Командарм Уборевич. Воспоминания друзей и соратников.

Для меня ночное посещение командующего послужило толчком для более глубокого изучения авиационной метеорологии. Пришлось взять за правило ежедневно, прежде чем войти в рабочий кабинет, зайти на метеорологическую станцию, изучить погоду и прогноз на сутки. Начальник метеостанции Шириков был этим очень доволен и самым добросовестным образом посвящал меня в тайны своей любимой науки, знание которой многие из летчиков тогда, к сожалению, недооценивали.

Мне странно было иногда слышать от некоторых командиров, что Уборевич недостаточно чуток, сух в обращении. Это неверно. Нельзя же обычную военную требовательность расценивать как сухость в обращении.

На самом же деле чуткость, отзывчивость, человечность командующий проявлял постоянно. Нельзя было не заметить, как повышается благоустройство гарнизонов и военных лагерей, как улучшается питание и культура обслуживания командного состава и красноармейцев.

За короткий срок во всех крупных авиагарнизонах были построены добротные Дома Красной Армии для летно-подъемного состава, открыты дома отдыха с бесплатным питанием. Округ располагал многими детскими садами, яслями, пионерскими лагерями. Для командного состава и семей в живописной местности под Смоленском был выстроен дачный поселок Гнездово. И жильем в городе мы были обеспечены хорошо.

У нас, в Смоленском авиагарнизоне, ночной дом отдыха летчиков был размещен в неудобной квартире. Уборевич, побывав там, возмутился:

– Как это так? Ведь это же люди, на плечах которых лежит такая ответственность. Безобразие!

И мы скоро получили бывший помещичий дом в совхозе «Изовенька» под Смоленском.

Однажды я высказал командующему желание перейти со штабной работы на командно-строевую.

– Что же вас туда тянет?
– спросил он.

– Только тогда можно хорошо понять авиацию, - ответил я, - когда сам несколько лет покомандуешь эскадрильей. Ведь там, а не где-нибудь происходит летное и боевое обучение экипажей, звеньев, отрядов, сколачивание их как боевых организмов.

– Вот это мне нравится!
– улыбнулся Уборевич.

Прошло лишь несколько месяцев, и в октябре 1935 года, находясь на отдыхе в Сочи, я получил телеграмму с запросом: согласен ли я принять командование одной из авиачастей БВО.

Такое внимание тронуло. Я тотчас же ответил согласием и был назначен командиром легкобомбардировочной эскадрильи.

В 1934 году М. З. Логинову, командиру одной из эскадрилий нашего авиагарнизона, исполнилось 40 лет.

В тот день адъютант командующего округом позвонил на квартиру Логинова по телефону:

– Ждите гостей. К вам, наверно, приедет член Военного совета округа Жильцов, а может быть, и сам командующий.

Логинов почему-то усомнился в сообщении адъютанта и начал семейный праздник. Каково же было его удивление, когда в квартире вдруг появились Уборевич и Жильцов! Иероним Петрович душевно, по-товарищески поздравил «новорожденного» и преподнес ему подарок от Военного совета - золотые часы с надписью.

М. З. Логинов потом рассказывал: - И посидели-то они у нас всего около часа, а какое впечатление осталось у всех! Умеет Уборевич ценить людей. Вначале чувствовалась какая-то скованность, мы не знали, о чем и говорить в присутствии таких гостей. Но Иероним Петрович своим простым обращением расшевелил всех, напряженность исчезла, послышались шутки, смех. Уборевич рассказал несколько остроумных эпизодов на тему о дне рождения и этим окончательно завоевал наши сердца. Время пролетело незаметно, и так нам было жаль с ним расставаться!

