Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Худой пожилой человек с острой бородой прошел мимо. Все откозыряли. Он холодно принял приветствие и скрылся в комнате суда.

– Это государственный представитель, – объяснил капитан. – Что-то вроде обвинителя от государства.

За ним прошли несколько веселых краснолицых людей с портфелями. Один из них приветливо кивнул нам.

– А это эксперты-оценщики, – пояснил капитан. – Все из Бремена.

– Не очень хорошо для нас, гамбургцев, – задумчиво произнес Бусслер.

Наконец, маленький человек в черном костюме юркнул в комнату суда, как крот в норку. Судейский пристав пригласил нас войти.

Мы вошли в длинный мрачный зал. За столом сидели председатель и эксперты. Слева помещался государственный обвинитель. Мы шагнули к столу и протянули документы клерку.

– Надеюсь, мы увидим их снова, – прошептал Бусслер.

Нам предложили сесть.

Председатель суда открыл заседание, прочитав описание происшедшего. Затем вызвали капитана «Карлсруэ» как первого свидетеля. Тот самоуверенно заявил, что «Карлсруэ» стоял на якоре из-за погоды и поломки двигателя. Он сделал все необходимое. Корабельный колокол звонил с короткими интервалами, а когда нас заметили, он включил сирену. Поклонившись суду, он вернулся на место. Он произвел прекрасное впечатление. Потом была очередь нашего капитана. Он объяснил, что ничего не мог видеть, так как в момент столкновения лежал в постели с температурой.

– В этом случае, – спросил обвинитель, – можете ли вы указать, кому вы поручили заменить вас?

– Я не знал заранее, что у меня будет грипп, – хрипло ответил капитан и сел.

Первый раунд был за «Карлсруэ».

На место свидетеля вызвали Бусслера. С ним обходились жестоко. Почему он не встал на якорь, когда погода портилась? Он ответил, что невозможно встать на якорь, находясь на пути кораблей. Спросили, почему не двигался медленнее. Он пояснил, что шел со средней скоростью.

– Средняя скорость оказалась слишком быстрой, – заявил обвинитель. – Вы должны были идти медленнее.

Бусслер промолчал.

– Что вы делали потом?

– Я послал четвертого помощника очистить якорь.

– Кто четвертый помощник?

Я встал.

– Значит, вы были с мистером Бусслером на мостике? – спросил обвинитель, подчеркивая каждое слово ударом ручки по столу.

– Да, сэр.

– Сколько было времени?

– Почти четыре.

– Сколько минут до четырех?

Это была ловушка. Я инстинктивно чувствовал это, но напрасно пытался угадать, к чему он клонит.

– Три-четыре минуты, – ответил я, колеблясь.

Он повернулся к лоцману:

– Но вы говорили, что была очень темная ночь, небо затянуто, шел снег.

Лоцман кивнул. Обвинитель снова повернулся ко мне. Очки его блеснули.

– В соответствии с моим морским опытом, я думаю, вам нужно по меньшей мере семь-восемь минут, чтобы глаза привыкли к темноте. Неудивительно, что вы не могли всего увидеть.

– Но я видел.

Вмешался эксперт:

– Прошу прощения, комиссар, но, когда вы были моложе, ваши глаза привыкали к темноте быстрее.

Я глазами поблагодарил его, а обвинитель сделал такое лицо, словно откусил перец.

– Ладно, – неохотно сказал он, – оставим это на время. – Он снова повернулся к Бусслеру: – Когда вы действительно впервые увидели «Карлсруэ»?

– Четвертый офицер доложил мне о нем.

– А, да, и что вы увидели, мистер Прин?

– Я заметил высоко горящий белый огонь.

– Ну а теперь расскажите нам, как все произошло. Вы получили приказ очистить якорь. Что вы стали делать?

– Я побежал вперед и вызвал плотника, – сказал я, тщательно взвешивая каждое слово, – и мы вместе пошли к кабестану.

– Поэтому вы были непосредственно заняты якорем?

– Да, сэр.

С триумфальным блеском в глазах он сделал заключение:

– Полагаю, вам не пришло в голову сначала осмотреться?

Мне нечего было сказать. Внезапно вспыхнул капитан.

– К чему все эти глупые вопросы? Первый помощник приказал очистить якорь, и поэтому первое, что он должен делать, – очистить, и все. На моем корабле люди выполняют приказы, и все! – К концу его голос стал громче, и председатель позвонил в колокольчик.

– Я должен просить вас…

Все равно я почувствовал, что этот раунд наш. Затем Бусслер должен был отчитаться в своих действиях после столкновения. Он сделал это очень хорошо, подробно описав каждое одно за другим, хотя обвинитель старался сбить его с толку вопросами.

Заседание подошло к концу, суд удалился. Мы ходили взад и вперед по коридору.

– Как вы думаете, что будет? – спросил я капитана.

– Как выпадет жребий.

Наконец нас снова позвали в комнату суда. Судья зачитал решение. Виновата только погода. Все остальные невиновны.

Как будто груз упал с моей души. Когда мы вместе шли вниз по лестнице, Бусслер спросил, что теперь я собираюсь делать. Я твердо ответил:

– Теперь я собираюсь учиться, чтобы получить патент капитана.

Глава 6 БЕЗ РАБОТЫ

К концу января 1932 года я сдал экзамены и получил патент капитана. Я думал, что стоит преодолеть последний барьер, а дальше все пойдет автоматически. Вместо этого пришла безработица.

После того как экзаменатор пожал мне руку, я схватил такси и отправился искать работу. Я обращался всюду, но везде было одно и то же. Все с сожалением пожимали плечами и вздыхали.

– Плохие времена! – говорили они и в лучшем случае неопределенно обещали: – Оставьте ваше имя, если что-нибудь будет, дадим вам знать.

Я оставался в Гамбурге, потому что не хотел упускать малейший шанс, и жил на свои сбережения. Наконец, поскольку работа не находилась, я решил стать писателем. Купил сто листов белой бумаги, англо-немецкий словарь и начал переводить «Чайный клипер», одну из лучших книг о парусных кораблях. Но когда я дошел до пятидесятой страницы, остался без денег и без угля.

Мой старый приятель еще со времен «Гамбурга», Гарри Стовер, помогал мне как мог. Он приобрел «Звезду Давида» и говорил мне:

– Можешь есть и пить сколько захочешь. Я знаю, капитан Прин заплатит.

Его доверие трогало, но я чувствовал, что дальше так продолжаться не может. Однажды вечером я пошел на вокзал и купил билет на ночной поезд домой, к маме.

Я приехал в Лейпциг серым февральским утром. Когда я поднимался по лестнице, сердце мое сильно билось: нелегко для собственной гордости возвращаться домой после восьми лет отсутствия без денег и без работы. Я позвонил в дверь. Мама открыла.