Колоски

— У вас тут, может, и не будет. А у нас — будет, — упрямо сказал райн Берт. — У нас это все знают.

— Ай-яй-яй! — озабоченно покачал головой райн Фрамин. — Знаете, вы бы лучше записали мне всё это на досуге. Вы же можете при помощи амулета писать на общем? И ваше, как вы говорите, святое писание может представлять собой изрядный интерес. Как жаль, что в пылу преследования вы оставили там все свои вещи! Но вы же сможете восстановить по памяти? Попытайтесь, прошу вас! А я бы над ним подумал. Всё это должно иметь какое-то объяснение…

И райн Берт попробовал. Каждый вечер он прилежно переносил на бумагу всё, что помнил, а помнил он немало. Всё было неплохо, пока он переводил и записывал, а вот при попытке перечитать переведенное, то есть, при повторном переводе на родной немецкий, райн Берт приходил в ужас и понимал, что не в силах преодолеть языковой барьер. В этом языке просто не было таких понятий! А сочинить что-то близкое по значению Райн Берт не мог — не умел он сочинять. Как было вывернуться, если «грех пред Господом» превращался на этом языке в «вину перед хозяином»? А «дьявол» вдруг превратился в «оппонента»? Привычные, ходовые понятия «раб божий» и «ничтожный слуга Господень» при повторном переводе на немецкий оказывались «многопрофильным инструментом влияния инфернального абсолюта на материальный мир» и «некомпетентным служащим неясной спецификации». Попытка выразить на этом языке столь важные моменты, как греховность желаний плоти и необходимость их усмирения, чуть не довела его до истерики, потому что предложенные амулетом медленный суицид, добровольная импотенция или автоиндуцируемая психопатия ну никак не отвечали его задачам. И он мучился вечерами, пытаясь хоть как-то приблизить получающуюся у него при переводе галиматью к первоначальному тексту. То, что получалось более-менее прилично, он отдавал райну Фрамину, жрец урчал что-то одобрительное, кивал, забирал и уносил, но никак и никогда не комментировал. Берт даже засомневался, а читает ли кто-нибудь плоды его трудов, но жрец уверил его, что всё написанное прилежно изучается, и не им одним. И Берт продолжил свой труд, и бросал записи только тогда, когда досада становилась нестерпимой. Тогда читал. Библиотеки при храме не было, но райн Фрамин натащил ему книг из городской, тех, что посчитал полезными для райна Берта. А полезными он посчитал древние легенды, больше походившие на приключенческие романы. Берт читал их, как когда-то в детстве слушал сказки своей бабушки. Верилось с трудом. Вернее, не верилось совершенно.

Но что-то в них, конечно, было правдой. Он убедился в этом, когда один раз побывал на венчании в Храме пары из этих, с ушами, местных эльфов. На-райе, как их здесь называют. Высоченная белая гладкая башня Храма больше напоминала минарет мусульман из его родного мира, но никто не пытался залезть наверх и прокричать оттуда что-нибудь во славу кого-нибудь. Всё действие происходило внизу. Первым потрясением для Берта стало то, что отсюда, снизу, сквозь прозрачную магическую защиту от дождя и ветра, что была здесь вместо крыши, были днём видны звёзды. Ясно и отчётливо виднелись они в круге чёрного неба над головой. Берт несколько раз заходил и выходил, чтобы убедиться — на улице день! А внутри ночь! А снаружи день! А внутри… Райн Фрамин потом пытался ему объяснить, что это, как раз, не магия, а закон природы, но Берт мало что понял. Запомнил только, что таких башен, похожих, как близнецы, в Мире всего двенадцать. В Столице, при Госпитале, при Университете — и ещё девять в разных местах. И, вроде бы, этого количества на весь Мир вполне достаточно, служители и так не перетруждаются. Как странно! И никаких служб, проповедей? Только мистерии и храмовые танцы с серпами четыре раза в год? Очень странно!

Сама церемония его не сильно увлекла. Молодые стояли в овале, образованном на полу то ли нарисованными, то ли выложенными мозаикой лезвиями серпов. На рукоятках стояли отцы, держа скрещённые серпы из жёлтого металла над головами молодых. Остальное — как дома: им задавали вопросы, они отвечали, Берт не сильно прислушивался. Как вдруг на словах «Да обходит вас Жнец Великий с серпом своим» всё вокруг затопил свет! Первыми вспыхнули серпы — под ногами и в руках отцов, а потом и весь пол, и стены башни зажглись мягким сиянием. Это продолжалось несколько биений сердца, потом свет стёк опять в серпы на полу, а из них поднялся стеной выше роста человека, отгородив новую пару от окружающих волнами жемчужно переливающегося света. Отцы со вздохом облегчения отдали серпы жрецу и отошли к гостям, многие женщины утирали слёзы умиления, а одна — вроде бы, мать новобрачного — так даже плакала. Все, переговариваясь, пошли к выходу, один райн Берт стоял столбом и пялился на световой кокон, пока не подошёл жрец и не пригласил на выход. Берт хотел было спросить про молодых — они что, так здесь и останутся? Но постеснялся. Спросил позже, у райна Фрамина.

