Коловращение жизни

Вдруг он чуть не подскочил, как обожжённый. Осёл! Она теперь у капитана! Как же он раньше не догадался?!

Беседин выбрался из койки. Тихо, оглядываясь, вышел в коридор. «Только дёрнуть ручку, узнать, закрыто ли…» У него слегка кружилась голова, шумела кровь – тяжко бухало сердце. Ему стало жарко и, когда он взялся за ручку соседней двери, – стукнули зубы. Дверь подалась…

Анюта ещё не спала, оторвалась от книги, которую читала, спросила рассеянно: «Тебе чего, Игорь?» А он, увидев, что она одна, повернул ключ в двери. Он был бледен, на виске, вспухнув, пульсировала жилка. Только теперь Анюту охватил страх, она выронила книгу и забилась в угол койки.

Дальше всё происходило быстро и постыдно. С ним случилось странное раздвоение: как будто один Беседин с удивлением и ужасом взирал на то, как тот, другой Беседин молча обхватил её поперёк и выволок из угла. Она почувствовала, как он дрожит, и дрожь передалась ей.

– Пусти, как ты можешь?.. – шептала она вздрагивая. – Попробуй только! Я не дамся… закричу…

Видя перед собой его дикие, осовелые глаза – не говоря ни слова, он гнул голову, пытаясь добраться до её губ – она изо всех сил уперлась в его грудь руками и бросила ему в лицо: «Ну послушай! Я не могу, не хочу так!.. Как же это будет? Подумай… Тебе на меня наплевать?»

Он замер, секунду смотрел, потом выпустил её, обмяк, согнулся, как от удара в живот, обхватил руками голову.

Анюта снова скользнула в угол и оттуда, глядя на него с состраданием, протянула руку, коснулась его плеча. «Прости меня…»

Она у него просила прощения!

– Послушай, ты же не скот, я знаю… И я понимаю всё. Но что тут поделаешь?.. – сбивчиво шептала она.

Беседин дёрнул головой, словно отгоняя наваждение, поднялся.

– Это ничего, ничего, – в догонку бормотала она, страдальчески кривя губы, – ничего… Всё пройдет, завтра же. Пройдёт! И никто, никто не узнает…

3

Забавное имя было у траулера: «Вездесущий» – чёрным по белому было выведено на его борту, над чем моряки беззлобно подтрунивали, обыгрывая на разные лады название своего «парохода», будто и впрямь почитали его живым существом. Те, кто в свое время назвал так пятисоттонное судно, несмотря на его малость, имели в виду, наверно, способность плавать в любых морях. И они были недалеки от истины – воды Великого океана на разных широтах не однажды отражали в себе горделивое имя.

Весело посвистывая выхлопом, «Вездесущий» споро бежал по на редкость спокойной морской глади. На все стороны света простирались лишь океан и небо, и вокруг сплошь был разлит, царил заполонивший всё пространство цвет бледноголубой синьки – небо сливалось с водой, едва угадывался занавешенный лёгкой дымкой горизонт. Душный, влажный воздух неподвижно висел над океаном, шла гладкая, едва приметная зыбь.

Берёза, молодой учёный, кандидат биологических наук, стоял на палубе у борта и поглядывал на то, как резво выпрыгивают из воды летучие рыбки и долго, словно ласточки, летят над самой поверхностью.

«Удивительна природа: ведь вот удирает рыбка от смертельной опасности – погибели в пасти хищника – а до чего красиво! – думал он. – А вот человек, положим, вряд ли выглядел бы столь изящно, спасаясь от разъяренного зверя.»

Он усмехнулся, вообразив себя в такой ситуации, – чего только не придёт в голову после дурной, полубессонной ночи!

Андрей Александрович обливался пoтом. Редкий в океане штиль сопровождался адовой духотой, от которой, казалось, прокисали мозги.

