Коломна

– Пришли.

Часовой остановился под деревьями, но пальцем никуда не показал, не махнул рукою, предоставляя старшим самим догадываться, где он устроил «гнездо». Может быть, на той разлапистой сосне – там было б удобней всего, если уж на долгое время. Или вот – на дубу, правда, там уж больно высоковато, но зато – вольготно, есть, где пищаль пристроить – караульным на пост полагалась пищаль, хоть порох и экономили. Ну… где еще можно? Сосна, дуб… вот, в орешнике – тоже, пожалуй… Хотя, нет – пчелы. Во-он, кружат, видно, это именно у них там гнездо, а не у часового. Местечко-то занято, ага. Значит – дуб, сосна… И все, пожалуй… Ну, не тот же чахлый осинник?

– Дуб, – подумав, промолвил Рат.

Легоша улыбнулся и цыкнул зубом:

– А я на сосну думаю.

А Велесий ничего не ответил. Просто повернулся и пошел себе… к осиннику. Именно там он и оборудовал себе укрытие, да так умело и ловко, что даже Ратибор диву давался. Вроде бы пригорок, но лишних осинок нарубил, наставил – и обзор вполне достаточный и себя, родного, никому не видать, да и кто на это место подумает-то? И пути отступления продуманы грамотно – оврагом, и порох сухой – берендейка-пороховница не наземь брошена, подвешена на воткнутой в землю палочке, замаскирована ветками да жухлой осенней травой. Умно все сделал Велесий, грамотно. Рядом, в наскоро скрученном из коры туеске, блестел янтарем мед.

– Из орешника принес, – смущенно пояснил рыжий. – Я от пчел слово заговоренное знаю.

Ратибор спрятал усмешку – вот и урок. Не все, кто моложе, обязательно глупее тебя.

Устроившись на наблюдательном пункте, все трое еще раз внимательно осмотрели округу, старясь выявить– чего раньше не было, и что появилось новое, толкали рыжего локтями – а там туманок был? А птицы стаями такими кружили?

– Туманок с утра был, – покивал Велесий. – А птиц я специально прикормил – крупы насыпал. Сейчас-то они вон спокойные, поют себе, щебечут – уху радостно.

– А, так ты их на радость себе прикормил? – не преминул подколоть Рат. – Чтоб пели, чтоб… Оп!

Юноша вдруг оборвал фразу на полуслове, кивнув влево, на заросли гигантской, в три человеческих роста, смородины. Щебетавшие там прикормленные хитрым Велесием птички вдруг встревоженно закружили, и щебетали уже по-другому – не благостно, довольно и сыто, а – резко, отрывисто, словно бы предупреждая собратьев об опасности.

Ясно было – кто-то в смородине прятался, и явился он совсем недавно, буквально только что, если судить по поведению птиц.

Приглядевшись, парни заметили и парочку резко вспорхнувших рябчиков, и качнувшуюся ветку. Вроде бы как от ветра качнулась, да только ветра-то не было, и денек стоял погожий – солнечный, теплый и тихий, настоящая золотая осень.

– Там мы его не возьмем, – прошептал рыжий. – Кто бы это ни был. Позади овраг – уйдет. Да по нему, верно, и пришел.

Легоша качнул головой:

– Да ты, я смотрю, все овраги тут знаешь.

– Да-а… Однако, на стрелу – не взять – далековато.

Нервно пощипывая подбородок, Ратибор напряженно соображал, каким образом выманить прячущегося из кустарника. Может, это просто дикий зверь – рысекот, волкособ или еще какая хитрая, злобная и абсолютно не боящаяся человека тварь. А если кто-то разумный? Пусть даже относительно разумный – например, соглядатай ужасных дикарей-нео, года два назад, казалось, выбитых из Пятницких угодий навсегда. Что же они, вернулись, и теперь посылают лазутчиков? А как же Велкикий Био? Не боятся уже? Все позабыли?

– Хорошо бы его выманить, – слово в слово повторил мысли Рата Велесий. – Хоть поглядеть, – кто там.

