Ком 6

Атаманом Сводного Дальневосточного Механизированного отряда был Гусев Никита Тимофеевич, человек возрастной, много послуживший, но всё ещё чрезвычайно бодрый и службу оставлять не собирающийся. Полагать надо, всякого повидал он за годы своей службы. Но на нашу прибывшую компанию смотрел он как генерал на цирк — слегка прищурясь и сцепив сложенные на столе руки. Я так и ждал, что вот сейчас он встанет и зычным голосом крикнет: «Пр-р-р-рекратить нести хер-р-р-рню!»

Но Никита Тимофеевич молчал и слушал. Когда мой доклад закончился, он поправил ус, задумчиво переложил с места на место самопишущую ручку с вечным пером, спросил Хагена:

— Хорунжий фон Ярров, — это Хагеновскую фамилию многие так под русский манер переиначивали, — что вы имеете добавить к докладу командира?

Хаген вздёрнул подбородок:

— Доклад сотника Коршунова считаю предельно полным, не имею ничего добавить сверх этого.

— М-гм… м-гм… Так кого, вы говорите, взяли в плен?

— Младшего принца императорского дома Великой Германской Империи, Фридриха Вильгельма Августа Прусского!

— Фридриха, значицца… Так-так… А в каком, говоришь, он звании?

— Оберст-лейтенанта, господин атаман!

— Хм… — Никита Тимофеевич озадаченно поднял брови и выпятил губу. — Чёт маловато для принца, а? Стёпа, — это он адъютанту, который при нём был и за управляющего, и за секретаря, — оберст-лейтенант, глянь, какому чину у германцев соответствует?

Степан пошуршал бумажками:

— Подполковника, ваше превосходительство!

— М-м-м! Ну, подполковник — уже неплохо, это птица покрупнее будет. Но принц!.. — Никита Тимофеевич покряхтел и потёр шею. — Так, соколы! За рейд объявляю вам благодарность. Три дня отдыха, если чего на головы нам не свалится. А насчёт этого принца докладную наверх подам. Идите пока, поставьте его на довольствие как военнопленного. Коршунов!

— Я, ваше превосходительство!

— Пленный твой, головой за него отвечаешь! Да чтоб не шлялся тут куда ни попадя.

— А баба?

— И баба пусть при нём! Ещё я с бабами не разбирался! Она ж не в звании?

— Никак нет.

— И на все четыре стороны не пошлёшь, едрит её налево! В канцелярии оформляться будете, спросите там, как её пристроить. Эти писарчуки лучше знают.

— Будет сделано, ваше превосходительство! Разрешите идти?

— Идите уж. Герои…

НА ДОВОЛЬСТВИЕ

Мы вышли в предбанник. Принц и евоная подружайка с надеждой на нас уставились. И охрана тоже. В смысле — тоже с надеждой уставилась. Не очень-то им хотелось охранять каких-то непонятных дойчей.

— Так, Фридрих, — сказал я, и принц сразу встрепенулся, — ком цу мир.

И головой обозначил, для наглядности, чтоб он за мной следовал.

Парочка ничего не поняла, захлопала глазами и начала в два голоса что-то говорить Хагену.

— Тихо-тихо! — поднял руку я. — Не клопочим! Все дружно идём в канцелярию и получаем нужные папирен! Ясно? Без бумажки вы тут не принц с невестой, а ноль без палочки. Орднунг унд дисциплинен во всём!

«Орднунг», а уж тем более «дисциплинен» для немцев — слова волшебные. И на Марту, и на Хагена, и, как можно было наблюдать, даже на принцев они чудодейственно влияют. Все трое дойчей сразу подобрались и пошли за мной ровным строем, едва ли не печатая шаг. Видел бы меня кто из родни — ухохотался бы.

В канцелярии уже слышали, что Коршун из рейда новых пленных привёл, да с трофеями. Ждали.

— Это ж надо так суметь! — удивлялся писарь, заполняющий бумаги. — С Польского фронта девчонку-немку привёз. Нет бы польку? Надо было именно на немецкий хутор выскочить! В Сирию поехал — опять немца спас. А сколько их тут, дойчей, на весь японский фронт? И нате вам пожалста! Немцы преследуют тебя, Коршун.

— Это есть судьба! — убеждённо сказала Фридрихова пассия, и писарь посмотрел на неё с сомнением:

— Ну-ну… Как мадам оформлять будем, Илья Алексеич?

Я только руками развёл:

— Атаман и сам не знает, сюда послал.

— Видишь ли, если записать её как подданную Германии, ищущую политического убежища, придётся её сразу в тыл отослать, в ближайшую губернскую управу.

Девушка поняла, что ей грозит разлука с ейным милым, и вцепилась в него обеими ручками, лопоча и заливаясь слезами. Фридрих не понял — от чего такая перемена, и Хаген принялся объяснять ему детали. Пару минут они переговаривались, как два пулемёта, после чего Фридрих что-то решительно сказал и даже пальцем этак в потолок многозначительно ткнул.

— Ну и чего? — с деловым любопытством спросил секретарь.

— Принц предлагает записать девушку в качестве представительницы иррегулярных частей. Маркитанткой. В таком случае её также можно оформить как военнопленную.

Писарь откинулся на стуле, сдвинув на затылок фуражку:

— А чего у них — маркитанты есть до сих пор?

— Тебе какая разница? — усмехнулся я. — С их слов записано, с нас спроса нет.

— Тоже верно. — Он подвинул к себе очередные бланки. — Так, дамочка, ваше полное имя?..

ПОЛКОВАЯ ЦЕРКОВЬ

Через полчаса, не забыв оформить «Кайзера» как трофей нашего экипажа, мы вышли из канцелярии с пачкой бумажек в руках. Фридрих и Эльза (так девицу звали) страшно радовались, что теперь они не только беглые, но и пленные, но для полноты счастья им чего-то недоставало.

— Фрайгерр Коршунов! — ностальгически напомнив мне Хагена двухгодичной давности, торжественно произнёс Фридрих.

Дальнейшее общение пошло через Эльзу.

— Он говорит: «я видеть, это большой военный часть».

— Та-ак?

— Он спрашивайт: «Здесь есть церковь?»

— Ну не прям-таки капитальная церковь, но полковая, в палатке — есть.

— Мы хотим разговаривайт со священник! — Эльза сложила перед собой ручки в молитвенном жесте.

— Это можно. Хаген, проводи.

— Нет, пожалуйста, мы просить вас ходить с нами!

Она сложила брови домиком, словно от моего согласия их жизнь зависит.

— Ну пошли, недалеко тут.

При виде полкового батюшки Эльза сразу заявила, что они с Фридрихом срочно хотят исповедаться. Батюшка немного удивился этакой срочности — но только немного. Мало ли, чего на войне не увидишь. Подумаешь, двум беглецам исповедь нужна.

Я, правда, не вполне понимал, зачем меня сюда притащили. Ладно, сижу на лавочке в тенёчке, жду, придрёмывать уж начал. Тут чувствую, трогают меня за плечо осторожно:

— Сын мой…

— Ар-р-х-х… — Я вскинулся, тряхнул головой, прогоняя сон. — Что такое?

Батюшка был очень серьёзен:

— Я принял исповедь. Далее, эти двое изъявили желание обвенчаться, и я не вижу к этому препятствий. Единственное, мне сказали, что теперь ты, как опекун, должен дать своё согласие.

Удивился я, конечно: