Команда осталась на судне

– У шахтеров?
– насторожился Самохин.

– Люди разные. Из поселка на работу и с работы им приходится пробираться больше километра чуть не по пояс в снегу...

– Я приказал, чтобы дорогу к шахте и электростанции пробивал трактор, - недовольно напомнил Самохин.

– Если б не трактор!
– воскликнул начальник шахты.
– Сугробы наметает за ночь... Есть места, где и трактор с трудом пробивается через них.

– Виноват в снижении дисциплины... снег.
– Самохин неодобрительно покачал головой и обернулся к главному инженеру.
– Слушаю вас, Николай Федорович.

– ...Для меня ясно одно.
– Николай Федорович глубоко вздохнул.

– Надо продолжать строить противолавинные сооружения. Но прикрыть весь комбинат, весь поселок от массы снега, несущегося с огромной скоростью и ударной силой, - дело безнадежное. На это у нас не хватит ни сил, ни времени, ни материалов. Поэтому следует прежде всего подумать о людях. Их около девятисот человек.

– Что вы предлагаете?

– Что я могу предложить?
– Николай Федорович помолчал.
– Всю жизнь я проработал на шахтах Караганды. О противолавинных сооружениях имею крайне слабое представление. Насколько эффективны будут наши защитные валы? Точных расчетов мы не имеем. Не знаем и возможной силы удара лавины. Поэтому я и считаю: главное - позаботиться о людях.

– Как позаботиться?
– жестко спросил Самохин.

– Надо поразмыслить.
– Николай Федорович уклонился от прямого ответа.

Но все его поняли. Понял и Самохин: эвакуация. Еще утром директор обогатительной фабрики предложил подготовить стоявший в стороне от поселка склад, на случай, если придется укрыть от лавины людей.

Итак, было два выхода: либо готовиться встретить удар лавины неизвестно какой силы и на каком участке, либо эвакуировать население поселка, оставив в нем лишь аварийные группы.

Поднялась секретарь парткома Фетисова, потеребила угол косынки:

– Детей из поселка надо вывезти немедленно.

– Куда вывезти?
– спросил Самохин.
– Об этом вы подумали?

– Подумала, - твердо ответила Фетисова.
– В дом дорожной дистанции. В нем можно разместить ребят. На несколько дней.

– А дорога?
– напомнил Самохин и оглянулся в поисках поддержки.
– Вы видели дорогу?

– Можно промять колею тягачами.
– Фетисова настойчиво смотрела на начальника комбината и, словно подсказывая ему ответ, повторила: - Можно.

– Посылал я тягач в том направлении, - устало произнес Самохин.
– На первом же километре он застрял в сугробах.
– Он поднялся.
– На этом мы закончим. Решение я приму утром. Сейчас в темноте все равно ничего сделать нельзя.
– Самохин перехватил укоризненный взгляд Фетисовой и с подчеркнутым спокойствием произнес: - Попрошу всех разойтись по участкам. К шести утра представите мне сводки о ходе работ.

...Самохин принадлежал к породе людей, выращенных первыми пятилетками. За плечами у него осталась нелегкая жизнь: завод, учеба - сперва на рабфаке, затем на заочном отделении института. Самохин никогда не был так называемым молодым специалистом, диплом он получил, уже будучи заместителем начальника цеха. Окончив институт, стал изыскателем, втянулся в новое для него дело. Поиски медных руд занимали все его время, помыслы. Искал он упорно, год за годом, забывая о личной жизни. Жену и дочь ему приходилось видеть лишь по три-четыре месяца в году.

Пока Самохин искал богатые залежи, техника добычи ископаемых выросла. Был разработан план добычи меди из залежей Приполярной области, считавшихся прежде нерентабельными. Кто-то вспомнил о заводском опыте Самохина, и его назначили начальником комбината. Но едва у подножия Кекура разбили палаточный лагерь, как пришло известие о смерти жены.

Впервые в жизни Самохин оставил работу, когда, казалось, невозможно было оторваться от площадки с новенькими палатками.

За несколько часов, проведенных в самолете, Самохин передумал о многом, понял, как неполна была его семейная жизнь. Перед его глазами стояло грустное лицо жены в добрых мелких морщинках. И оттого, что не стало человека, знавшего его думы и чаяния, у которого он столько лет находил поддержку в трудные минуты, ощущение беды и горя вытеснило все другие чувства...

После смерти жены Самохин заметно изменился. Теперь он щедро отдавал дочери внимание и заботу, которых так не хватало покойной. Люся регулярно получала от него обстоятельные письма.

А на днях, дождавшись студенческих каникул, прилетела в поселок навестить отца...

...Люся вошла в кабинет и остановилась: не помешала ли? Последние дни она не находила себе места. Поселок жил в постоянном напряжении. Отец почти не появлялся дома. Все заняты, озабочены, спешат. Одна Люся не знает, куда девать себя. Дачница!

Самохин встретил дочь усталой улыбкой.

– Не спится?
– спросил он.

– Ты тоже не спишь.
– Люся подошла к отцу.
– Я прочла телеграмму от Крестовникова. Почему ты не обследовал склон Кекура? Неужели никто из ребят не поднимался на гору, не знает тропинок?

– Какие тропинки! Тропинки прокладываются там, где люди ходят. Кого понесет на Кекур? Зачем? Эта горушка так же не исследована, как какой-нибудь семитысячник в Гималаях.

– Но ведь подняться на нее не очень сложно, - возразила Люся.
– Даже не зная тропинок.

– Подняться можно.
– Самохин понял недосказанное дочерью.
– Но зачем? Я бывал в горах и кое-что знаю о них. Если люди несведущие проверят состояние снега, это может принести только вред, дезориентировать нас. Ты студентка географического факультета и прекрасно понимаешь это.

– А если б я поднялась на гору?
– Люся смотрела на отца настойчивым взглядом, как бы прося его согласия.
– Не одна. Найдутся в поселке крепкие лыжники...

– Поднимешься, - раздраженно проговорил отец.
– И что ты там сделаешь? Голыми руками?

Люся молчала. Как ни хотелось ей помочь замершему поселку, она понимала: отец прав. Что можно сделать в горах, не имея даже снежного зонда, термометра? А если б они и были? Люся знала устройство гляциологических приборов, но никогда ни один из них не применяла в горах. Да и сумеет ли она самостоятельно определить, что за лавина образуется на Кекуре, насколько велика угроза?

Самохин понял состояние дочери.

– Приехала, называется, навестить отца.
– Он обнял Люсю.
– А батя... то носится по комбинату, то безвылазно сидит в кабинете.

– Мне двадцать один год.
– В голосе Люси прозвучал упрек.
– Других такого же возраста ты посылаешь в метель работать, строить противолавинные сооружения. Одна я живу тут...
– Люся запнулась и с усилием выдавила конец фразы: - Дачницей живу.

– Затихнет метель, - продолжал Самохин, не отвечая дочери, - пошлю нарочных в райцентр. На лыжах. Ты горнолыжница. Пойдешь с ними.

– Не пойду.

– Пойдешь.

– Нет.

– Если б ты была нужна здесь, я и не подумал бы об этом, но твое место в университете.