Во время Великой Отечественной войны, в марте 1942 года, командующий ВВС 43-й армии полковник Кулдин разговорился со мной:

– Враг Уборевич или нет, я не знаю. Но в душе у меня сохранилось к нему теплое, хорошее чувство. К нам, летчикам, он был очень внимателен и отзывчив. Будучи уже командиром авиабригады, я ощущал со стороны Уборевича только помощь и помощь. О семьях погибших летчиков он проявлял особую заботу, с пристрастием допытывался, не обижаем ли мы их. Погибли летчики Семенов и Тархов - Уборевич сам занялся устройством их семей. Вручая мне орден Красной Звезды, он так тепло поздравил меня, как будто это был не мой, а его личный праздник, и при всех расцеловал. Так поступает не каждый высший командир. Я был настолько взволнован, что едва удержался от слез. Правда, за этот поцелуй я потом дорого заплатил, но зла на Уборевича не имею. Горечь на сердце осталась только от тюрьмы.

Мы с Кулдиным были давно и хорошо знакомы. Его словам нельзя было не верить. Да я и сам хранил добрые чувства к Иерониму Петровичу, которые в то время нельзя было открыто выражать. И я хранил их глубоко в себе, как тайную любовь к опальной святыне.

Кулдин погиб в воздушном бою в 1942 году как верный сын Родины. А если бы он сейчас был жив? О, как бы он радовался, как бы морально ожил, узнав, что с человека, за которого он напрасно пострадал, снято незаслуженное бесчестие!

Белорусская весна 1937 года вступила в свои права. Фруктовые деревья уже скинули свою бело-розовую одежду. Доцветала сирень, уступая место жасмину и другим летним цветам.

Утром 27 мая многие военные спешили к Дому Красной Армии: там открывалась окружная партийная конференция. За столом президиума, как всегда, сидел среди других общий любимец, кандидат в члены УК КПСС, командующий войсками И. П. Уборевич. Прошел первый день конференции, второй. Командующий внимательно записывал в блокнот выступления ораторов, готовясь, видимо, к своему выступлению.

В середине следующего дня адъютант Уборевича положил перед ним на стол какой-то бланк. Это была, как говорили потом, телеграмма о вызове в Москву. Уборевич показал документ председательствующему, обменялся с ним несколькими словами и покинул стол президиума.

Направляясь в фойе, Уборевич прошел через весь зал. Он казался веселым и бодрым. И никто не представлял себе, что видит своего командующего в последний раз. В 16 часов был объявлен перерыв до следующего дня. «Электропроводка испортилась», - объяснили причину перерыва.

А в это время Уборевич подъезжал по залитой солнцем площади к смоленскому вокзалу. Все радовало его: и предстоящая встреча с семьей в Москве, и щебет воробьев, и погожий весенний день, заставлявший людей улыбаться.

Но не успел Иероним Петрович переступить порог салон- вагона, как случилось невероятное: он был схвачен, обезоружен и взят под стражу.

На следующий день перед началом работы конференции член Военного совета Смирнов объявил: - Уборевич вчера арестован как враг народа и во всем уже признался.

В зале стало так тихо, что я услышал стук сердца. Из президиума объявили, что конференция продолжается, но каждый - и в президиуме, и в зале - немо смотрел перед собой, думая о чем-то другом... Не хотелось верить случившемуся. Голову сверлила одна мысль: не ошибка ли это?

И вот история подтвердила, что это больше, чем ошибка. Партия и ее ленинский ЦK вскрыли гнусную провокационную «работу» ежовско-бериевской банды, перебившей с ведома Сталина незадолго до войны ценнейшие кадры Советской Армии.

Как знать, может быть, не такой была бы трагедия в начале Великой Отечественной войны, если бы уцелели Тухачевский, Уборевич, Якир, Егоров, Блюхер и многие, многие другие. Современники и потомки воздадут им должное. Их добрые и славные имена будут жить в веках!

Ф.П.Самсонов. СМЫСЛ ЕГО ЖИЗНИ.

К концу 1932 года я двенадцать лет прослужил в Украинском военном округе. Все здесь - и люди, и обстановка - стало привычным, родным. Поэтому я отказался от предложения начальника разведывательного отдела Белорусского военного округа Х. А. Пунги перейти к нему на работу даже с повышением в должности. Но вскоре он позвонил мне из Москвы по телефону: