Командир Особого взвода

– Ох ты… – проворчал старый шахтер. – На том берегу? Да как же они… А почем знаешь, что возвращаются?

– Потому что они уже здесь, – Степан ткнул пальцем за край обрыва, – я их чую.

Родионыч хотел что-то сказать, но окурок вывалился у него из пальцев, когда, будто из ниоткуда, у крыльца появились двое. Мокрая, блестящая от воды кожаная одежда плотно облегала узкие тела, стянутые ремешками капюшоны оставляли открытыми только глаза. Нечеловеческие, угольно-черные, без белков – точно дыры, пробитые вглубь черепа.

– Говори, – Нефедов даже не пошевелился, сидел расслабленно, жевал травинку. Ласс, который стоял чуть впереди, пожал плечами… и этот жест, такой обычный, окончательно убедил Родионыча в том, что перед ним не люди – таким стремительным и плавным было движение.

– Там… странно, – чуть замешкавшись сказал Ласс. – С другой стороны, у крислирр[13] недавно стояла деревня…

– Ну да, точно, Николаевка это! – встревожившись, быстро закивал головой Родионыч. Старшина быстро положил руку ему на плечо, останавливая. Сам он в это время вспоминал заученную наизусть карту.

– Отметки сто восемьдесят семь и девять, двести тридцать и три, – пробормотал он. – Дальше?

– Теперь деревни там нет, – бесстрастно сказал Тар'Наль. Его слова как громом поразили Родионыча, который откинулся назад. Палка, служившая старику опорой, упала в траву.

– Как же…? – выдохнул он и зашелся в рвущем кашле, колотя себя здоровой рукой в грудь. Альвы даже не посмотрели в его сторону.

– От домов остались одни… фундаменты, – Тар'Наль останавливался, подбирая чужие слова, но на родной язык не переходил, помня о том, что Старший тоже заговорил с ними по-русски. – От бревен только щепки. Все поросло красным мхом. Такого больше нигде нет. И во мху – кости. Кругами, выложены ряд за рядом. Сначала мужские, но внутренний круг – только детские. Женских нет.

– Дальше, – голос Нефедова царапнул жестяно, – разбираться будем потом.

– В кругу – столбы, глубоко вбитые, – это снова был Ласс, он говорил равнодушно, а руки альва в это время на ощупь разбирали затвор винтовки, проверяя, все ли в порядке. – На столбах скелеты. Это не жители деревни.

Тар'Наль шагнул вперед и протянул старшине лоскут материи. Тот взял его, вгляделся – и Родионыч впервые увидел, как у Степана Нефедова исказилось лицо и задрожала щека, располосованная глубоким сизым шрамом. Лоскут оказался нарукавным знаком.

Крест, вписанный в пятиконечную звезду.

– Их жрали живьем, Старший, – сказал Ласс, – начиная с ног. Кости перемолоты в кашу, раздроблены в порошок. И всюду на костях следы зубов. Я принес.

Он вытащил из-за пазухи что-то, аккуратно уложенное в кожаный чехол. И вытряхнул на крыльцо обломок берцовой кости человека. Родионыч глухо застонал, заматерился, но старшина, не брезгуя, взял кость, поднес близко к лицу. Ноздри его раздулись, зрачки в глазах уменьшились, стали с булавочную головку.

– Здесь кран тарен[14], – сказал он, положив кость обратно на теплые доски. – И не один. Текучая вода не дает им перейти реку, и это к лучшему. С севера и запада их держит изгиб Енисея. На востоке – две речушки, Большая и Малая Тель. Это хорошо. А вот на юге – только Кантат, совсем узкий и петляет как попало, да еще дорога вдоль него идет. Эх, елки-палки! Был бы этот чертов сын один, можно было бы попробовать. Но против двоих-троих переть малыми силами не выйдет. Даже большими людскими – никак. Так можно и последние штаны потерять, и мамка не дождется. Ну, цветочки-лютики…

Старшина вроде бы балагурил, но старый шахтер, присмотревшись, понял, что он лихорадочно думает, отбрасывая разные варианты, мысленно прокручивая ход действий. Внезапно Нефедов замер, и его взгляд, направленный куда-то в одну точку, снова ожил.

– А вот так мы еще не пробовали, – сказал он. И непонятно добавил:

– Старые долги надо платить.

* * *

Еще один день промелькнул над немноголюдным Атамановым быстро и незаметно. К вечеру над Енисеем собрались тучи, накрапывал дождь, морща студеную воду. Весь день Нефедов где-то пропадал и вернулся только к сумеркам – усталый, с ног до головы перемазанный болотной грязью и еще какой-то пахучей дрянью. Но он казался веселым, зашвырнул в угол какие-то гнутые железяки, а на короткий вопрос Родионыча – не принять ли по одной, – только рассмеялся.

– Да я не пью, Илья Сергеич, вот ей же ей! А чайку твоего знаменитого, на травах, охотно принял бы, чайничек или даже два.

Пока дед заваривал чай, старшина насвистывал что-то бодрое. Пили при керосинке, потому что опять отключилось электричество. "В грозу завсегда так", – объяснил Родионыч, матюгая местную подстанцию.

Степан, обжигаясь, выхлебал сразу целую кружку крепкого душистого чая, налил еще одну, выпил до половины и только тогда откинулся к стене и закурил, вытирая вспотевший лоб.

– Чего, Матвеич? – спросил старик. – Ждешь кого, ли чо ли?

– Жду, – ответил Нефедов и прислушался. за окном совсем уже стемнело, только барабанил дождь по стеклу. Внезапно во дворе коротко гавкнула собака, захлебнулась тоскливым воем и притихла, повизгивая, как щенок.

– Чо это там Шарик занервничал? – Родионыч поднялся было, но старшина молча протянул руку, сказал:

– Сиди. И не бойся того, что увидишь.

Потом он повернулся лицом к двери и громко сказал:

– Заходи как можешь. Приглашаю.

Сначала старый шахтер не понял, что такое случилось, и почему входная дверь смотрится мутно, будто сквозь черный кисель. А когда понял – вжался спиной в стену, рукой потянулся перекрестить лоб, да не донес щепоть, потому что Степан зыркнул исподлобья и нахмуренно покачал головой – не надо, мол. Постояльцу своему старик отчего-то верил без слов, потому и руку уронил обратно на коленку, только облизал высохшие губы. Кисель растекался у порога, потом враз собрался в черное веретено, от которого пахло землей и… медом. Не доверяя чутью, Родионыч принюхался сильнее – нет, точно мед, словно стоишь у пасеки. И вдруг веретено враз пропало.

На пороге стоял юноша, одетый в солдатскую гимнастерку, галифе и сапоги. Он улыбнулся спокойно и прошел на середину горницы. Старшина сильнее выкрутил фитиль в керосинке, и по избе заплясали ломаные тени. Только за юношей никакой тени не было.

– Здорово, Казимир, – буднично сказал Нефедов. – Без шуток, я гляжу, не можешь. Ну присаживайся.

Вампир Казимир Тхоржевский сел с другой стороны стола, и Родионыч услышал, как под тяжестью худого с виду тела заскрипели сосновые ножки табурета.