Колян. Дилогия

Все стали расходиться, обсуждая совещание. Николай остался сидеть, глядя на озеро за окном, наблюдая за солнечными бликами на мелких волнах. Ему было грустно, но в душе пели трубы — в дорогу! В дорогу! И ему вспомнились строки из старой песни бродяг–геологов:

«Выверен старый компас, Получены карты в сроки, И выштопан на штормовке Лавины предательский след. Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги, И ветер рвет горизонты И раздувает рассвет!»

Он медленно встал с дубового стула и пошёл к своему дому, к своей семье — осталось не так много времени, чтобы побыть с ними. Увидит ли он их ещё? Кто знает…

Глава 25. Николай подбирает необычных попутчиц

Закон № 41

Запрещено заключать браки между гражданами, не достигшими 16 лет, а равно запрещено несовершеннолетним жить в гражданском браке.

Вороной конь Володя плавно покачивался, от него пахло конским потом и свежим навозом. Николай всегда удивлялся, как это кони могут гадить не только на ходу, но и на полном скаку. Он посмеялся своим мыслям — ничего более умного и важного не пришло в голову, чем конский навоз. До места назначения было ещё семьсот километров. Дни шли за днями, пейзаж почти не менялся — заросшие травой прерии, леса с тучей бабочек, птичьим гомоном и лужами, в которых плескались утки.

Бойцы отряда передвигались каждый на своем коне, ведя в поводу вьючную лошадь, которая была и подменной, случись что-то с основной. Конечно, это отнимало много ресурсов у Казачьего войска, но приз стоил того. Никаких особых происшествий пока что не было, если не считать охромевшей из-за слетевшей подковы лошади или поноса у бойца, неосмотрительно съевшего ягоды прямо с куста. За это он был назначен в ночной дозор вне очереди, чтобы неповадно было совать в рот что не попадя.

— Тебе всё равно спать не придётся, животом же маешься — будешь гадить и смотреть по сторонам, гадить и смотреть! — под дружный хохот объявил незадачливому парню взводный.

Состав отряда был разношерстный, но в основном преобладали молодые воспитанники корпуса, крещеные в приграничных схватках с бандитами, сильные и крепкие. Им всем ужасно нравилась поездка в далёкую даль, они были преисполнены важности миссии и им, конечно же, не верилось, что они смертны. Это другие умирают, не такие ловкие и сильные как они, а с ними ничего не может случиться! Николай смотрел на них с грустью и лёгкой завистью — где его двадцать лет? Он готов был отдать всё, чтобы скинуть десятки лет, придавившие его тяжким опытом ошибок и испытаний, и стать снова молодым, задорным, весёлым парнем.

«Но чему быть, тому быть, — думал он. — Пожил я так, что на несколько жизней хватит. Видел и Крым, и Рим, прошёл всё, что можно было придумать, и выжил. Может и тут выживу. Хочется увидеть как дети вырастут, так же, как эти парни и девчонки, будут скакать на коне, весёлые и беззаботные. Для того я туда и еду. Жаль ребят, кто знает, что там впереди? Но они — солдаты. Они умирают, чтобы жили все остальные. Это было, это будет, пока существует человеческий род и войны. Человек по сути своей зверь, и доказывал это не раз».

Впереди Николай заметил кружившуюся стаю стервятников. Он подозвал командира второго взвода. Они вдвоем отцепили от своих лошадей вьючных, передали недоуздки другим бойцам и в сопровождении пяти человек повернули в сторону от бывшей федеральной трассы. Через триста метров Николаю в нос ударил запах гари и горелого мяса. Они подъехали к тому месту, где кружились стервятники. Раньше тут был фермерский дом, каким-то чудом уцелевший во время Потопа — видимо потому, что находился в ложбине между двумя холмами, и волна почти не затронула его. Тем более, что сделан он был на совесть из кирпича и камня. Видимо, зажиточный был фермер… Был.

