Командарм Уборевич. Воспоминания друзей и соратников.

Бойцы и командиры расхохотались. Когда же подали автомобиль, командарм весело козырнул:

– До скорой встречи, друзья!

– Счастливого пути, товарищ командарм!

Вечером Примаков собрал командиров и комиссаров всех частей нашей дивизии. Он сообщил, что, по показаниям пленных и данным разведки, командующий 6-й польской армией генерал Ромер сосредоточивает крупную группу войск в районе Староконстантинова, намереваясь ударить во фланг 1-й Конной армии на Шепетовку и тем самым приостановить преследование 3-й польской армии.

– Командарм Уборевич, - объявил Примаков, - принял решение послать нас в рейд, нанести удар по тылам и резервам 6-й польской армии. Командарм поехал в шестидесятую дивизию для организации прорыва, в который мы должны войти.

Вечером 3 июля 1920 года 60-я стрелковая дивизия при поддержке двух бронепоездов прорвала оборону противника на участке от железнодорожной станции Комаровцы до местечка Волковинцы.

Ранним утром, едва забрезжил рассвет, шесть наших полков с 6 орудиями и 48 станковыми пулеметами на тачанках незаметно проскользнули в прорыв и двинулись в направлении города Проскуров (ныне Хмельницкий), где находился штаб 6-й польской армии.

И. П. Уборевич с членом Реввоенсовета армии М. Л. Рухимовичем недалеко от Комаровцев провожали червонных казаков в рейд. Стоя на обочине дороги, они напутствовали добрым словом и пожеланиями победы каждую проходившую сотню. Опытным глазом командарм проверял каждую тачанку, каждую повозку - не лишняя ли она, не стеснит ли маневр конницы.

В первой колонне на штабной тачанке Иероним Петрович заметил меня, завернутого в бурку. Мне нездоровилось, и Примаков разрешил ехать пока на тачанке. Немедленно я был высажен из тачанки. Иероним Петрович приказал перебраться в его автомобиль и следовать вместе с ним в Ольвиополь (ныне город Первомайск), где размещался основной штаб 14-й армии. Проводив конницу, мы уехали в штаб.

На другой день я почувствовал себя лучше и решил добраться до штаба тыла своей дивизии. Но Иероним Петрович приказал остаться и работать у него для поручений, пока червонные казаки в рейде.

В те годы радиосредства были весьма несовершенными. Связь с ушедшей в рейд дивизией прервалась. Что она там делает? Добилась ли успеха? А может быть, ее постигла неудача? Командарм ничего не знал и страшно нервничал.

На третий день стали поступать агентурные сведения о том, что червонцы громят тылы 6-й польской армии. Но Уборевич ждал весточки от самого Примакова.

И вот через линию фронта прорвался командир взвода и привез донесение В. М. Примакова: «Проскуров взят, штаб 6-й армии разгромлен, взяты пленные. Генерал Ромер случайно оказался в Староконстантиновской группе, поэтому избежал плена. В Черной Остраве захвачены в плен крупные резервы польской армии, пленены генерал и полковники, взяты очень большие трофеи. Враг в панике бежит на запад. Генерал Ромер стремится отвести перепутавшийся части армии за реку Збруч».

Иероним Петрович был несказанно рад.

В первых числах июля 1920 года И. П. Уборевича перевели на врангелевский фронт. Он взял с собой и меня.

Поездом из пяти вагонов с двумя паровозами мы выехали 7 июля из Ольвиополя в Александровек (ныне Запорожье), где стоял штаб 13-й армии.

В четырех вагонах размещалась вооруженная «льюисами» и гранатами охрана, на головном паровозе -два станковых пулемета. Прожектор далеко вперед освещал наш путь. Мощный луч света, нервно перебегая, прорезал темень то с одной, то с другой стороны железнодорожного полотна. Все эти меры комендант поезда принял на случай налетов махновских шаек, носившихся по Екатеринославщине.

