Командарм Дыбенко(Повести)

Появление в Лесной республике Асанова тоже было связано с обозом. Он информировал Волкова и Карпова о помощи, которую окажет обозу Красная Армия, где и на каких участках будут встречать подводы с продовольствием армейские разведчики-лыжники, какие будут применяться на маршрутах формы связи, одним словом, все те меры, которые могут гарантировать безопасность людей, сопровождающих продовольствие…

Разговаривая с товарищами, Волков наблюдал за учителем, который, видно, что-то интересное рассказывал присмиревшей девочке.

— Обдумали мое предложение, Николай Осипович?

Учитель повернул голову:

— Обдумал. Не могу я, Олег Григорьевич, оставить людей, с которыми живу под одной крышей. Не могу! Ведь посчитают, что я струсил и сбежал.

— А мы им объясним.

— Спасибо. Только останусь я в своей школе… А вот к Шуханову у меня покорнейшая просьба. — Рачев достал из кармана конверт и записку. — Узнайте в Ленинграде, куда выехал вот этот детский сад, — показал он пальцем на конверт. — А там уж напишите адрес и отправьте. Это к жене. Очень прошу.

Шуханов взял конверт, записку с адресом и пообещал сделать все возможное.

— А это адрес Валюшиных родителей. Они-то, наверное, знают, где сейчас детский сад. Расскажите, что дочь их жива, здорова и находится у хороших людей.

Шуханов еще раз пообещал сделать все от него зависящее.

А Карпова одолевали тягостные мысли: «Почему я не сказал правду? Почему до сих пор скрываю, что нет в живых Устиньи Алексеевны, нет в живых и многих детей, которых она поехала сопровождать?»

Рачев собрался уходить.

— Желаю всем вам большого успеха, — сказал он и каждому пожал руку. — А к партизанам отправлюсь в любое время.

Когда за учителем закрылась дверь, Асанов сказал:

— Напрасно он отказался выехать на Большую землю. Силенок-то у него маловато.

— Пусть живет с нами, — сказал Карпов и, улыбаясь, посмотрел на Шуханова. — Послушайте, капитан Мерке! А ваша борода?

— Что борода? — не понял Петр Петрович. — Вполне даже приличная!

— Все предусмотрели, а о бороде не подумали, — продолжал Карпов. — Сбрить, сбрить начисто!

За время лесной жизни лицо Шуханова сильно заросло. Борода ему нравилась, и он уверял себя, что партизану она совершенно необходима, как средство маскировки.

— Вот хотя бы вам, Александр Иванович, — усмехнулся он. — В таких зарослях вас никто не узнает.

— Я деревенский мужик. А вы теперь в роли немецкого офицера. В таком виде вам пускаться в путь нельзя.

Петр Петрович ждал, что скажут Асанов и Волков, но те молчали. Подумав, Шуханов согласился: «А ведь, пожалуй, Карпов прав».

Неожиданно подала голос Тося:

— А что, если забинтовать лицо или повязать платком… Может же быть этот самый Мерке обмороженным?

Шуханов, улыбаясь, поддержал девушку:

— Чащина права. На этом проклятом восточном фронте все может случиться…

— Ну а как с верховой ездой? — опять спросил Карпов.

— Это посложнее, чем борода, — вздохнул Шуханов.

Прожив на свете сорок пять лет, инженер ни разу не садился верхом на лошадь. Полсвета исколесил, на всех видах транспорта передвигался — по земле, по воде, под водой, по воздуху, а верхом ездить не приходилось. И поэтому обучение конвоиров было поручено ездовому Надечкину. Бывший конармеец горячо взялся за дело. «Когда-то я был наездником ого-го каким! — хвастался Савелий. — Сам Буденный не раз меня в пример ставил». Надечкин как-то подтянулся, даже пить перестал. Немецкая шинель, пилотка, натянутая поверх шерстяного серого шарфа, большие, зашнурованные до самых колен ботинки на войлочной подкладке делали Савелия похожим на немца. Все его ученики быстро освоили верховую езду. Только у Шуханова не получалось. Его кобыла гнедой масти с белой звездочкой на лбу чувствовала хозяина, но иногда ни с того ни с сего начинала упрямиться, шла поперек дороги. И тут Шуханов терялся.

— Вы, Петр Петрович, с ней по-немецки балакайте, — советовал буденновец. — Она по-ихнему обучена.

Лепов, склонный к быстрым выводам, измерив лошадь взглядом, заключил:

— Не корабль, освоить можно.

Попотеть Шуханову пришлось основательно.

— Выходит, конный спорт — дело нелегкое? — улыбнулся Волков.

— Нелегкое, Олег Григорьевич. Проще корабли строить.

— Зато после войны станете лихим дербистом, будете выступать на ипподроме, на трехлетках, — пошутил комбриг.

Асанов не участвовал в этом разговоре, он расхаживал по избе, заложив руки за спину, и о чем-то думал.

— А нужен ли нам этот «немецкий конвой»? — неожиданно спросил он, остановившись около Карпова. — Что он практически нам дает? Способны ли пятнадцать ребят, переодетых в немецкую форму, защитить обоз в случае, если возникнет опасность? Конечно, нет. А вот в беду могут попасть… На охрану продовольствия мы выставляем две партизанские бригады — вашу и соседнюю, Егорова. Да и регулярные части помогут. Обстановка для нас сложилась благоприятная. Немецкое командование занято вызволением своих войск из демянского котла. Огромные силы фашистов прикованы к Холму, где уже много дней отбиваются от частей Красной Армии… Я, конечно, не настаиваю. Но неудобство тут большое. Мне кажется, Петру Петровичу не особенно приятно переодеваться в чужую форму.

«Молодец Николай Дементьевич», — подумал Шуханов.

К удивлению всех, Александр Иванович согласился с Асановым.

— Ну что ж, раз представитель Красной Армии считает, что такой конвой ни к чему, откажемся от него, — сказал он. — Обойдемся без него…

Под вечер Асанов и Волков уехали. Последний раз отправился к своим конникам и Шуханов.

В Каменке опять стало тихо…

Глава двенадцатая

К походу все подготовлено. Продукты упакованы в мешки, уложены на дровни и укрыты сеном. По всему маршруту расставлены партизанские отряды.

Более двухсот человек, которым предстояло везти собранные продукты для защитников блокированного города на Неве, отдыхали в тех деревнях, из которых завтра выйдут в опасный путь.

Карпов ночевал у Никиты Павловича. И хотя как будто все было учтено, Александр Иванович волновался и долго не мог заснуть, прислушивался к тихому перешептыванию, доносившемуся с кухни.

Там хлопотали Прасковья Наумовна и Тося. Бодрствовал и Володя. Он обиделся на деда за то, что не взял с обозом.

— В нашей избе, да и во всей деревне, ни одного мужика не останется, — говорил Никита Павлович внуку. — Кто же за женщинами да детьми присматривать станет? Тебе, Володя, придется. Так-то.

Может, дедушка и шутил, его не сразу поймешь, но Володя сказал, что Вениамин Платонович вернулся из госпиталя в Каменку и что теперь в деревне будет мужик. Дедушка объяснил, что Чащин скоро отсюда уедет.

— А ты, дочка, к партизанам вернешься? — спрашивала Прасковья Наумовна Тосю.

— Вернусь, тетя Праша.

— А я бы на твоем месте осталась. Тут можешь загубить себя. Ох, заговорилась! — всплеснула руками хозяйка. — Пора противень доставать, а то Володя дрова-то принес березовые, жаркие! — Побросала сильно поджаренные сухари в решето. — Алеша Лепов останется или как?