Командировка в лето

А на самом деле просто хотелось прогуляться.

Даже Художник не возражал.

Страдал молча.

С понятием парень…

Наконец нашлась. Такая, какую искали.

Открытая летняя веранда с разливной «Балтикой», неплохими креветками и отличным видом на ослепительную, то чуть светлеющую, то чуть темнеющую синюю морскую даль.

Для завершающего мазка не хватало только белого парохода, впрочем, его отлично заменяли белоснежные крылья парусных яхт, бесшумно скользящие на фоне сливающейся синевы моря и неба.

Все уже давно разделись до футболок, и теперь свежий морской ветерок приятно охлаждал разгоряченные неблизкой прогулкой мышцы. Пришедший в себя после второй кружки Художник тоже присоединился ко всеобщему блаженству и теперь лениво покуривал, нацепив на нос темные очки, чтоб сподручней было вглядываться в далекую и такую манящую, ускользающую в синеву линию горизонта.

Разговаривать не хотелось абсолютно.

До поры до времени.

После третьей кружки любого русского человека на разговоры тянет.

Иначе зачем пить-то?

Глупое, бессмысленное занятие…

Разговор начал, неожиданно для себя, сам Ларин:

– Слушай, Андрей… Я вот все к вчерашнему нашему разговору возвращаюсь, в башке его кручу. Хрен с ней, в принципе, с демократией, в другом дело. Что-то у нас не так все выходит…

Корн демонстративно глубоко потянулся и выматерился.

В том духе выматерился, что некоторые уроды ни фига не могут проникнуться красотой момента и радостями первых дней настоящей южноморской весны.

Все им разговорчики подавай.

На вечные темы.

Потом закурил и продолжил уже на нормальном русском литературном языке:

– Что ты имеешь в виду под этим дурацким словосочетанием «у нас». «У нас» – это у кого? У нашей с тобой компании? Так тут у нас все хорошо: море – синее, пиво – холодное…

Глеб сильно, до белизны, сжал губы. Аккуратно поставил наполовину опустевшую кружку на белый пластиковый столик, сжал-разжал несколько раз внезапно потяжелевшие кулаки.

– Не включай дурака, Корн. У нас – это у нас. Здесь. В этом городишке. В столице. Во всей России, если ты уж так хочешь…

– Я? – Корн пристально посмотрел на Глеба, ухмыльнулся. – Я, напротив, хочу, чтобы у нас – ты ведь именно про «у нас» спрашиваешь? – все было хорошо. И у нас в компании, и у нас в городишке, и, уж тем более, у нас в России…

Ларин еще секунду поиграл желваками, потом полез за сигаретами, прикурил.

– Хорош, Андрей. Ты сам вчера начал этот разговор. А раз уж начал – давай серьезно…

Корн вздохнул, сделал большой глоток из приятно запотевшей кружки с драгоценной янтарной жидкостью.

– Ну, хорошо, даю. Повтори вопрос, пожалуйста…

Ларин вздохнул в ответ, недоуменно покрутил головой.

Злиться на холеного и малопонятного князевского референта представлялось занятием совершенно бесперспективным.

Таким, что называется: хоть ссы в глаза – все Божья роса.

Совсем без нервов парень.

Совершенно.

– Повторяю. У нас что-то не так. Никак не могу понять, что. Силюсь, ломаю голову, а не могу. Клинит.

Корн еще раз горестно вздохнул и, даже не думая спрашивать разрешения, залез двумя пальцами в ларинскую пачку «Парламента».

Вынул оттуда сигарету, покрутил в руке, разминая.

Так разминали сигареты еще в золотые, а теперь напрочь забытые советские времена, когда круче наполовину забитой соломой «Явы» ничего еще не было.

А «Прима» и «Астра», неожиданно вспомнил Глеб, продавались в таких плоских картонных коробочках, отчего сигареты становились по-дурацки приплюснутыми, и разминать их было просто совершенно необходимо.