— Ну, что вы, райн Берт, зачем же им там оставаться? Если свет осиял их, значит, у них было одно, общее на двоих, и вполне понятное в такой ситуации желание… Мда… Этот свет при венчании — если он смыкается, как вы описали, то срабатывает, как портал. Главное — чтобы желание было одним на двоих. Нет, совсем не обязательно в спальню, — заторопился он, увидев, как покраснел райн Берт. — Они могли оба захотеть оказаться на берегу моря, например, или в каком-то памятном для обоих месте… Мда… — но видно было, что в такой исход и самому райну Фрамину не очень верится.

— А если желания не совпадают? — фыркнул Берт. Ему, почему-то, казалось, что такое бывает гораздо чаще.

— Ну-у, если бы не совпали — их бы и не укрыло. Просто сошли бы с Серпов и пошли праздновать, и так бывает… мда…

А есть ли в этом случае — что праздновать, подумал Берт, но спрашивать не стал. По выражению лица райна Фрамина и так всё было понятно.

Послушание, как он назвал про себя работу на кухне при общежитии Детей Жнеца, много времени не занимало. И всё бы, в общем, было терпимо, если бы не два момента. Первый — магия. Обыкновенной бытовой магией, дешевой и доступной поэтому всем желающим, было пронизано здесь всё. Магия качала по трубам и грела воду в наглухо запаянном огромном баке, из которого в кухню вода поступала уже горячей. Кастрюли всё равно потом приходилось ставить на плиту: покинув кран, вода теряла свои волшебные свойства и остывала, как самая обыкновенная вода, но так получалось намного быстрее. Помещение, в котором находился бак с горячей водой, использовали в качестве ледника. Райн Берт никак не мог понять, что это за дьявольские козни: огромный бак, вода в котором чуть ли не кипела, всегда был покрыт слоем инея. Райн Фрамин пытался ему объяснять что-то про какую-то селективность портала, про что-то, названное им законом термодинамики, но райн Берт опять ничего не понял, как и со звёздами в Храме. Магия, везде магия! И на одежде лежало заклятие «Чистоты». Райн Берт этого сначала не знал, а вот когда узнал… Мда. Была некоторая проблема… Но привык. Хотя нет, скорее — смирился. И с тем, что сушатся вещи при помощи заклинания разделения под названием «Момент», и лежат и те и другие, и ещё самые разные заклинания в магазинах бытовой магии. И стоят от десяти до ста ниток — хитрым образом свитых по три отрезков медной проволоки с колечками на обоих концах, самых мелких денежек Мира. За одно из колечек и надевалась денежка на нитку, отсюда и название. И райн Берт смирился, тем более что при создании этих чар ни одна божья тварь не страдала и не терпела какого-нибудь урона. А ведь и христианские святые творили чудеса. Так, может… Но от таких мыслей райн Берт судорожно отмахивался и открещивался. Ересь! Не могут быть святыми здешние маги! Посмотрел он на них! Какая святость может быть в том, чтобы в день Осознания пойти в кабак, а оттуда в бордельчик к девочкам? Разврат, чистый разврат! Но эти мысли, помня обещание, данное ему бархатным баритоном, держал райн Берт при себе, и никому о них не говорил. Никому.

Второй момент состоял в том, что остальные работники кухни были сменными дежурными. Четыре повара, работавших день через три выходных, были людьми, а вот тройками подсобников работали Дети Жнеца, и среди них больше половины составляли ординары. Первую неделю райн Берт от них просто шарахался, но ординары, проинструктированные жрецами Храма, не обращали на него ровно никакого внимания, и постепенно он успокоился. Хотя доверять не начал, наблюдал за ними искоса, краем глаза. Это и привело к закономерному результату.

