Колумб

На третий день рождества моряки приступили к постройке крепости. Ее решено было назвать фортом Навидад (Навидад — по-испански рождество), а для сооружения этого опорного пункта были использованы останки «Санта-Марии». В мгновение ока с нее сдернули обшивку, и на отмели остался только скелет погибшего корабля.

Адмирал сам руководил строительными работами, мореплаватель стал плотником, и за два-три дня крепость была подведена под крышу.

Обратный путь не сулил радости, как-никак в разгаре была зима, самое скверное для дальних плаваний время года. А поэтому в команде «Ниньи» надо было оставить лишь самых опытных моряков. Естественно, что не имело ни малейшего смысла брать с собой бесполезных соглядатаев их высочеств и людей, явно ненадежных.

И Адмирал, составляя список робинзонов, остающихся на обитаемом острове, внес в него королевского постельничего Гутьереса, нотариуса Эсковеду, лекаря экспедиции, портного, бондаря и вписал имена некоторых смутьянов. В Навидаде остался боцман Чачу. Остался и толмач Луис де Торрес, в услугах его Адмирал пока не нуждался.

Комендантом крепости Адмирал назначил Диего Арану, кузена доньи Беатрис. Бесспорно, Диего де Арана был человеком чести, он обладал мужеством и отвагой, но рука у него была недостаточно твердая, а гарнизон Навидада надо было держать в узде, и печальная судьба первого европейского поселения в новооткрытых землях, вероятно, в известной мере была предопределена этим не слишком удачным выбором.

Оставив в крепости годовой запас зерна, сухарей, вина, обильный артиллерийский припас и лодку, Адмирал тепло распростился с Гуаканагари и 2 января 1493 года покинул бухту Навидад. С ним отправился в Кастилию юный индеец — родич Гуаканагари. Адмирал не удержался от искушения и продемонстрировал Гуаканагари накануне отбытия сокрушительный эффект корабельных бомбард. С борта «Ниньи» открыт был огонь по остову «Санта-Марии», и потрясенные индейцы окончательно утвердились в могуществе своих негаданных и нежданных гостей.

Зная неуживчивый нрав своих спутников, Адмирал наказывал им крепко держаться друг друга, не ходить в одиночку и по двое и не ослаблять колонию раздорами. Он дал поселенцам очень важное поручение: разведать, где на острове родится золото, и набрать его как можно больше «добром и честным торгом».

Все эти весьма благие наставления, как в этом мы скоро убедимся, эффекта не возымели. Слишком велики были заморские соблазны, уж одно то обстоятельство, что островитяне не могли оказать сопротивления до зубов вооруженным поселенцам, вводило последних в искушение. И, кроме того, с незапамятных времен золото было той субстанцией, которая никогда не добывалась «добром и честным торгом».

Сам Адмирал эту истину доказал в последующие годы на своем примере…

«Нинья» двинулась на восток вдоль северного берега Эспаньолы. В воскресенье, 6 января 1493 года, с вершины грот-мачты замечена была «Пинта». Вскоре Адмирал встретился с Мартином Алонсо Пинсоном, который заявил, будто отделился от флотилии против своей воли, чему глава экспедиции не поверил. «Адмирал скрыл, однако, свои чувства, не желая потакать сатане, который стремился помешать ему в этом плавании и изрядно мешал до сих пор» (24, 176–177).

Оба корабля направились дальше на восток и, обогнув длинный выступ северного берега Эспаньолы, вошли в обширный залив. Здесь состоялась первая недружественная встреча с индейцами. В этой части Эспаньолы обитали племена сигуайо, родичи грозных карибов, населявших острова Малого Антильского архипелага.

Индейцы обстреляли пришельцев из луков, и Адмирал окрестил негостеприимную бухту заливом Стрел. Ныне он носит на карте название бухты Самана. От этого залива берег тянулся к юго-востоку, но Адмирал решил не терять времени на дальнейшее обследование Эспаньолы.

16 января корабли вышли из залива Стрел, прихватив с собой одного пленника-индейца, и после неудачной попытки отыскать в этих водах остров, якобы населенный безмужними женщинами-воительницами, Адмирал взял курс на северо-восток, четверть к северу. Начался переход в Кастилию.

ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

Мы уже отмечали, что в значительной степени своим успехом первая экспедиция Колумба обязана верному выбору маршрутов трансатлантических переходов. Туда, в «Индии», Адмирал шел в зоне постоянных восточных пассатов и в струе Северного пассатного течения, обратно, в Кастилию, его корабли нес Гольфстрим.

В феврале 1515 года в Палосе местный кормчий Гонсало Диас в качестве свидетеля по делу наследников Адмирала подчеркнул заслугу главы первой экспедиции в открытии трассы Индии — Кастилия: «Полагает сей свидетель, а он человек в морском деле искушенный, что ежели бы Адмирал пошел бы обратно не таким путем, каковой он избрал, то есть на север, то назад не вернулся бы, и именно этой дорогой и поныне ходят все корабли, следуя из Индии в Кастилию» (56, VIII, 79).