Только что выполнили траление, и Берёза, изредка помогая своему помощнику, наблюдал, как Аркаша разбирал, обмеривал знакомых, часто встречающихся, представителей морской фауны, затем они заносили данные в журнал наблюдений. Запланированная программа выполнялась успешно и в сроки, но настроение у начальника рейса было нехорошее: на исходе второй месяц плавания, подняты на борт десятки биологических тралов, а его давняя, затаённая мечта добыть какой-нибудь редчайший, доселе неизвестный экземпляр животного мира океана – не исполнялась.

Его потянуло на размышления о превратностях эволюции.

«Все мы, живые существа, в море или на суше, живём по единой, раз и навсегда заданной схеме. Во мне та же кровь, тот же состав белка, как и во многих обитателях океана, да и сама кровь – это, в сущности, преобразованная в течение миллиардов лет эволюции морская вода. Её соль в крови и слезах наших… Но как высоко поднялся человек! Вот хотя бы он, Берёза – один из высших представителей самoй Природы – призван изучать её мудрые, неистощимые по фантазии деяния. Какое это могучее, высокое, благотворное чувство – ощущение общности с природой, чувство единого и вечного бытия… И какая тёмная сила стоит за случайностью бытия и небытия каждой отдельной особи! Быть может, плавает где-то экземплярчик никем ещё не открытого вида… Подарила бы судьба нечто редкостное – что ей стоит?»

Тут вспомнился ему сон, приснившийся этой ночью, – и он сам над собой посмеялся. Чёрта с два от неё получишь подарок, скорее как раз насмешки и дождёшься.

«А впрочем, при чём тут судьба? Всё дело в проклятой духоте.»

Приснилось ему, будто плавая под водой – причём без всякого акваланга – он встретил вдруг рыбу с большими, как фонари, красными глазами и сдуру обрадовался удивительному, невиданному типу – наконец-то нашёл! Но рыба эта распахнула огромную пасть и кинулась на него – а он, спасаясь, нырнул в какую-то дыру и провалился в непроглядную темень. И тут в ужасе почувствовал, как его неизвестно куда, быть может, в самые недра Земли затягивает сильным течением…

Он с криком проснулся, сел на диванчик и никак не мог толком очухаться. Аркаша спросонья испуганно таращил глаза с верхней койки, однако не лез с расспросами. Но и без того было тошно. Не спасал и вентилятор, воздух в каюте был как в парной бане, в койке влажные простыни прилипали к телу…

Берёза курил у борта, следя, как синеватые клубочки дыма повисали на миг и потом таяли в царящей вокруг голубизне и влажной духоте.

Вчера его зазвал к себе капитан, посидели, выпили немного. Занятная личность – больше всё молчит, а уходишь от него как после интересной беседы. Вчера они даже поспорили немного на одну из животрепещущих тем: надо ли женщин брать в море?

– Женщина – сосуд греха, – подвёл черту капитан. – Так говорит восточная мудрость. И мудрость, к слову сказать – сухопутная. Ну а уж когда сосуд тот берут с собой в море… Всегда найдется кто-то, который хлебнуть из него захочет. А на борту это больной вопрос – тут или всем, или никому.

Намёк тут был прозрачен: конечно имелась в виду единственная женщина в научной группе.

– Но что же ей делать? – вступился в защиту Анюты Берёза. – Ведь её специальность – гидрохимия.

Лицо капитана было непроницаемо – просто лик Будды, олимпийски взирающего с вселенских высот на заблудших, слабых плотью и духом чад.

– И на здоровье. Этим делом можно заниматься и на берегу. А в море пусть мужики ходят.

Сказал, как припечатал.

– Хорошо, а как же тогда вместо кока ваша судовая повариха?

– Во-первых, она почти старуха, – проворчал капитан. – Во-вторых, моя бы на то воля…

Вспоминая этот вчерашний разговор, начальник рейса курил и думал: «У каждого свои заботы. И у всех – хроническая нехватка кадров. Не взял бы он в море Анюту – с кем бы работал?»

– Андрей Саныч, – донёсся сверху, из рулевой рубки, голос старпома. – Заскочи на минутку, дело есть.