Овощерезка представляла собой здоровенный чугунный обод, в три точки которого были впаяны части заклятия, стремящегося к воссоединению. За счёт этого стремления обод непрерывно крутился, закреплённый горизонтально на подставке с подшипником. Его можно было затормозить, чтобы сменить фигурную насадку-тёрку, специальным тормозом, но остановить насовсем — невозможно. Как только тормоз убирали, обод возобновлял своё бесконечное кружение, а сока и крошек от перемалываемых овощей вполне хватало для подпитки заклинания. Сверху вся конструкция прикрывалась защитным кожухом. Вот с этим кухонным монстром и общался райн Берт, пихая в его ненасытную утробу куски кочанов капусты, такой простой и знакомой в этом незнакомом Мире, и продавливая их внутрь при помощи специальной толкушки. Сбоку с наклонного подноса в большой таз сползал аккуратно нарезанный капустный салат. Изредка надо было покручивать торчащую сбоку ручку, чтобы масса не забивала выходное отверстие. Ничего сложного. Райн Берт пихал, продавливал, покручивал и краем глаза наблюдал за единственным на тот момент в кухне существом — все остальные вышли принимать присланные порталом в кладовую продукты. Ординар с удивительной сноровкой разделывал мясо на соседнем столе. И Берт засмотрелся. И не мудрено: вампир будто танцевал под одному ему слышимую музыку, настолько плавными, точными и ритмичными были все движения. Ничего лишнего. Срезал плёнку, отмахнул жилку, отрезал кусок, бросил в таз. Срезал, отрезал, бросил, срезал, отрезал… Очнулся райн Берт от дикой боли. Засмотревшись и забыв про толкушку, он пропихнул капусту в овощерезку собственной рукой, и сейчас машина с равнодушием механизма кромсала его пальцы. Нет, нельзя сказать, что такой боли он никогда не испытывал — случалось ему и раны получать, но тогда он был к боли готов! Если тебя собирались убить, а ты остался жив — пара дырок в шкуре воспринимается, как вполне удачный исход! Но сейчас и здесь!.. Покалечиться, нарезая капустный салат? Заорав, он выдернул руку и воззрился на неё в ужасе, ожидая увидеть окровавленную культю — но нет! Пальцы были на месте, только плоть с тыльной стороны средних и крайних фаланг была снята до кости, ногти тоже остались в овощерезке. Хлестала кровь, от боли мутилось в голове. И вдруг рука его исчезла в двух других, прохладных, сухих и твёрдых.

— Всё, всё уже, — услышал он приятный успокаивающий голос. И действительно, боль прошла. И тогда райн Берт понял, чей это голос и чьи это руки. И потрясение было столь велико, что он застыл и даже не дёрнулся, пока этот неправильный носферату навешивал на него какое-то заклятие. — Знаете, райн, кровь я остановил, но лучше вам, всё же, обратиться в Госпиталь. Я же не медик. Вдруг задето сухожилие? А это нехорошо, может утратиться подвижность пальцев, я, хоть и не медик, но это знаю, — торопливо сыпал скороговоркой вампир, старательно глядя в сторону.

— Госпиталь? — тупо переспросил Берт. Вампир озабоченно прикусил нижнюю губу ослепительно белыми клыками:

— Вы же тот самый райн?.. Ну, который не умеет?.. Да? Но вы позволите мне вас проводить? Сам я не возьмусь…

Берт молчал, не зная, что сказать. Отказаться? Но рука… Согласиться? Принять помощь от нечисти? Так ведь уже принял… И он растерянно молчал. Вампир воспринял это за согласие, вынул из кармана что-то, негромко хрустнувшее в кулаке, бросил на пол. В светящемся голубом овале встала из-за столика девушка.

— Альмарата, Дочь Жнеца. Чем могу помочь, благословенные?

— Дарт Риннбар дэ Фрэнн, из Детей Жнеца. Один нуждающийся, райя, несчастный случай на производстве, — и подтолкнул вперёд Берта. — Вот этот райн, у него рука, взгляните. И, похоже, у него шок, но я не уверен, я только ученик, в Детях недавно, в Спасателях не состою пока…

— На производстве? Страховка есть? — она тоже была из них, из не-мёртвых, Берт сразу это понял. И обречённо молчал, сознавая себя полностью в их власти. Но его так никто и не съел. Носферату поняли, что от райна Берта ничего разумного не услышат, поговорили между собой и вызвали кого-то по странному шарообразному устройству. Спустя некоторое время, которое райн Берт провёл в молчании, а вампиры — в бодрой болтовне, в комнату вошёл не слишком опрятный, очень большой и очень недовольный райн лет тридцати, на этот раз — человек. Берт испытал по этому поводу огромное облегчение, как выяснилось — преждевременное.