Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева)

Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твёрдо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:

— Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твоё дело.

— Ну… и что? — недоверчиво спросил Чирок.

— Ну и всё, — жёстко сказал Кирилл. — И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.

Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение «просветлело лицо». Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и всё же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.

— И вы по правде… никому?

— Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? — ответил Кирилл. — Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймёшь.

— Я… — сказал Чирок. — Я… ладно.

— Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, — подала здравую мысль Женька.

Чирок торопливо замотал головой.

— Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живёт. А дома скажу, что велосипед угнали. Всё время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю.

И Чирок первый раз улыбнулся — виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу:

— А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват.

— Что? — удивился Кирилл. И проговорил искренне: — Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег.

— Всё равно никто не верит, — с удовольствием разъяснила Женька. — И папа его не поверил. — Она увидела удивлённое лицо Кирилла и сообщила: — Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред.

Кирилл улыбнулся:

— Это у него любимое выражение.

Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал.

— Ладно, Петька, живи спокойно, — сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные ещё, но уже благодарные глаза.

— Живи спокойно, — повторил Кирилл и подумал: «Если сможешь». — Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай всё сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.

— Я сделаю, — шёпотом сказал Чирок и глаз не опустил. — Честное слово.

Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зелёного павиана Джимми.

— Поехали! — сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост.

Поднявшись на улицу Грибоедова, Кирилл и Женька пошли пешком. Женька неуверенно поглядывала на Кирилла. Наконец спросила:

— Ты считаешь, что это правильно?

— Да, — сказал Кирилл. — Считаю. А ты нет?

— Я… не знаю. Получается, что мы с ним заодно.

— Почему заодно? Он деньги отдаст… А тащить его к Еве или к директору на допрос я не обязан. А тебе что, хотелось?

— Ну, что ты… — прошептала Женька. — Но я думала, что надо.

— Не надо… Не могу я, Женька, — вдруг признался Кирилл. — Он идёт такой понурый… Будто по правде преступник. Ещё бы руки за спину заложил — и совсем.

— Руки он не мог, он велосипед вёл, — тихо сказала Женька.

И Кириллу показалось, что она всё поняла.

— Может быть, так и надо, — раздумчиво сказала Женька. — И Чиркову лучше, и всем. А то такое пятно на отряде…

— Вот вторая Евица-красавица, — усмехнулся Кирилл. — Вам бы универсальный пятновыводитель купить в химчистке.

— А что, разве я неправильно говорю?

— На чём пятно, ты сказала? — переспросил Кирилл.

— На всём отряде.

Кирилл посмотрел на неё сбоку и медленно, отчётливо сказал:

— Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь?

Нет, она не понимала. Она очень удивилась.

— А что… есть?

— А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд — это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят.

— Зря ты так, — примирительно сказала Женька.

— Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, — ладно…А за Чирка, когда его Дыба мучил?

— Не знали же…

— А почему не знали?

— Но он же не говорил.

— А почему не говорил?

— Ну… я откуда знаю?

— Знаешь. Потому что бесполезно было.

— Почему?

— А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка — премия…

— Ну чего ты, Кирилл… — жалобно сказала Женька — Разве это плохо?

— А помнишь, весной Кубышкин с синяками пришёл? Его парни на хоккейной площадке излупили, просто так, ни за что. Кто-нибудь сказал, что надо заступиться? Хоть что-нибудь сделали? Одни охали, другие смеялись…

— Ты тоже смеялся.

— Нет, — сказал Кирилл. — Тогда я уже не смеялся. Но я тогда ещё боялся многого…

— А… сейчас? — осторожно спросила Женька.

— А сейчас всё равно… — усмехнулся он.

— Что всё равно? — удивилась Женька.

— Всё равно, боюсь или нет, — спокойно объяснил Кирилл. — Так, как Чирок, я бояться всё равно не буду. Потому что он один, а у меня друзья есть.

— Да? — быстро спросила она и опустила глаза.

— Да… — сказал Кирилл, не поняв её. И повторил: — А Чирок один.

— И поэтому ты его пожалел?

То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито:

— А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить?

— Ну почему? Можно…

— И дело не только в Чирке. Ещё мать у него…

— Я понимаю.

— Ничего ты, Женька, не понимаешь, — сказал Кирилл. — Потому что у тебя нет брата.

— Я же не виновата, что нет, — ответила она почти шёпотом.

— Да ты не обижайся.

— Я не обижаюсь, — сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись.

— Про Чирка — никому, — предупредил Кирилл.

Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила:

— А твоему Антошке сколько месяцев?