Командировка в лето
Шрифт:
Чуть-чуть на донышке все-таки осталось.
Я бы даже сказал, не чуть-чуть. Где-то половина половины.
Вот так и утрачиваются навыки веселых студенческих времен…
Ларин невесело хихикнул.
После чего натянул прямо на голое тело темный трикотажный свитер, влез в первые же попавшиеся черные джинсы, затянул на бедрах ремень, засунул за него выделенный Корном ствол, хлебнул еще коньячка, обулся, закурил и даже успокоился.
Через несколько минут в комнате появился слегка взмыленный Корн. Посмотрел на Глеба оценивающе, хмыкнул, отобрал остатки
– Вот ведь, блин… Представляешь, Глеб, наверху всех переубивал, надеялся внизу языка взять. А они там все в брониках, уроды. Пришлось в головы бить. И бумаг никаких. Эх, мудак я, мудак…
Глеб лениво затушил недокуренную сигарету о полированную стенку шкафа, закурил новую:
– А на фига тебе живые, Андрюх? На заказчика выйти хотел?
– Да на фиг мне этот заказчик сдался! Я его, козла, и так, как облупленного, знаю. Завтра в гости поеду, разговоры разговаривать… На интересующие нас с тобой обоих темы. Как он с этими снюхаться умудрился – вот что самое интересное…
– А кто они? – Ларин курил, лениво пуская кольца вверх. На него вдруг накатила страшная, опустошительная усталость. Думать и действовать не хотелось совершенно.
Ни под каким предлогом.
Он даже вопрос этот задавал вовсе не потому, что ему было интересно, а исключительно из желания поддержать легкую, не напрягающую светскую беседу.
Типа, как о погоде.
– Эти-то? – Корн потянулся за близстоящей бутылкой, посмотрел на этикетку, хмыкнул, свернул пробку, сделал большой, вкусный глоток, выдохнул, завернул пробку, бросил бутылку Ларину. – «Дети Черного Шамиля», слышал про таких уродов?
Глеб уважительно присвистнул:
– Приходилось… Так какого ж черта тогда ты языка хотел? Они ж все равно говорить бы не стали. Фанатики…
Господин референт в ответ только рукой презрительно шевельнуть изволили:
– Стали бы, не стали бы… Стали бы! Как соловушки бы, суки, здесь заливались! У меня, Ларин, такие птицы пели, что эти по сравнению с ними – как мандавошки рядом с черепахой… А чечены, друг мой Глебушка, из всех опасных пернатых вообще самые говорливые. Боль-то они еще туда-сюда переносят, а вот страх – так, понты одни…
Поймал брошенную Глебом бутылку, сделал глоток – и вдруг подобрался, посерьезнел, одним неуловимым движением выхватил свою непонятной конструкции пушку, выщелкнул-защелкнул обойму, проверяя, прижал палец к губам, призывая Ларина к тишине, и крадущимся кошачьим шагом направился в сторону прихожей.
Ларин быстро снял выделенный ему ствол с предохранителя, негромким щелчком – приходилось раньше, а что вы думаете, господа мои, профессия военного обозревателя предполагает, – дослал патрон в патронник и, стараясь не особо шуметь, поплелся следом.
А что ему еще оставалось?
В Корне как будто два разных человека уживались: один – хорошо знакомый, в меру амбициозный, иногда чуть занудный, иногда чересчур козыряющий своей начитанностью и внешним лоском, но в целом – вполне нормальный парень, с которым можно было и поспорить, и песен попеть,
и по бабам походить, и водки выпить.Даже, наверное, подраться…
А вот с этим, вторым, который стремительным и скользящим кошачьим шагом двигался впереди, спорить Ларину почему-то, ну, совершенно не хотелось…
Просто ни капельки…
И враждовать – тоже…
Ни под каким предлогом…
Не дойдя до полуоткрытой двери, Корн неожиданно каким-то совершенно неуловимым движением распластался по стене и стал медленно перетекать в направлении выхода.
Если б Ларин не знал, куда смотреть, хрен бы уловил хоть какое-то движение.
Глеб, решив, что его подготовки для таких номеров, увы, недостаточно, просто подобрался поближе и аккуратно, стараясь не привлекать ничьего внимания, выглянул на улицу.
Там, в обнесенном высоким «новорусским» забором дворе, негромко урча, парковались два громоздких чудовища, в которых он не без труда опознал модифицированные «гелендвагены».
И то только потому, что краешку лунного диска на секунду удалось выглянуть из-за кромки облака.
Южная ночь – темна и непроглядна.
Хоть глаз выколи.
Через некоторое время послышался гортанный говор, и в центр двора, кое-как освещенный желтоватым светом уличного фонаря, вышла не очень большая, но довольно странная компания.
Модно одетый и подстриженный парень, на вид лет девятнадцати-двадцати от роду, полуобнявший двух разбитного вида длинноногих девиц, в одной из которых Глеб не без труда опознал Ольгину подружку, пару раз сидевшую с ней в «Панораме».
Тертого вида средних лет мужичок в неброском сером костюме.
И четверка кавказцев, возглавляемая таким кровожадного вида ублюдком с мрачным небритым лицом, что у Ларина аж костяшки пальцев, сжимающих ствол, побелели – до того захотелось выстрелить.
Этого урода он совершенно точно уже где-то раньше видел.
Вот только где?
Неважно.
Важно, что эта встреча наверняка была не самой приятной.
И запоминающейся.
Палец, лежащий на спусковом крючке, нервно подрагивал, желание убить становилось непреодолимым.
И ублюдок это, видимо, почувствовал, потому что вдруг, предупреждая остальных, резко выбросил руку вверх, по-звериному зыркая по сторонам.
Но было поздно.
Потому что в дверном проеме уже стоял Корн в классической стойке для стрельбы с двух рук, и кавказец, что естественно, упал самым первым.
За ним последовали нелепо взмахивающие руками и готовые заорать девицы, потом мужичок в неброском костюме, невероятным образом почти успевший выхватить красивую хромированную «Беретту», и только потом Андрей деловито перещелкал оставшихся боевиков.
Именно перещелкал, потому как глушитель ему явно делали мастера своего дела и, чем черт не шутит, по индивидуальному заказу.
По крайней мере, ничего, кроме серии сухих негромких щелчков, Ларину услышать не удалось.
Похоже, что и соседи, если они здесь, разумеется, были и, на свою беду, находились дома, – тоже ничем не обеспокоились.