Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

До этого Соколов так близко её никогда не видел. И она совсем не подходила под грубое прозвище «Салтычихи», как её окрестила молва. На ней было домашнее платье голубого шелка, и плечи прикрывала такого же цвета шаль.

– Рада видеть вас в моем доме, господа, хоть пришли вы и не как добрые друзья, – она указала чиновникам на стулья. – Прошу вас располагаться и быть как дома. Представляться вам не стоит, ибо я знаю ваши имена, господин Соколов и князь Цицианов. А мое имя вам известно. Меня хорошо знают на Москве. Муж мой из рода Салтыковых, а Салтыковы с императрицей Анной Иооановной в родстве были. Хоть и болтают про меня разное холопы и чернь всякая. Но считаю, что дворянам не след слушать бредни подлого люда.

– Мы прибыли по казенному делу, почтенная Дарья Николаевна, и надеемся на то, что вы окажете помощь в нашем деле. Ибо действуем мы по повелению государыни императрицы Екатерины Алексеевны, – церемонно произнес Цицианов.

– Я стану оказывать вам содействие, господа, но не в том, что касается признания моей вины. Ибо ничего за собой не знаю. Хотя насилие надо мной было уже учинено, когда меня аресту домашнему подвергли.

Гости подождали пока сядет хозяйка, и сами заняли свои места.

– Итак, что вам угодно знать? – с улыбкой спросила Дарья Салтыкова.

– Вы знаете, Дарья Николаевна, в чем вас обвиняют?

– Конечно, знаю. Ведь меня держали под домашним арестом, и сообщили мне о том, какая жалоба поступила на меня в столице. И вручили эту жалобу самой императрице в руки.

– Это так, – кивнули Соколов с Цициановым.

– И жалобу подал мой крепостной Ермолай Ильин?

– Совершенно верно.

– Хороши порядки в державе Российской. Я, конечно, не служу и департаменте юстиц-коллегии, господа, и не состою на государственной службе, но я знаю, что подавать жалобы в руки монарха имеет право не каждый.

– Совершенно верно, Дарья Николаевна, право подавать документы и жалобы императрице имеют по табели о рангах чиновники высших четырех классов. То есть рангом не ниже тайного советника, – сказал князь Цицианов.

– А разве мой холоп Ермолай имеет ранг тайного советника Российской империи? – снова спросила Салтыкова.

– Нет, такого чина он не имеет, но дело не в том, как он смог передать в руки государыне свою жалобу, Дарья Николаевна. Дело в том, правда ли там написана. Вот это самое нам надлежит расследовать. А там сказано что вами или по вашему приказу убито более ста человек крепостных, но по законам Российской империи, помещик не имеет права жизни и смерти своих крестьян. Право казнить и миловать принадлежит токмо особе помазанника божия, сиречь монарху или монархине.

– Смертность в моих имениях в последнее время действительно велика, но подобное положение имеется не только у меня в деревнях, господа.

– Речь идет не о простой смертности, Дарья Николаевна, – произнес Цицианов. – Но говориться о смертоубийствах, что недопустимы в христианской стране.

– Я, господа, ни в каких смертоубийствах не замешана. Что касается наказаний телесных, то они в моем имении и в моем доме есть, как и везде. Распускать дворовых нельзя. А донос моего бывшего кучера Ермолая наглая ложь. Я совершенно невиновна в смерти его жен.

– Но жалобы на вас, Дарья Николаевна, были и раньше. В ноябре 1759 года в Сыскной приказ Москвы был доставлен труп крестьянина Хрисанфа Андреева. Вы помните этого человека? Он был вашим крепостным.

– Андреева? – Салтыкова наморщила лоб на секунду и тотчас ответила. – Нет. Я такого не помню. В моих деревнях более полутора тысяч крестьян и всех помнить я не могу. Но мой эконом его наверняка помнит. Особенно тех, кто служил в при доме моем. Савелий!

На зов барыни вошел тот самый человек в ливрее, что встречал их во дворе у экипажа.

– Вот мой дворецкий и эконом одновременно Савелий Марков. Савелий, знаешь ли ты крепостного крестьянина Хрисанфа Андреева? Был такой среди моих холопов?

–Так точно, матушка барыня. Такой холоп среди твоих холопей был, но он давно помер.

– А как он умер? – спросил Цицианов. – При каких обстоятельствах?

Эконом молчал, не поняв об чем его спрашивает чиновник. Ему помогла Салтыкова:

– Расскажи господам как умер этот холоп? Как его тело могло попасть в Москву в Сыскной приказ?

– Дак все просто, матушка-барыня. С Пашкой Шавкуновым повздорил он, и по пьяному делу морду-то Пашке и раскровенил. А Пашка-то был косая сажень в плечах, схватил полено и стал Хрисанфку дубасить по чем попало. Вот и убил.

– А в Москву его тело как попало? Кто доставил его в Сыскную канцелярию?

– Дак, по приказу барыни, Дарьи Николавны! – ответил эконом. – Она прознала про смертоубийство, и велела похоронить тело, но священник отец Михаил, увидел труп и отпевать его отказался. Говорил, увечий больно много и советовал отвезти тело на Москву для розыску. Пусть де там разберутся. Ну, Дарья Николавна и распорядилась. Ты, видать, про то, матушка-барыня, позабыла.

– А где сейчас пребывает этот самый Пашка Шавкунов? – спросил эконома Цицианов.

– Дак, в Сибири он в каторгах, барин, – ответил Марков. – Ежели, конечно, до сих пор богу душу не отдал.

– На каторге? – спросил эконома Соколов. – А за что его упекли на каторгу?

– Так за побег, барин. Сбегли они с дружками и озорничали на Москве. Разбойничали. Споймали их и вернули матушке барыне. А она велела из сечь батогами и отправить в каторгу. Ты разве и про сие запамятовала, матушка? – Савелий Марков посмотрел на Салтыкову.

Та в ответ только спокойно пожала плечами. Мол, ничего не помнит она такого.

–Имеете еще чего спросить у эконома моего, господа? Нет? Ладно, иди, Савелий, отсюдова! Да далеко не уходи, может еще позову.

И эконом, низко поклонившись, вышел.

–Что еще желаете спросить, господа? У вас ведь есть еще что-то?

–Дело о смерти жен Ермолая Ильина. Что имеете сообщить по сему делу? Ведь Ермолай состоял при вас в качестве конюха, и вы его должны знать хорошо.

– Я знаю его хорошо, господа. Что вы хотите знать?

– Вот, например, крестьянка. Катерина Семенова, жена вышеозначенного Ермолая Иванова зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и отчего умерла.

– Этого не было! – голос помещицы стал жестким. – Ермолайка возвел на меня напраслину!

– Понятно. А что насчет второй жены Ермолая Ильина Федосьи Артамоновой? – спроси князь Цицианов. – У вас были к ней претензии?

– Вы думаете, князь, что я могу помнить все мои претензии к дворне? Я плохо помню о девке Федосье.