Ратибор задумчиво глянул на туесок с медом и вдруг резко повернулся к рыжему:

– Говоришь, слово пчелиное знаешь?

– Бабка научила, сказывала, когда-то предки наши держали эту… пасеку, вот. Много-много пчел. И меда.

– Иди, – быстро распорядился Рат. – Проползи, возьми часть гнезда с пчелами. И из пращи – в смородину. Праща-то есть?

– Всегда с собой!

Радостно кивнув, Велесий бросился исполнять приказанное – змеей прошуршал в листьях, и так же, ползком, забрался в орешник. Не зря тренировался, не зря.

Тем временем Ратибор сноровисто зарядил пищаль: забил шомполом в ствол матерчатый мешочек-картуз с заранее отмеренной дозой самодельного дымного пороха, прижал сверху пыжом, заложил пулю, осторожно натряс на полок мелкий затравочный порох. Пищаль – легкая, удобная – весила раза в три меньше старинных, хранящихся в башнях еще со времен Болотникова образцов, и сделана была недавно – искусными пятницкими кузнецами. С хитроумный колесцовым замком, с мушкой, с целиком – это уже подсмотрели на более поздних, боевых, ружьях, называемых карабинами, патронов к которым, увы, не имелось.

Удобная получилась вещь, правда, не очень изящная – некогда было вырезать на прикладе затейливые узоры, обкладывать ствол серебром, украшать чернением. Могли бы, – но некогда, да и не в подарок оружие – в караул.

– Как выскочит – ногу ему прострелю, – примериваясь к пищали, негромко промолвил Рат. – Если это нео – в лесу мы его не поймаем.

– А если – не нео? – шепотом откликнулся увалень. – Если – пень?

– А пень просто разнесу в щепки! – Ратибор азартно погладил ствол. – Убойной силы хватит. Тем более, похоже, что лесовеки говорит не умеют – что толку их ловить?

В орешнике громко запиликала синица – Велесий подавал условный сигнал.

Кивнув, Рат приложил ладони к губам и закурлыкал в ответ журавлем – тоскливо, протяжно, словно в серый и промозглый ноябрьский день.

Подав сигнал, устроился поудобнее, положив ствол пищали на заранее притащенную часовым колоду, прижал к плечу приклад.

Ждал.

По идее, Велесий уже должен был сделать свое дело – забросить в смородину пчел. Сейчас они придут в себя, разъярятся, почуют чужого…

Ага!

Вот он!

С яростным воплем из кустарника взметнулась длиннорукая фигура, похожая на обезьяну. Опять лесной дикарь, как тогда, совсем недавно, на охоте в лесу. Нео! Огромная башка без шеи, вытянутая морда с развитыми надбровными дугами, оскаленные клыки, падающая наземь слюна, да и вопли узнаваемые. Пчелы жалили бегущего, надо сказать, от души – бедолага улепетывал со всех ног, казалось, еще какие-то секунды и он скрылся бы в лесу…

Ратибор целился вовсе не так, как говорили воеводы, а так, как показывала мать – а уж она в этом толк знала. Юноша будто услышал сейчас ее слова, пронесшиеся в мозгу невероятно быстро, буквально за полсекунды:

«Воеводы учат – задержать дыханье, не дышать, не шевелиться и плавно нажать на спусковой крючок. Никогда не делай так, сын! Не дышат и не шевелятся только мертвые. Сердце ты не остановишь, а значит, и рука все равно будет дрожать, хоть ты того и не замечаешь. И пусть дрожит, хорошему стрелку это не помеха. Просто делай свое дело…»

Ратибор и делал. Воображаемая линия «глаз – целик – мушка» плясала в районе левого бедра бегущего, словно приклеенная, следуя за всеми выкрутасами нео. Именно плясала – чуть ниже, чуть выше, чуть левее-правее. Рат не подлавливал выстрел, как делают неопытные стрелки, он его и не ждал, помня матушкины слова: «Неожиданность – главное условие меткости». Просто словно приклеил ствол к бедру нео, и медленно тянул спусковой крючок…