Николай уже видел поселения, разграбленные мародёрами, и каждый раз к нему приходила мысль — зачем они всё разрушают? Зачем разбивать то, что не можешь унести, поджигать, выламывать, вытаптывать огород и убивать живность? Колян ненавидел мародёров и вандалов. Его армейская сущность противилась этому бессмысленному разгулу варварства. Он не строил из себя ангела — солдат ангелом не был и никогда не будет, солдат может спереть то, что плохо лежит, чтобы поесть или надеть на себя, но вот так просто уничтожать, бессмысленно и глупо, могла только гопота. Ещё до потопа ему рассказывал знакомый таксист, как его дочь избили и ограбили на улице. Подонки изувечили её лицо так, что нужно было сделать десятки страшных и болезненных операций, чтобы вернуть ей миловидный облик — кости лица были сломаны в нескольких местах. Гопник выследил её. Когда она разговаривала по телефону на вечерней улице, сопроводил до уединённого места, а потом нанёс ей удар сзади, оглушив. Забрал телефон и какие-то жалкие деньжонки. Затем он начал пинать беспомощную девушку ногами в голову, как в футбольный мяч. Этот тупой воспитанник интерната попался на том, что подарил краденый телефон своей тёлке и она вышла с него в эфир, вставив свою симку. Когда его поймали, его спросили:

— Ты забрал своё, ограбил, зачем ты ее пинал-то?

Он ответил:

— Захотелось…

Вот и теперь «гопникам» захотелось вначале убить мужика средних лет, который сжимал в руке окровавленный топор и смотрел в голубое небо открытыми глазами, в которых отражалось оранжевое тропическое солнце. Они отрезали ему уши и, видимо, прыгали на нём, пока не проломили грудную клетку — она была вдавлена так, как будто по нему проехала машина. Он не зря отдал свою жизнь — рядом лежали трупы двух грабителей, которых он успел зарубить, защищая вход в свой дом. Но это не помогло хозяевам дома — внутри лежали трупики двух детей, примерно 7 и 10 лет, мальчика и девочки, убитых ударами ножа. В доме было всё перевёрнуто, сломано, вытряхнуто на пол, а посреди ранее дочиста вымытого пола была отложена свежая куча человеческого дерьма.

Колян услышал повизгивание и посмотрел за угол — большая овчарка ползла на передних лапах, волоча зад и оставляя за собой кровавые следы. Ударом топора ей перебили спину, за ней волочились кишки, но она всё ещё была жива. Николай подошёл к собаке, она попыталась оскалить зубы — было видно, что она тоже билась до последнего, её зубы и шерсть были в крови, видимо захватчики не прошли мимо нее безнаказанными. И точно — за углом лежал ещё один мародёр со следами зубов на горле. Уходя, грабители просто бросили своих «товарищей» как ненужный мусор, даже не озаботившись их похоронить. Николай подошёл к собаке, положил ей руку на голову и тихо погладил. Потом достал свой старый нож и, поглаживая пса, быстрым движением воткнул лезвие в сердце. Глаза пса затуманились и остановились. Николай очистил нож пучком травы, вдохнул железистый запах крови и огляделся.

Алка блевала, перегнувшись через перила крыльца. Остальные ребята заметно побледнели, но держались. Атаман покосился на блюющую девку и сказал:

— Судя по следам, их было человек десять. Может, чуть больше. Они сейчас нагружены хабаром, идут медленно, вышли не так давно — дерьмо не успело заветриться, да и пёс долго бы не протянул с такой раной. Значит, они вышли не более часа назад. Судя по следам, они пошли на юго–запад. Это нам не по дороге, но думаю — надо догнать. Алла едет к основной группе и предупреждает их, пусть нам вышлют подмогу, на всякий случай, а сами встанут на отдых до нашего возвращения.

— Атаман, а почему я должна ехать, я тоже…

— Потому, что я так сказал! — перебил Николай. — Хватит разговоров. Быстро к колонне.

Он жёстко сверкнул глазами, и Алка вихрем взлетела на коня, тут же пустив его в галоп, через минуту она уже скрылась из виду за деревьями.

— Проверили оружие, зарядили арбалеты и луки, шашки наголо, патроны беречь и стрелять только в крайнем случае. Под пули не подставляться, кто знает, может, у них и огнестрелы есть. Этих валить в первую очередь. Погнали!