Колыбель

Знаю я, что мне необходимо,

мне не нужно долго вспоминать.

Я хочу любить и быть любимым,

я хочу, чтоб не болела мать,

чтоб на нашей горестной планете

только звезды падали с небес,

были все доверчивы, как дети,

и любили дождь, цветы и лес,

чтоб траву, как встарь, косой косили,

каждый день летали до Луны,

чтобы женщин на руках носили,

не было болезней и войны,

чтобы дружба не была обузой,

чтобы верность в тягость не была,

чтобы старость не тяжелым грузом -

мудростью бы на сердце легла.

Чтобы у костра пропахнув дымом

эту песню тихо напевать...

А еще хочу я быть любимым

и хочу, чтоб не болела мать.

Говорил я долго, но напрасно.

Долго, слишком долго говорил...

Не ответив мне звезда погасла,

было у нее немного сил.

(живое исполнение

– Красивая песня. Никогда не слыхал.

– Это у меня от дедушки записи остались, еще на старых носителях. Долго искала специалистов, что бы в цифровой формат преобразовать, да и виниловый проигрыватель нашли совершенно случайно.

– И поешь ты очень красиво. Где то занималась?

– Нет. Мама говорит, что это от бабушки мне наследство. Дедушка на гитаре играл, а бабушка пела. Я бы тоже сыграла, да здесь гитар нету.

– Ты еще и на гитаре? У нас мальчишки тоже играли, и я пытался приобщиться, но все времени не хватало, так вот и не сподобился.

Куня от зайца отказался, предпочтя ему, пару копченых рыбин. А вот мы отказываться не стали, и добавив к дичи печенную картошечку, помидорчики, с огурчиками, и немного разбавленного вина, приступили к трапезе.

Так я наверное еще никогда не наедался, откинувшись на бревно боялся даже пошевелиться, казалось вот шелохнись и лопнешь. Скосил глаза на Дару, та по-видимому прибывала в аналогичном состоянии, смотрела на тлеющие угли и не шевелилась. Сделал усилие, и заставил себя подняться. Нужно похоронить заячьи косточки, не хватало что бы на запах, ночью зверье полакомится пришло.

Уничтожив следы нашей трапезы, решил подбросить еще поленьев в огонь, при свете огня оно как то поспокойней все же, да и зверье огонь стороной обходит. Застал у костра лишь Куню, лениво щурящегося на язычки пламени. Девушки не было, по всей видимости, отправилась уже в объятия Морфея, оно и понятно, день выдался уж слишком для нее насыщенным. Оглянулся, так и есть, пытается устроиться на лапнике, но что то у нее не очень это получается.

– Малыш, ты у нас сегодня за дневального, и часового в одном лице, так что бди.

Куня тяжело вздохнул, и продолжил рассматривать причудливую пляску язычков пламени.

Подбросил побольше поленьев в огонь, искры от углей тут же взметнулись сотнями маленьких звездочек, но уже через пару мгновений угасли, продолжая кружиться над костром пепельными снежинками. Активировал сторожевую сеть, проверил округу, что то крупнее зайца, в радиусе пятидесяти метров не просматривалось. Достал два копья, глянул крепость древка, и остроту наконечника, к копьям присоединил и свою рогатину. Постоял еще с минуту, всматриваясь в тьму ночного леса, и направился к еловой постели.

По мере моего приближения, возня в лапнике все уменьшалась, а когда я подошел к девушке, так и прекратилась вовсе.

– Встань на минутку.

Собрал пару охапок веток, стал выкладывать их подобием большого гнезда, внутрь постелил кожаные куртки, добытые мною в бою.

– На вот, этим укроешься.

Протянул лекарке одну из волчьих шкур.

– Если что, вот здесь будут стоять копья.

Указал ей на ближайшее дерево.

– А ты где спать будешь?

– Мне лапника хватит, и шкура у меня еще одна есть, так что спокойной ночи.

– Спокойной. Илай, спасибо тебе.

Так вот и закончился мой первый день, вольного рейнджера, в этом мире.

Глава номер семь.

Проснулся от того что кто то настойчиво стучал мне по груди. Сначала не понял где я нахожусь, но сон слетел, и я осознал себя лежащим на лапнике, а в метре, свернувшись эмбрионом, под волчьей шкурой, спала Дара. В стороне тлели угли прогоревшего костра, дававшие совсем слабый красноватый свет. В грудь настойчиво стучался мой медальон, не прекращая своей монотонной вибрации, а это значить лишь одно, - у нас гости.

В правую руку рогатину, в левую охапку хвороста, и быстро к тлеющим углям. Огонь разгорался быстро, жадно поедая тонкие ветки, после чего уже набрасывался, на ветви потолще. Я застыл на месте, вслушиваясь и всматриваясь в темноту ночного леса, пытаясь услышать опасность, но слышал лишь треск сгораемых сучьев, да далекие крики ночных птиц.

Поискал глазами Куню, не нахожу, неужели опять к сородичам подался, ну что за зверь такой. В глазах у меня моргнуло, и передо мной появились ветви, я поднял голову и увидал две черные бусинки, укоризненно смотревшие на меня с ближайшей ветки дерева.

– Ну извини, а что мне остается думать, после твоего вояжа по дамам.

Оглядел поляну по кругу, понял что опасность в ближайшие пару минут нам не грозит, и посмотрел на сторожевую сеть. Сеть нам показала, что ночное зверье от запаха дыма, и от света костра, пытается держаться как можно дальше. Только почти на самой границе, светился силуэт какого то крупного животного, похожего на лося, а может даже и превосходя того размерами. Силуэт еще постоял с пару минут, и пропал с нашего радара, уйдя за его пределы.

Я подбросил в костер пару поленьев потолще, и отправился досыпать. За ночь медальон меня будил еще дважды, но все это была ложная тревога. Первый раз, семейство кабанов, куда то спешащее по своим кабаньим делам, а второй, не известный мне зверь, похожий на большую черепаху, но передвигающийся довольно резво, и почему то зигзагом.

Не смотря, на ночные побудки, выспался я замечательно, и что самое удивительное, мне снились сны. Совершенно не помню о чем они были, но помню что снились, и что были они добрые.

Утро в лесу, это нечто. Над поляной висела легкая дымка, солнце недавно взошло, и его первые лучи еще не коснулись ее, а лишь пока крались, все быстрее спускаясь по ветвям деревьев. В трех метрах от меня, висят десятки ожерелий, сплетенных из тончайшей паутины, с нанизанными бусинами росы, соединяя между собой листья папоротника, опоясав тех шелковыми нитями. Птицы уже проснулись, и еще не смело, но все громче и громче, начали свою перекличку, а где то посвистывая, какая то мелкая пичуга, затянула утреннюю песню, приветствуя так новый день.