Команда

— Рубеус, ты в уме? Не было еще случая, чтобы Дамблдор чего-нибудь не знал. — Кингсли обследовал подоконник, поковырял зачем-то землю в горшке с квелой фиалкой, развернулся и полез на антресоль. — Впрочем, для особо недоверчивых — вроде тебя — он дал запись разговора с Джеймсом для думосбора. Желаешь ознакомиться?

— ….. …. ……!

— И тебя с праздником. — Кингсли наконец обнаружил на верхней полке мятый пакет, разрисованный пышными плюшками. — О!.. Сухарей хочешь?

— Свои девать некуда…

Препираться Хагрид сразу бросил — сработал стайный инстинкт, призывающий прогнуться под общеизвестную аксиому «Дамблдор никогда не врет». Вылив в горло остатки скотча, он распрощался с Кингсли и поплелся домой. Однако голове думать не запретишь, уже на выходе из Министерства в мозгу Рубеуса сложился целый букет из сомнений, странных совпадений и логических неувязок. Почему в Литтл-Уингинге, когда Хагрид объяснил происхождение мотоцикла и собрался вернуть технику хозяину, Дамблдор даже глазом не моргнул? Знал же прекрасно, где сейчас хозяин. Не хотел бодяжить ведром печали и без того грустную действительность? Дык лучше так, чем с утра из «Пророка». Не нашел в себе сил огорчить подчиненных до полного уныния? Гы-гы-гы, когда это директор стеснялся резать правду-матку прямо в рожу окружающим! Разве что эта правда-матка этим окружающим совсем ни к чему… Как там у него? «Если правды сказать нельзя, лучше промолчи, но не солги, ибо ложь недопустима»… Видать, не придумал тогда еще, какую именно правду, в каком количестве и под каким соусом подать на стол жаждущим информации сапиенсам. Не врать ведь можно очень по-разному. А Рубеус, меж прочим, до утра, как дурак, с этим мотоциклом…

Вообще странности начались раньше, в Хэллоуин. Бледный, как-то враз постаревший директор явился в Большой Зал спустя полтора часа после начала традиционного пира, проигнорировал удивленные взгляды и шикарный десерт на столах, отодрал Рубеуса от тарелки, выволок в коридор и осчастливил списком кратких, четких инструкций: немедленно к Поттерам, забрать ребенка, отнести за пять домов к Батильде, переждать у нее до вечера. К следующей полуночи доставить мальчика в Литтл-Уингинг на Тисовую улицу, дом четыре. По возможности организовать присутствие там же профессора МакГонагалл. Все.

Ошалевший от небывалой торопливости и приказного тона начальника Рубеус рванул в Годрикову Лощину. Там, в раскуроченном взрывом доме, в пелене не успевшей еще осесть пыли он нашел два трупа и живого, очень сердитого годовалыша со свежим порезом на лбу. Дальше закрутилось в ритме квиддичного матча: черное от горя лицо Сириуса, перепуганная старуха Батильда с древней на вид погремушкой в руке, жалобное хныканье осиротевшего ребенка, магловский супермаркет с низким потолком и невероятным количеством детского питания на полках, бессонная ночь, взбудораженный поутру Хогвартс, жесткая хватка злой из-за отсутствия информации Минервы… Вихрь бьющих по психике впечатлений помешал задаться элементарным вопросом: а откуда вообще директор знал… знал? Ладно, на доме, скажем, сигналка стояла. Жизнь малышу Гарри пообещало Пророчество… Но впервые на памяти Рубеуса Дамблдор пропустил хэллоуинский пир ‒ заперся у себя в кабинете, будто ждал сигнала. План с Батильдой и Дурслями тоже явно не с неба упал. А еще в мае месяце Арабелла Фигг неожиданно купила дом в Литтл-Уингинге, и именно Хагрид по просьбе директора помогал ей с переездом ‒ возил на своей таратайке вещи, таскал шкафы и диваны, ловил разбегающихся кошек и попутно изучил нужный кусок Суррея…

Выводы оказались настолько кошмарными, что Хагрид, невзирая на рабочий день, отправился в «Дырявый Котел» и надрался там до целого легиона пикси верхом на саламандрах. Протравленный ароматом возлияний воздух паба звенел счастливым хохотом, люди вокруг обнимались и стучали бокалами в честь Мальчика-Который-Выжил, а Хагрид заливал огневиски свое жуткое знание и давился слезами. Бедные Поттеры, бедный малыш Гарри, бедный Сириус… ну конечно, какой из него воспитатель! Самому бы кто мозги вправил… А Томми-то жив, жи-и-ив, пакостная рожа, и значит, ребенку, который ползал всю ночь по чужому дому в поисках родителей, несчастному детенышу, чей плач («…мамока… мамока…») до самой смерти будет звучать у Рубеуса в голове, маленькому мальчику со шрамом на лбу придется вырасти героем. Страшная у вас работа, господин директор… И ведь узнает кто — спасибо не скажет, наоборот, отшатнется, осудит, заклеймит, камнями закидает и пойдет, весь чистенький и пушистенький, по свежеотмытому миру, который вы ему ценой души своей выкупили… Бедный, бедный директор… Будь ты проклят, Томми Риддл…

