всего, его, как и командира, надо было сшибать в первую очередь.

– Хорошо, что у них подствольников мало, не то каждый бы палил, засыпали бы они нас и похоронили быстро. – Карабанов подтянул к себе новый ящик с патронной лентой, выругался, покосившись на пулемет: – Вот, собака, патроны лихо жрет… Как корова силос – не напасешься!

– Скоро перейдем на режим строгой экономии, – пообещал Дуров.

– Как тот кот… Из мультфильма про Простоквашино, – одобрительно отозвался Карабанов. – «А я эконо-мить буду!» Серега, гранатометчик поднимается снова.

– Вижу, – отозвался Дуров, короткой очередью срубил душмана, гранатомет, похожий на диковинный музыкальный инструмент, вылетел у него из руки, взметнулся в воздух. Дуров тут же приподнял ствол пулемета, ударил по нему очередью.

Одна или две пули угодили в гранатомет, вышибли сноп искр, превратив грозное оружие в обычную железку.

– Попал! – обрадованно воскликнул Карабанов. – Надо же – попал! Ладно бы днем, а то ночью! Но-очью! Ну, Серега, ну, Серега! – Карабанов ткнул Дурова кулаком в бок. – Лунный свет – не в счет. Чего не стреляешь?

Дуров, приподняв голову над камнями, напряженно вглядывался в лежащую душманскую цепь, лицо его, освещенное луной, было бледным, даже синюшным, как у покойника, потом он вытащил из ниши ночной бинокль, приложил к глазам, выругался:

– Вот дерьмо в галошах!

– Чего там? – встревожился Карабанов.

– Сзади еще душки лезут, через Пяндж уже переправились. Будет нам, Юр, жарко.

– Выдюжим, – бодро отозвался Карабанов, – из душков капусты нарубим, котлет нажарим!

– Если бы это было так легко, – хмуро проговорил Дуров, глядя, как колдовской лунный свет преображает землю, приподнимает тяжеленные камни в воздух, переставляет их с места на место, подсовывает под грузные глыбы воздушно невесомые, схожие с дорогой материей под названием шифон прослоечки тумана, меняет облик этого скального пятака, делает его незнакомым, хотя он уже набил оскомину, – здесь Дуров знает каждый камень, каждый голыш, каждую ломину, знает, куда можно нырнуть, уходя от пули, и откуда вынырнуть, чтобы выстрелить самому. А луна, большая обманщица, сейчас дурила его. Дуров не выдержал, пробормотал: – Свят, свят, свят! – сплюнул через плечо, снова приложился к пулемету.

Душманы пока молчали, не поднимались в атаку, и он молчал. Можно было, конечно, для острастки постоянно тревожить их короткими очередями, но патронов было мало, и осознание этого мучило Дурова; счет на штуки пока, правда, не идет, но через час, через полтора этот счет придется вести.

– Луна, зар-раза, как начала шпарить, – восхищенно пробормотал Карабанов, потом выругался матом, – всё видно, как на ладони, а афганский берег – хоть бы хны, там темно, словно в заднице у негра. Нич-чего не разглядеть!

Афганский берег действительно был непроглядно черным, зловещим, в черноте иногда коротко вспыхивали таинственные светлячки, тут же гасли, словно бы чьи-то души обозначали себя неземным светом и исчезли, пропадали в темноте, либо, затаившись, начинали вглядываться в распластанных на земле людей, стараясь понять, что происходит на противоположном берегу реки.

Карабанов перевернулся на спину, чуть приподнялся, задержал в себе дыхание, пытаясь по далекому стрекоту определить, где идет бой, зло ударил кулаком по камню: