Командировка в ад

Утро, а Несвицкий чувствовал себя выжатым лимоном. Даже восторженный доклад Дворжецкого, что кубик плазмы содержит больше активных тел, чем четыре кубика зачарованной воды, вяло скользнул мимо сознания. Все равно узким местом остается путь к пациенту. На пределе возможностей, работая на износ, волхв сумеет наворожить больше, чем уцелевшие медработники из больницы успеют вколоть. Упс… Нужно пятьдесят литров плазмы! Несколько недель напряженного труда. Саму плазму тоже получить не быстро, переработав донорскую кровь в центрифуге. Время, время…

Утонув в расчетах, Николай заставил себя отложить их. Попросил больничарку принести второй завтрак поплотнее, а потом пригласить главврача. Первый завтрак перестал ощущаться в утробе буквально через пятнадцать минут после того, как отложил салфетку. Причем сербская кухня — очень сытная.

Как только работники больницы узнали, кто их настоящий спаситель, он окружили Несвицкого заботой и почетом. Казалось, щелкни пальцами, и местные дамы соревновались бы за право мыть ему ноги и как в Библии — вытирать их своими волосами. Предоставили лучший кабинет, исполняли любой каприз. Чуть придя в себя, женщины вспомнили о внешности, начали краситься. Возникни у волхва похотливое желание, благодарные сербки в очередь бы встали, готовые утолить нужду. Марине этого лучше не видеть. Поэтому ночевал Николай у Ольги — под присмотром ее семьи. Вот и сегодня, поутру осмотрел их, убедился в эффективности лечения и снова заспешил к больнице на «турине» Милоша.

С главврачом обсудил создание летучих бригад: с транспортом, с умеющим делать инъекции человеком и непременно с вооруженным полицейским — зачарованная плазма сейчас воистину бесценна. Главврач обещал привлечь к делу самых авторитетных людей города, жаль, что бан, то есть председатель скупщины, умер уже на второй день трагедии.

Кружилась голова, мысли путались. Так, до следующего сеанса работы с плазмой необходимо поспать, посоветовал себе Несвицкий, но исполнить обещание не успел — вошел Касаткин-Ростовский.

— Держишься? Не перегори, — он тяжело опустился на стул. — Мне хреново. Похоже, заболеваю.

— Это ты у хорватов подхватил?

— У них. А как вышел, меня комар цапнул. И Володьку, тот пластом лежит. Кстати, Васька аж порхает. И больные на него кашляли, и комаров на себе раздавил дюжину — до лампочки. Или твои тельца у него в крови геройствуют, или организм выработал иммунитет. В общем, живчик.

— Расскажи толком, что нам с тех хорватов.

— Нам нужны союзники, а не враги и, тем более, в тылу.

— Перешли на нашу сторону?

— Нет пока. Но уже повернулись к нам лицом, а не гузицей. Как поправятся, будет человек семьдесят-восемьдесят в строю. Прикинь, три бронемашины с крупнокалиберным пулеметом, ручные пулеметы. Это же фактически мотострелковое армейское подразделение! Причем личный состав весьма скверно относится к немцам и при случае готов им выпускать кишки.

— Все так думают?

— Вряд ли. Пяток-другой отсеется. У кого-то семьи дома, и они за них боятся. Завтра выведут первую группу охранять порядок. Осмотрят с местными полицейскими дома, вывезут и похоронят трупы, сгонят бесхозный скот. Брошенные или выморочные жилища опечатают. Короче, наведут ордунг лучше немецкого. Эй! Ты меня слышишь?

— Да… Позови больничарку, пусть принесет мне термометр. И инъекцию с той плазмой, что обработал с утра. Тебе, Боря, тоже срочно надо кольнуться.

В течение дня симптомы сербского гриппа в той или иной степени проявились у всех членов отряда Касаткина-Ростовского. Зато Василий Негожин демонстрировал собой первый случай полного излечения.

Несвицкий, понимая, что группа практически парализована, собрал ее в выделенном для него покое больницы — и тяжело переносящего заразу Черненко, очень медленно идущего на поправку, и остальных, держащихся на ногах. Проследил, чтоб им сделали повторную инъекцию — тут не до экономии. После уколов, глядя на обессиленное военно-медицинское воинство, заполнившее кабинет, произнес таинственные слова:

— Нам осталось уколоться и упасть на дно колодца, там пропасть на дне колодца, как в Бермудах, навсегда[1].

Борис уже не раз замечал у друга необычные выражения, например, выговариваемое с ненавистью «фашисты» применительно к немцам, но привык. Другие не обратили внимания.

Из-за вспышки заболевания в их группе второй день нахождения в Високи Планины получился скомканным, но не бесполезным. Медики по-прежнему обрабатывали больных, выздоравливающим назначали витамины и другое общеукрепляющее. Сербы, переносившие грипп на ногах, уже на второй день после инъекции чувствовали себя лучше, начинали действовать, и в городок постепенно возвращалась нормальная жизнь.

Самым впечатляющим оказался «полицейский парад». Негожин выстроил пятерых пришедших в себя местных полицейских и принялся учить с ними команды на варяжском языке. Откуда прибыли волонтеры, уже ни для кого не являлось секретом, в отличие от того, каким чудом пришельцы сумели приручить диковатую хорватскую роту. Пусть не всю, а только взвод с тремя бронемашинами. Сине-красные взяли Василию под козырек и, чувствуя в нем реального, а не диванного воина, четко исполняли приказы. Старшим у хорватов был капрал Ковачич, только утром похоронивший сына. Злой, осунувшийся, полицейский буквально источал решимость порвать в клочки немцев, допустивших распространение эпидемии. Но сейчас задачи стояли более прозаические — навести порядок, не допустить мародерства, справедливо распределить зачарованную плазму и запасы продуктов.

Впечатленный «парадом», Несвицкого пришел навестить главврач Срджан Радонич, немолодой мужчина, в свое время с отличием окончивший Берлинский университет и променявший перспективу карьеры в сердце Рейха на возвращение домой. После нескольких фраз Николай задал ему вопрос, мучивший членов отряда последние дни:

— Брате, почему вам забросили с самолетов только витамины и жаропонижающие? Неужели немецкие маги не могут наворожить достаточное количество лечебного раствора?

Доктор присел на кушетку Николая. Посмотрел на других варягов, прислушавшихся к разговору. Милица хотела перевести вопрос, но Радонич прекрасно понял без перевода и тоже ответил на варяжском, правда, иногда вставляя местные слова.

— Конечно — могут. Но им не выгодно. Подумайте сами, другове, фармацевтическая промышленность выпускает пилюльки на десятки миллиардов экю в год, и это в одном только Рейхе. Полная медицинская страховка, чтобы тебя пролечили обычными медикаментами, стоит для пациента несколько сотен экю в год, в зависимости, какие случаи покрывает. За счет этого живут такие как я — врачи вчерашнего дня. С радостью найду себе другое дело, чтоб только узнать: соотечественники вполне обеспечены чудодейственной плазмой. Правда, брате волхв! — Радонич даже перекрестился, чтобы все уверовали в его искренность. — У меня подагра прошла. Один наш хронический пациент-алкоголик, он ракии выпил за жизнь больше, чем иной автомобиль бензина, поправил печень, она теперь не больше, чем в его юности. У больничарки-кастелянши, ведающей бельем, начались месячные! Хоть климакс прошел лет пять назад, и вот — за сутки не только выздоровела, но и помолодела. Насколько я знаю, только Варягия и Нововарягия обеспечены целебным раствором. Наверное — и плазмой. Хорошо вам… Здесь запрещено делать много, чтоб цена сохранялась выше небес, а мы, медики, заодно не теряли кусок хлеба.

— Надо Ковачичу и Оршичу передать ваши слова, — со своей койки бросил Касаткин-Ростовский. — Пусть знают, кому служили.

— Всем нужно знать… — Черненко, наконец, смог принять сидячее положение. — Господин Радонич! У вас работала школьная радиостанция. Потом замолкла. Что случилось?

— Не догадываетесь? В школу ворвались хорваты, отмутузили нашего физика, а радиостанцию разбили.

— Не восстановить? — спросил Несвицкий.

— Кто же ее восстановит? Старая военная. Ламповая. Физик умер. Но не от побоев, а от гриппа.