Как добрался до второго этажа, Хагрид не помнил, но проснулся он на полу одного из номеров. Причиной пробуждения оказалось деликатное постукивание в дверь ‒ очевидно, старина Том дал знать в Хогвартс, и похмелять лесничего Дамблдор прибыл лично. За пинтой первоклассного зелья последовал крепкий чай и гора кексов, стучал в стекло ледяной даже на слух дождь, жарко кипело пламя в камине, разговор легко витал вокруг школьных неурядиц, и кошмарные открытия вчерашнего дня как-то сами собой перетекли обратно в сомнения. Ну пропустил человек хэллоуинскую обжираловку, что с того? Может, животом маялся, или печенка, не молоденький, чай. О Петунье Лили говорила часто, мол, зависть сестренку сглодала, а росли душа в душу, вот и вспомнил директор первым делом про нее. Старушка Арабелла давно хотела перебраться на юг страны — какой уж Абердин с ее-то артритом. Сириус… Ну что ж, Сириус — Блэк, и смирись с этим, доверчивый гомункул, а то разнюнился, будто впервые тебе пришлось разочароваться в человеке. Не-ет, в Лес, бегом в Лес, и сразу до Овражьего предела — простынки, небось, стосковались по любимой тыквенной стружке…

Расставаясь с Дамблдором у дверей замка, Хагрид все-таки не удержался, спросил:

— Директор, а почему вы Сириуса-то… не поговорили? Вы ж там были, когда его привезли.

Дамблдор сморщился, как от горького.

— Не очень-то приятно смотреть в глаза тому, кто предал твое доверие, Рубеус. Они же мои ученики, мои дети...

Старик вдруг уселся прямо на каменные ступени, и Хагриду ничего не оставалось, как примоститься рядом.

— Знаешь, как они себя величали? «Мародеры». Не мешало бы кое-кому заглянуть в словарь… да. Но эти охальники не любили словарей, зато любили шкодить и безобразничать. Мои блистательные гриффиндорские лентяи… Затем случилось Пророчество, и каждый из них совершил ошибку, роковую ошибку. Один поставил школьную дружбу выше безопасности семьи. Другой предал. Третий, поддавшись шальному порыву, совершил большую глупость. А четвертый… ох, забыл совсем… Рубеус, четвертый сейчас спит у тебя на кровати.

— Люпин?

— Он пришел… э-э-э… точнее сказать, приполз в замок из Хогсмида вчера поздно вечером. По счастью, дежурила Минерва. Она решила, что студентам совсем ни к чему созерцать… э-э-э… и обонять недавнего однокашника, потому отлевитировала его к тебе в хижину. Позаботься о нем, хорошо? Считай это взысканием за прогул.

— Ну что ж вы так, я… конечно! А… какая его ошибка?

— Ремуса? Хм. Он просто, как обычно, счел себя лишним. Отошел в сторонку, позволил нам считать его предателем. В итоге мы прошляпили предателя настоящего… — Дамблдор тяжело вздохнул. — Четыре Мародера, четыре ошибки ‒ и вот Риддл повержен, Англия ликует, все счастливы.

— Все?

— Кроме Ремуса, нас с тобой… Минервы, они ведь и ее ученики тоже. Душу из меня вынула, почему я сам не стал Хранителем.

— А… почему?

— Должен был, конечно, но Джеймс решил довериться друзьям ‒ дружбу он ценил превыше всего. Помнишь историю с Гремучей Ивой?

— Дык не просто так полез, а этого же спасать… ну… слизеринского проныру.

— Не обольщайся. Мальчик побежал выручать друзей, а на беднягу Северуса ему, как выражается молодежь, было плевать с Астрономической башни. Боюсь, этого Северус ему никогда не простит.

— Джеймс умер.

— Бывают люди, настолько незыблемые в своей любви или ненависти, что даже всемирный потоп вряд ли что-то для них изменит. Смерть Джеймса и Лили не загасила, а лишь многократно усилила глубину чувств Северуса. Боюсь, в будущем эта детская вендетта еще доставит нам массу неприятностей.

— А разве этот… Северус — не в Азкабан?

— Я приложу все усилия, чтобы Аврорат и Визенгамот причинили мистеру Снейпу как можно меньше беспокойства. Он один из самых мужественных молодых людей, которых мне доводилось встречать. Кроме того, надеюсь принять нашего юного Мастера Зелий на преподавательскую должность уже на следующей неделе… если, конечно, Минерве удастся его уговорить.

— Этого… учителем?! Он же меченый!

— Я доверяю Северусу Снейпу.

— Но как… не понимаю… директор! Этому доверяете, а с Сириусом даже не погово…

— Мне нечего сказать Сириусу Блэку, и, думаю, у него для меня тоже нет ничего, кроме бессмысленных проклятий. — Директор поднялся. — Я пришлю тебе зелье для Ремуса. Гораций сварил к празднику целый бочонок — интересно, с чего он решил, будто оно понадобится?

Через неделю в замке появился худой, патлатый зельевар, и Хагрид на удивление быстро нашел с ним общий язык — быть может, потому, что с первого взгляда понял: никакой радости по поводу гибели врагов тот не испытывает. Наоборот, в холодной пустоте равнодушного взгляда Рубеусу почудилась та самая безнадежная обреченность, которую не раз приходилось видеть в глазах умирающих животных. Видать, судьба страшно отомстила слизеринскому проныре за темные игры, и если дышит до сих пор, то уж точно не ради себя любимого. Прав Дамблдор, большого мужества мальчик.