Колокольчики Папагено
Шрифт:
– Да, мне, но я ее продала. Там теперь живут другие люди. Академик с женой и сыном.
– Зачем же вы продали?
– Милая, ну зачем продают в таких случаях! Не из-за того, что мне наскучил вид на Кремль и Москву-реку. Ради денег, конечно. Надо же его на что-то содержать. Сам он теперь ничего не зарабатывает. Да и вообще беспомощный как ребенок.
– А раньше?
– О, раньше он был большим человеком. Официально – конструктором, а неофициально – создателем альтернативной идеологии. – Женщина посмотрела на Жанну со снисходительной улыбкой, показывая, что не ждет от нее понимания, поскольку когда-то и сама ничего в этом не понимала, пока ей толком не объяснили. –
– Зачем же вы его отпустили? – Жанна без приглашения села на топчан, покрытый безрукавкой, – села с такой уверенностью, что женщина робко на нее взглянула, словно сама ждала от нее подобного приглашения.
– Поссорились из-за чего-то. А кроме того, таких насильно не удержишь. К тому же он полагал своим долгом разделить судьбу соотечественников, оказавшихся на улице.
– Хотите чаю?
– Чаю?! – изумилась женщина. – А… вы… даете понять, что хозяйка здесь – вы. – Ее голос снова стал западать, словно клавиша. – Хочу. Но учтите, что у меня столько же прав, как и у вас, и это я могла бы угощать вас чаем.
– Какие церемонии!
– Вы чем занимаетесь?
– Шоферю. Цветы развожу по торговым точкам.
– Это заработок. Вы, наверное, миллионерша.
– Напрасно улыбаетесь. Свой куш имею. На каждой точке мне отстегивают за качественный товар. Если вам понадобятся розы, обращайтесь ко мне. Вам – со скидкой.
– Благодарю. Учту.
Женщина сняла со спины рюкзачок, как будто обещанная скидка позволяла и с ним почувствовать себя увереннее и на глазах Жанны достать из него принесенные вещи.
Жанна мигом метнула взгляд, отследила это намерение.
– А что у вас там? – спросила она равнодушно, будто бы без всякого интереса.
– Так… кое-что… – Женщина словно усовестилась: клавиша упрямо западала.
– Для Николая?
– Для моего бывшего мужа.
– Он же не в тюрьме, чтобы носить ему передачи. Знаете, что я вам скажу? – спросила Жанна, чтобы легче было высказать то, чего та явно не знала. – Знаете, что? Знаете?
Она словно перекладывала перед собой с места на место невидимые предметы.
– Ну, скажите… – Женщина вздохнула так, словно каждый предмет был ей отлично виден и не вызывал ничего, кроме скуки и уныния.
– Вы не тратьтесь и больше ничего такого не приносите.
– Какого такого? – Женщина не желала понимать значение слова, которое Жанна, напротив, слишком хорошо понимала.
– Такого, как у вас в рюкзачке. – Жанна взяла рюкзачок, продела руки женщины в лямки и повесила ей на спину, после чего удовлетворенно оглядела ее, оценила со стороны и добавила: – Теперь я буду тратить на него деньги. Это моя альтернативная идеология.
Глава
тринадцатаяПравительство ценит
…И тут откуда-то из толпы вынырнул бледнолицый, с подсиненными обводами вокруг глаз, столбиком морщин на бескровном лбу и морковно-красным затылком – ее англичанин. Впрочем, англичане не выныривают, а выносят себя как некую драгоценность, требующую бережного, аккуратного обращения, а главное почтительности к себе и самоуважения, поскольку кого же англичанину уважать, как не самого себя. Ведь все прочие в лучшем случае туземцы, а то и вовсе – мартышки. И лишь они одни – англичане, даже если и осквернятся, оскотинятся, вынырнут или приползут на карачках, что, конечно, случается редко или почти никогда. И это почти – им в выслугу и заслугу, как орден, как потомственное дворянство, как высшее право в первых рядах приветствовать королеву и салютовать от имени народа – всех тех, кто толпится в задних рядах…
Вот он и вынес, водрузил себя, как статую на пьедестал, прямо перед Жанной. Она куда-то спешила, но тут углядела, себя слегка осадила, словно норовистую лошадь, попридержала, замедлила ход: англичанина же не каждый день встретишь, а тем более знакомого, хотя и не лучшим образом себя проявившего. Но то забыто, поскольку теперь у нее это, заслонившее все остальное. Поэтому англичанин (кажется, Патрик или Рональд) – лишь повод для любопытства, для двух-трех беглых вопросов, не требующих обстоятельного ответа, поскольку вопрос-то задать еще можно, а выслушивать ответ – пощадите, избавьте, скука смертная…
– Патрик, how are you? – Все, что помнила по-английски (итальянский давался лучше), из личного общения, хотя могла и добавить: «I am fine. Thank you», но это уже лишнее, на что-то претендующее, похожее на беспомощную попытку доказать, что она о нем не думает и не вспоминает. А тут и доказывать нечего, поскольку она – без всяких попыток – не думает и не вспоминает.
– Спасибо за вопрос. Я вполне удовлетворен обстоятельствами своей жизни. – Какой чудовищный русский. Патрик явно по этой части сдает. Вот что значит – лишиться ее опеки и надзора.
– Я рада это засвидетельствовать. – Эдак и сама русский забудешь, с таким-то ученичком.
– Ну, а ты как? Как твой рыцарь, против которого я применил летальное оружие?
Ах ты, сволочинушка! Свой баллончик вспомнил. И еще пригрозил: мол, применил и еще раз могу применить, если понадобится.
– Рыцарь отлежался, отчихался и теперь в порядке.
– У нас бы после такой дозировки никакие врачи не спасли бы.
– Шутишь.
– Ну, немного шучу…
– Не очень удачно.
– Извини. А в прошлом он был инструктором? – Кажется, Патрик намеренно оговорился, чтобы у нее был повод его исправить.
И она исправила:
– Конструктором.
Он сразу за это ухватился (невинное любопытство):
– И что же он изобретал?
– Электрические утюги.
Он прикрыл ладонью рот, сдерживая вежливый смешок.
– Оценил, оценил твой юмор. Шутница. Может, в кафе посидим? Угощаю.
– Ты, наверное, и столик заказал.
– Крайний в дальнем углу.
– Неспроста. Хочешь что-то выведать? Получить информацию? За информацию надо платить.
– Назови сумму, и в какой швейцарский банк тебе перечислить. До конца жизни хватит.
– А если без шуток?
Отняв ладонь ото рта, он внимательно разглядывал ухоженные ногти.
– Хочу узнать по старой дружбе, чем он сейчас занимается. Зачем книги по дворам собирает?
– Разведка обеспокоена? Передай, что разрабатывает новое секретное оружие.
– Точка-тире-тире-точка. Передал.