Командарм Уборевич. Воспоминания друзей и соратников.
Шрифт:
– Будем заниматься с людьми, товарищ командующий, - отвечал я растерявшись.
– Дело покажет...
– Не уверен, что оно у вас покажет. А пока обязываю вас ввести жесткий режим дня: два часа строевой подготовки и шесть часов специальной технической учебы с преимущественным вниманием строительству жестких полос аэродрома. Если не будет ладиться, обращайтесь за помощью к товарищу Лактионову, моему заместителю товарищу Жильцову, ко мне. Но если проявите вялость - добра не ждите.
Выйдя из кабинета, я долго вытирал платком шею, лоб, виски.
Бывало, приедет Уборевич
– Скажите, какое давление должна выдержать полоса жесткого покрытия аэродрома при посадке тяжелого бомбардировщика? Какое соотношение компонентов предусматривается в массе для бетонирования полосы? Через сколько часов схватывается бетон, когда можно снимать опалубку?
Если ответ был правильным и быстрым, командующий улыбался, а если неправильным или вялым - бросал гневный взгляд из-под пенсне на преподавателя. И мы удивлялись: откуда у него все эти специальные, чисто инженерные познания?
Увидит захламленность на каком-нибудь участке, скажет:
– Кто здесь прорабом? Понизьте его в должности. От неаккуратного человека нечего ждать хорошей работы.
Однажды от него сильно досталось моему начальнику товарищу Терскому за то, что у кухни столпилось много красноармейцев, чистивших картошку. Снабженцы не завезли вовремя картофель, и, чтобы не сорвать обед, Терский послал на кухню вместо обычных пяти человек пятнадцать.
– В следующий раз замечу, - рассердился Уборевич, - заставлю вас лично отработать время, непроизводительно потраченное красноармейцами. Государство послало их к нам из-за важности стройки, а вы чуть не взводами ставите на картошку...
Но если, бывало, позвонишь в штаб округа, пожалуешься: «Автомашин не хватает, товарищ командующий», они появлялись незамедлительно.
Крепко досталось и мне, когда я не успел сдать вовремя жилой дом, а эксплуатационный состав аэродрома уже прибыл к месту работы.
Командующий вызвал для объяснений. Я ехал и надеялся, что Уборевич поймет мою невиновность: проект дома запоздал; чтобы ввести дом в эксплуатацию, не хватало сантехнического оборудования; были и другие причины, не зависевшие от нашей подрядной организации.
Но Уборевич ничего не хотел знать:
– Квалифицированные люди размещены в палатках, их семьи рассованы по углам в крестьянских избах! Какое тут настроение для работы?
– Но ведь проект запоздал, товарищ командующий, оправдывался я, - до сих пор нет раковин, смывных бачков, ванн...
– Почему вы не говорили раньше об этом? А я, надеясь на вас, вызвал командиров, они с семьями приехали... Ведь это же люди, в лесу, что ли, им ночевать?
На этот раз я и Терский получили по выговору. Но случалось и похвалы зарабатывать.
Иерониму Петровичу очень понравился ночной санаторий, который я организовал для лучших рабочих.
– Скажите, пожалуйста, до чего дожили...
– улыбался он.
– Какой контраст со временами гражданской войны! Бывало, услышим, что в армию едет командующий фронтом - Егоров, Фрунзе, Тухачевский, - горим от стыда. Продукты
Не любил Иероним Петрович нерадивости, очковтирательства, малейшего нарушения дисциплины и порядка.
Однажды собрал совещание строителей аэродромов. Пригласил не только нас - строителей-подрядчиков. Присутствовали все командиры и комиссары авиационных частей, члены Реввоенсовета округа.
Объясняя отставание от назначенных сроков, начальники строек ссылались на некомплектность чертежей, нехватку оборудования. Докладывали только о завозе материалов, о подготовке земляного «корыта» будущих взлетно-посадочных полос, но никто не говорил о главном: об укладке бетона, венчающей сооружение взлетно-посадочной полосы.
У всех членов президиума кислые лица. Особенно Недоволен докладами Уборевич.
Но вдруг положение изменилось. Начальник строительства ржевского аэродрома Терский назвал такие показатели укладки бетона, что в зале прокатились возгласы удивления.
– Тысячу Квадратных метров полосы даем в сутки!
– докладывал Терский.
– Ого! Это же рекордная цифра!
– вырвалось у кого- то в президиуме.
– Чудесно!
– повеселел Иероним Петрович.
– Кто же это сумел так организовать дело?
– Главная заслуга в этом, - ответил Терский, - нашего главного инженера Горбачева. Сильно тормозило работы рифление плит - Горбачёв отменил его. Укладку бетона...
– Как отменил?
– сразу же насторожился командующий.
– Кто ему разрешил? Как же будут садиться самолеты?!
В зале и в президиуме замешательство.
– Никто не разрешал, - сразу оторопел Терский, но ведь это оправдывается... Горбачев пошел и на дальнейшее упрощение проекта: укладывать бетон мы стали в площадь опалубки не метр на метр, а два на два...
– И опять без разрешения?!
– побелел Уборевич.Кто же позволил ему самовольничать? Что он- с ума сошел?!
– Но ведь производительность выросла в два-три раза, товарищ командующий...
– стушевавшись, оправдывался Терский.
– Какая, к черту, производительность, когда вы бесцеремонно выкидываете целые элементы из проекта, нарушаете технологию, указания центра и мою директиву! Вы, товарищ Терский, пошли на поводу Горбачева и несете чушь. Это же чистейший авантюризм, в жертву которому приносятся интересы государства. Очковтирательство, если не вредительство! Я прерываю совещание. Прокурор сегодня же займется вашими делами.
В приемной меня окружили товарищи:
– Кончилась твоя песня, Горбачев, в округе...
– Да что- в Округе! Из армии выгонят!
– А может, поедет туда, куда Макар телят не гонял...
Я вернулся в гостиницу как обреченный. Только где-то в самой глубине мозга билась надежда: «Не может быть, чтобы не разобрались, не может быть, чтобы не признали пользы...»
В номере зазвонил телефон.
– Горбачев слушает.
– С вами говорит прокурор Округа. Я уже пятый раз звоню вам. Прошу зайти ко мне в шестнадцать часов.