Иначе не тянулись, особенно если их не просушишь предварительно как следует на батарее центрального отопления. У него у самого всегда пачек пять на кухне лежало…

Нда…

А вот теперь сидит напротив лощеный тип в безумно дорогих очках с платиновой оправой и разминает тонкими, сильными, ухоженными пальцами (наверняка маникюр делает, сволочь) абсолютно не нуждающийся в этом «Парламент» из шереметьевского дьюти-фри.

Других сигарет Глеб старался, по возможности, не покупать.

Слишком уж часто подделывать их стали предприимчивые ребята кавказской национальности.

…Все-таки моторная память – страшная штука.

Говорят, раньше на западе так советские шпионы сыпались, когда начинали с тамошними сигаретами обходиться, как с нашей пародией на современные табачные изделия.

Несмотря на все предупреждения руководства о пагубности сей глупой привычки.

Моторика.

Не хрен собачий.

Корн наконец-то прикурил:

– А где – так? В Европе? В Штатах? Везде одна и та же хрень… Не веришь?

Глеб хмыкнул.

– Ты уж извини, Андрей, – не очень. Почему-то кажется, что все это говно, сорри, – исключительно нашего, российского происхождения. Мечта славянофила…

Корн глубоко затянулся, помахал рукой, отгоняя навязчиво лезущий в глаза дым.

– Ну и дурак… Доказать?

– Докажи.

Андрей глубоко вздохнул:

– Вот ведь, блин… Придется…

Разломил фисташку, тщательно прожевал зеленоватое ядрышко, снова вздохнул, затянулся, выпустил тонкую струйку дыма и внимательно посмотрел на Глеба.

Прямо в глаза.

– Я вот, в детстве, к примеру, космонавтом стать мечтал, фантастику всю, какая только под руку попадалась, перечитывал по несколько раз. И нашу, и англоязычную. Особенно, кстати, англоязычную. Нашей-то тогда, за редкими исключениями, считай, и не было. Так, суррогаты. Типа эрзац мыла «Хозяйственное». Папаше спасибо, военный переводчик, и языку выучил, и книжонки кой-какие из командировок зарубежных привозил. Знаешь, в каком экстазе я от детских вещей Хайнлайна был? Типа «Есть скафандр – готов путешествовать», уж не помню, как эта хрень называлась. Дух пионеров и все такое прочее… Сказал бы мне кто тогда, что НАСА, чтоб подготовить вместе с нашими проект Первой марсианской, будет мучительно размышлять, как бы устроить из всей этой байды телешоу, просчитывать технические параметры прямых включений – иначе хрен налогоплательщики денег дадут… Да ладно мне, сам Хайнлайн бы, похоже, повесился на собственном галстуке вместе со своим духом пионеров. Потому как это – уже не дух, это, друг мой Глеб, самая настоящая вонь. Такая, как от трупа идет, знаешь?

– Знаю. Только к чему ты это?

– К тому. Все везде одинаково. Просто симптомы разные. У нас – нищета, озлобленность и войны на окраинах. В Штатах – надвигающаяся импотенция от общего ожирения и так не блещущей способностями нации. В Европе – просто тихая деградация и декаданс, плюс постепенное вымирание коренных народов. Ты в их столицах-мегаполисах ведь бывал? Много ты в Париже настоящих парижан видел? Тех самых, каких по книжкам в советские времена как родных наизусть выучил? Много? Думаю, совсем мало… Все больше арабы, да негры. Да еще наши армяне с югославами. Грязь, вонь, газеты везде скомканные валяются, мусорные баки запечатаны на хрен – террористов боятся. Везде, кроме самого центра – Сите там, Латинского, еще пары-тройки кварталов – улицы засраны так, что смотреть страшно. Даже Москва наша по сравнению с этим говном – чистюля необыкновенная. В Амстердаме, кстати, то же самое. В Лондоне из района в район переходишь даже не как из города в город, а как из страны в страну. Только что был в Индонезии, а пару сотен шагов прошел – и уже в Китае. И везде – своя жизнь. В которую даже Скотланд-Ярд предпочитает без нужды не соваться, не шевелить, а то потом столько дряни со дна поднимется – хрена лысого отмоешься…