Команди Особого взода

В чуме посветлело. Блики огня заплясали на провисших под тяжестью навалившего снаружи снега шкурах, высветили одежду, закопченные жерди, старую оленью упряжь, свисавшую с них. За неровным кругом, очерченным пламенем костерка, плясали тени, высвечивая бок маленькой железной печки, приклады ружей, ворох сырой одежды. Бедно жил Хороля Вануйто, ничего не скажешь.

– Сте-епан!

– Стоп, - Нефедов, уже потянувшийся за мятой жестяной кружкой с дымящимся в ней черным как деготь чаем, напрягся и застыл, рука замерла неподвижно, - Слыхал?

– Слыхал, - отозвался Вануйто, - кричит кто-то.

Он нахмурился, потер широкое лицо, заросшее редкой щетиной и потянулся за ружьем.

В один прыжок Нефедов оказался у полога чума, осторожно откинул его. В лицо старшине ударил снег, холодные хлопья враз залепили глаза, ручейки воды потекли по щекам.

– Тьфу, черт!
– ругнулся он и толкнул ногой безмятежно спавшего рядом, в меховом мешке, солдата.
– Богораз, вставай!

– А?
– молодой парень открыл глаза и сонно огляделся вокруг.
– Товарищ старшина? Что случилось?

– Что-то случилось, - отозвался Нефедов. Он уже стоял, надевая куртку и перехватывая ее в поясе широким ремнем.
– Быстро подъем! Останешься здесь, смотри в оба. Я сейчас вернусь. Где Чернецов?

– В соседнем чуме спит, они там вместе с Матвеевым...

– Понятно, - сдвинув кобуру на живот и растегнув ее, старшина вышагнул за полог.

Вьюга ударила его, шатнула, словно проверяя на прочность, рванула за капюшон куртки. Но Степан крепко стоял на ногах, только чуть пригнулся и щитком ладони в перчатке заслонил глаза. Рукавицы были лучше, в них пальцы не мерзли - но стрелять в рукавицах было нельзя.

– Сте-е...
– ветер принес совсем тихий голос. Тогда Нефедов выхватил из кобуры "парабеллум".

– Эй, кто там! Сюда ходи! Сюда ходи, слышишь!
– заорал он, что было сил. Потом три раза, через долгие промежутки выстрелил в воздух. Опустил дымящийся пистолет и стал ждать, закрыв глаза, вслушиваясь в метель, поворачиваясь туда сюда как волк - всем корпусом.

Где-то рядом хрустнул наст. Темное пятно пробивалось к чуму через снежные вихри. Нефедов присел на одно колено. В своей белой куртке он сливался со снегом, а крутящиеся вокруг вихри делали его и вовсе неразличимым. Пятно приблизилось вплотную. Старшина дождался, пока тяжело дышащий лыжник пройдет мимо, встал и аккуратно хлопнул его по плечу, второй рукой перехватывая приклад карабина. От неожиданности человек охнул и повернулся, наткнувшись всей грудью на ствол "парабеллума".

– Товарищ старшина...

– Трубников?
– удивленно хмыкнув, Степан поставил пистолет на предохранитель.
– Ты чего тут? Пойдем в чум. Богораз! Чернецова и Матвеева сюда, срочно!

Укрывшись пологом чума от ветра, Трубников долго выбивал снег из капюшона куртки, растирал закоченевшие пальцы. Нефедов молча смотрел на него, но не торопил - видно было, что парень иззябся вконец. "Зачем он здесь?
– думал старшина, машинально подбрасывая в костер мелкие щепочки.
– Отсюда до стоянки километров десять будет. Как шел по такой пурге?"

Когда Трубников немного согрелся, Хороля протянул ему кружку, полную крепкого чая - сам сел неподвижно рядом, сгорбился, стал посасывать свою трубочку.

– Рассказывай, - Степан проводил взглядом Богораза, шагнувшего за полог и снова поглядел солдату прямо в глаза. Трубников, совсем молодой парень, пригладил волосы цвета соломы на вспотевшем лбу и поставил кружку на маленький столик у ног.

– Товарищ старшина, Никифоров передает, что дело сильно плохо оборачивается... Табкоче Ямал объявился.

– Табкоче Ямал?
– Нефедов прищурился. Не поворачивая головы, он почувствовал, как замер и сжался Хороля, у которого выпала из пальцев трубка.
– Как так? Он же давно в покойниках числится?

– Объявился, - парень снова глотнул чаю, закашлялся от крутого кипятка, продиравшего горло, - и не один. Связи нет, поэтому Никифоров на словах велел передать - Ямал готовится поднимать менквов.

Нефедов поднялся. Не спеша, прогнулся в спине так, что хрустнули позвонки. Покрутил головой, молча снял с шеста куртку. Хороля Вануйто глядел на него, но из-за глубоких морщин, изрезавших стариковское лицо, нельзя было угадать - о чем он думает. Только когда старшина проверил обойму и снова вогнал ее в рукоятку пистолета, хозяин чума заговорил.

– Собрался, Степан?

– Да уж, - отозвался Нефедов, подгоняя ремень, - теперь некогда ждать.

– Табкоче Ямала твоими пулями не взять. Ямал шибко силен. Хитер Табкоче, может и мертвым прикинуться. Слушай меня, Степан. Шибко хорошо слушай. Есть у Табкоче Ямала три смерти. Одну он уже пережил, а сейчас ты идешь ему вторую давать. Но есть еще третья...

– Как у Кащея Бессмертного, что ли?
– фыркнул Трубников. Старшина холодно взглянул на него, постучал пальцем себе по лбу - дурак, мол. Парень осекся виновато, но Хороля на него и не взглянул, продолжая говорить.

– Третья смерть у Табкоче Ямала - в его зубах. Пока он свои зубы крепко сжимает, никак не помереть ему. Ты вот что, - старик с трудом поднялся на ноги, проковылял к дальней лежанке. Пошарил в шкурах, что-то достал оттуда и повернулся к Степану. Приглядевшись, тот увидел, что ненец держит в узловатом кулаке длинный черный нож.

– Возьми вот это, - Хороля протянул нож Степану, и тот принял его, хмыкнув от неожиданной тяжести клинка. Каменный нож был очень холодным, казалось, что незаточенное лезвие покрыто черным инеем.

– Зачем это, товарищ старшина?
– недоуменно спросил вернувшийся Богораз. Чернецов и Матвеев неловко толкались на пороге, пытаясь поместиться на крохотном пространстве.

– Воткни это ему в зубы, ерво!
– крикнул старик неожиданно зло.
– В зубы, чтоб он не мог сжать свои поганые челюсти! И закопай с ним, ерво... Он многих хороших людей погубил.

Степан молча убрал нож в потайной карман куртки. Положил ладонь на плечо хозяину чума, несколько секунд думал. Легонько сжал пальцы на худом по-птичьи плече, опустил руку и негромко сказал:

– Все - за мной...

За пологом чума их встретила снежная круговерть.

– Как ты шел?
– крикнул старшина Трубникову, застегивая на ногах ремни широких охотничьих лыж. Парень вытянул руку, показал куда-то в белую муть.

– Никифоров!
– отозвался он.
– На меня "нитку" бросил, вон она, еще светится!

Все стало ясно. "Нитка", дорожный оберег, работала наподобие компаса, призрачным светом указывая тому, на кого была "брошена", путь к заданной цели. От маршрута можно было отклоняться, но голубая линия, невидимая чужим глазам, только изгибалась и вспыхивала ярче, не обрываясь.