Поезд летел почти без остановок, и все же командарм то и дело посылал меня к коменданту:

– Пусть нажмет еще. Я должен быть на месте завтра!

В зловещей темноте не раз строчили пулеметы, но, к счастью, огонь бандитов нас не зацепил.

8 июля мы прибыли в Александровск. Командарм прямо с вокзала поехал в штаб к Р. П. Эйдеману, от которого должен был принять 13-ю армию, а мне приказал подыскать квартиру вблизи штаба. Я и нашел ее в каких-нибудь 200 метрах от штарма, но жить в ней Иерониму Петровичу почти не пришлось: он с головой ушел в дела - то работал в штабе, то разъезжал по фронту.

А фронт армии растянулся в трехсоткилометровую дугу - от Херсона шел по правому берегу Днепра до Никополя, пересекал Днепр, южнее Александровска поворачивал на Орехов, Семеновку, Большой Токмак и упирался у Бердянска в Азовское море.

Дивизии давно не получали пополнений- все силы бросались на белопольский фронт. Людей косил тиф. В Латышской дивизии полки сжались до размеров батальона. В армии не было, как у Врангеля, танков, не хватало авиации и бронемашин.

Разобравшись в обстановке, Иероним Петрович поехал знакомиться с дивизиями. Начались ежедневные рейсы: утром - на фронт, ночью - в штаб. Шoфep командарма Закладной не успевал осмотреть доверенные ему «бенц» и «Мерседес», как снова надо было мчаться на передовые позиции. Иероним Петрович, сам со слипающимися глазами, иногда давал отдых шоферу, разрешал подремать на заднем сиденье, садился за руль и на предельной скорости вел машину.

Я успевал каждую ночь по нескольку раз вздремнуть за столом в приемной командарма или в штабном телеграфе, где полтора десятка морзе выстукивали сводки и бесконечные просьбы из дивизий. Командарм часто посылал меня на телеграф торопить штадивы с донесениями, передавать очередные распоряжения, выяснять разные вопросы. Возвращаясь, я всегда заставал его бодрствующим, часто беседующим с членом РВС армии Н. П. Горбуновым.

Колоссальная энергия и работоспособность Иеронима Петровича, почти ежедневные выезды на фронт, его умение оперативно решать сложные вопросы и находить выход из любых трудностей привели к некоторой стабилизации фронта армии. Его властную руку почувствовали и штаб армии и тыловые органы.

Отличным помощником командарма была авиационная группа, которой командовал летчик И. У. Павлов. Разведывательные и бомбардировочные полеты проводились почти ежедневно. Иероним Петрович знал всех летчиков в лицо, часто вызывал их сразу после посадки на доклад, для смелых и находчивых не жалел наград. Летчика Туманского наградил орденом Красного Знамени прямо после доклада.

Любил командарм летчика Сапожникова, считавшегося грозой белогвардейской авиации. На своем вертком «снайпе» он нередко пролетал низко над городом, выполняя целый каскад фигур высшего пилотажа. Иероним Петрович не раз указывал И. У. Павлову и самому Сапожникову на опасность таких полетов. И все же Сапожников стал жертвой лихачества- разбился при взлете горкой с виражом. Достаточно было мотору раз «чихнуть» - и самолет, потеряв скорость, упал на землю.

Иероним Петрович и Н. П. Горбунов поехали на похороны. Подъезжая, мы услышали звуки вальса. Оказалось, что Сапожников просил товарищей в случае его гибели не унывать, на похоронах играть вальс, а не грустный марш.

Выступая у могилы, командарм сказал:

– Большая, очень большая для нас потеря. Неустрашимый и прекрасный летчик, товарищ Сапожников мог еще много сделать для разгрома врагов. Неуместная лихость унесла от нас прекрасного бойца и человека. Смерть его должна научить всех нас осмотрительно относиться к своим поступкам, помнить, что каждый из нас еще очень нужен Родине.