Правда, такой авторитетный моряк, как С. Э. Морисон, считал, что «Колумб открыл главный принцип обратной трассы, сам того не ведая» (93, I, 406). С этим мнением вряд ли можно согласиться, ведь Адмирал с первых же дней обратного плавания избрал курс северо-восток, четверть к северу, хоть у него была возможность испробовать для возвращения в Кастилию прежнюю трассу.

Тут-то ему и пригодился опыт общения с португальскими моряками, ведь на Порто-Санто, в Лиссабоне и на Мадейре он с пристрастием допытывался у них, какие течения бывают в Атлантике и откуда приносит море останки кораблей и странных, явно не европейских лодок. И ему, разумеется, говорили, что на широте Азорских островов возвращаться к португальским берегам куда легче, чем южной дорогой.

Весьма возможно, что ценные путеводные указания Адмиралу дали индейцы, ведь им было известно, что плавать на север и северо-восток не безопасно, какая-то нечистая сила уносит лодки в сторону солнечного восхода, и обратно они уже не возвращаются. Такого рода случаи чаще всего должны были происходить на Багамских островах, лежащих непосредственно к югу от Гольфстрима, и не исключено, что индеец Диего, коренной гуанаханиец, поделился с Адмиралом опытом своих земляков.

Течение Адмирал избрал попутное, но с ветрами дело обстояло хуже. В январе почти все время дули восточные и юго-восточные ветры, и корабли должны были идти правым галсом, как можно круче к ветру.

А море было тихое, небо ясное, и без всяких приключений корабли прошли Саргассово море, теперь оно уже не пугало моряков.

31 января подул желанный западный ветер. Адмирал по Полярной звезде определил, что достиг 37-го градуса (на самом же деле он был в тот день на 3–4 градуса южнее), то есть широты Лиссабона, и повернул на восток. Фактически он в последующие дни, следуя этим курсом, чуть отклонился на север и центральную часть Атлантики прошел примерно на 36-й широте. Первые дни февраля были поистине благостными. Все время дул попутный западный ветер, порой очень крепкий, и корабли летели на восток со скоростью девять, десять и даже одиннадцать узлов. Гольфстрим спутал все карты. Адмирал и кормчие никак не могли прийти к соглашению, обсуждая, где именно находятся корабли. 10 февраля в кормовой рубке поднялся горячий спор. Висенте Яньес Пинсон и кормчие — Пералонсо Ниньо и Санчо Руис де Гама утверждали, что корабли давно миновали Азорские острова и вступили в воды Мадейры. Адмирал полагал, что флотилия идет южнее Азорских островов и находится на 150 лиг западнее тех мест, на которые указывают кормчие. Прав был Адмирал, интуиция его не подвела, он верно оценил пройденное расстояние и снова (в который раз?) доказал, что в искусстве водить корабли превосходит лучших мореходов Кастилии.

А на следующий день, 11 февраля, началась буря. В последний месяц зимы и в пору весеннего равноденствия яростные штормы в Атлантике не редкость. Но поистине «сатана, который стремился помешать Адмиралу в этом плавании», превзошел самого себя и послал в февральские дни 1493 года бурю, о которой еще много лет спустя с ужасом вспоминали европейские моряки.

С. Э. Морисон специально исследовал метеорологическую обстановку зимы 1493 года и пришел к любопытным выводам. «Нинья» и «Пинта», пишет он, попали в зимнюю непогоду — непогоду той зимы, которая вошла в историю как одна из самых холодных и свирепых. В тот год потерпели крушение сотни судов, генуэзская гавань была покрыта льдом, в Лиссабоне штормы не давали кораблям выйти в море месяцами. Центр зоны чрезвычайно низкого давления двигался к северу от Азорских островов, дули яростные юго-западные и западные ветры (с силой от 9 до 10 баллов по шкале Бофорта), и каравеллам пришлось пересекать три бореальных фронта. 12 февраля «Нинья», уже почти лишенная парусов, летела по ветру, борясь за свою жизнь. На следующее утро ветер чуть ослабел, а затем усилился вновь, корабль захлестывали накатывающиеся против ветра страшные волны. Изобарическая кривая вытянулась, как и при урагане «Эдна» в 1954 году, который буйствует сейчас, когда я пишу. В результате ветры противоположных направлений подошли чрезвычайно близко друг к другу. Бушующее море вздымало губительные волны, которые с ужасающей силой обрушивались на палубу, а «Нинье» к тому же недоставало балласта, так как запасы уже истощились. Под зарифленным гротом, единственным из оставшихся парусов, с низко опущенным реем, она плыла в общем все-таки на северо-восток; Адмирал и капитан Висенте Яньес Пинсон по очереди сменяли друг друга на вахте и, предупреждая рулевого внизу, следили за каждой набегающей волной. Малейшая оплошность — и судно будет поставлено лагом, опрокинуто и затонет, а «Пинта» не сможет подобрать в такой шторм ни одного человека» (22, 77).