Командировка

– Я же тебе объяснял, Витек. Милая компанишка, с приглашением поэта. Мои приятели с работы.

Чудесная семейная пара. Очень любят собирать гостей.

– Меня не звали.

– Брось, Виктор. Не нуди!

И мы поехали в гости.

Небольшая однокомнатная квартира, и множество людей. Толпа, загнанная в малогабаритный куб. Посреди комнаты раздвинут стол, уставленный бутылками и закусками. Гости сидят кучно на стульях. Дым сигарет и ровный клекот голосов. Нас встретила хозяйка, женщина, удивительно похожая на крокодила Гену, любимца детворы. Михаил передал ей наши скромные букеты и бегло меня представил.

– Гордость отечественной электроники Виктор Семенов.

– Как же, как же, Семенов. Премного наслышаны.

Больше на нас никто не обратил внимания, и мы скромно притулились с краешку стола на одном стуле.

Михаил выискал две чистые рюмки, мы с ним выпили вина и закусили, ни к кому не обращаясь, точно пришли не к застолью, а в лес. Жуя подсохшую колбасу, я разглядывал собравшихся. Мужчины и женщины примерно нашего с Мишей возраста. Но попадаются и совсем юные особы. Рядом со мной как раз сидела симпатичная девчушка, совсем молоденькая. При каждом движении я волей-неволей прикасался к ее боку, она ежилась и бросала на меня из-под туманно сощуренных век вопросительные взгляды.

– Вы извините, - сказал я.
– Такая теснотища, как в очереди за палтусом. И меня еще сбоку вот этот мужчина все время пихает.

– Ничего, - милостиво кивнула девушка, - А вас как зовут?

– Людмила... Тсс!
– она предостерегающе подняла мизинчик. Все смотрели на худого, черноволосого дядьку, сидевшего почти напротив меня, ближе к окну.

Дядька витийствовал без умолку, а если на мгновение умолкал, дабы пропустить рюмашку, тут же со всех сторон неслись к нему умоляющие женские голоса: "Продолжайте, Иннокентий! Мы слушаем, пожалуйста, продолжайте! Это так тонко!"

Обличьем знаменитый поэт напоминал усохшую грушу "бери-бери", к которой какой-то озорник приклеил два тыквенных семечка - глаза.

– Поглядите вокруг внимательно, - призывал поэт, обводя вилкой гостей.
– Кому нынче интересна и душевно необходима поэзия? Только самим поэтам, да еще тем, которые почему-то воображают себя поэтами. Это одно из следствий научно-технического прогресса. Увы! Стихи, множество стихов продолжают печатать по инерции, по традиции. Их читают юнцы, экзальтированные девицы, а зрелым людям они ни к чему. Люди спешат. Скорость превыше всего. Как только люди заспешили, как только утратили вкус к божественной медлительности, нужда в поэтах исчезла. Полагая, что, чем быстрее бежишь, чем больше освоишь наукообразных истин, тем быстрее очутишься в райских кущах, человечество приблизило себя к катастрофе, к самоуничтожению. Ослепленное, оно не замечает преградительных знаков на краю пропасти - фосфоресцирующих черепов погибших и никому не нужных поэтов.

Тут Иннокентий ненароком ударил себя в грудь кулаком.

– Какие верные и страшные вещи он говорит!
– обернулась ко мне соседка Люда.

– Выпьем!
– предложил я громче, чем следовало.
– Выпьем за никому не нужных поэтов. За их предупредительно фосфоресцирующие черепа.

Многие на меня оглянулись с неодобрением, а Иннокентий указал на меня вилкой, как на иллюстрацию к его трагическому откровению. Но рюмку охотно поднял.

Девушка слева подала ему тарелку с маринованными огурчиками и держала ее на весу, пока он пил.

Я сказал громче прежнего:

– Да, вот и дворники тоже нынче без надобности.

Стоило появиться уборочным машинам, как нужда в дворниках резко сократилась. Собственно, дворник стал фигурой анекдотической. Нет для него больше поля деятельности.

Михаил сбоку сипло захохотал, тесня меня бедром.

Иннокентий расстроился окончательно:

– Вы ничего, видно, не поняли, молодой человек.

Я высказывал очень серьезные вещи.

– Отмирают древние профессии, - согласился я.
– Тут не до юмора.

Иннокентий, всматриваясь в меня, слишком надолго задумался, и я испугался, что он собирается швырнуть в меня надкусанным огурцом. От греха поднялся и вышел на кухню, словно бы имел там надобность.

Люда почему-то вышла следом. Стоя у окна, мы закурили. У нее было невыразительное, милое, чуть одутловатое, капризное лицо, и в глазах горели веселые звездочки. Она мужчин изучала и поэтому к ним приглядывалась.

– Что это вы так прицепились к Иннокентию? Вы ИЗ МИЛИЦИИ?

Я ее тоже стал разглядывать и увидел, что у нее изумительно выточенные руки с длинными розовыми ноготками, а тонкую талию перехватывает солдатский ремень с широкой латунной бляхой, видимо, признак принадлежности к чему-то. Я подумал: забавно бы было ее неожиданно схватить и поцеловать. Что такого.

– А как фамилия Иннокентия?

Она назвала довольно известную, по крайней мере я ее слышал не первый раз. Но никаких поэтических ассоциаций эта фамилия у меня не вызвала.

– Я не из милиции, нет. Просто меня раздражают фарисейские пророчества. Я их, Люда, много наслушался.

– Вас раздражает его откровенность?

– Это не откровенность, а способ воздействия на детские умы наивных девочек. Такая откровенность - род провокации.

– Может быть, вы завидуете ему?

– Если вы в него влюблены, то да.

Этот смелый пассаж Люда встретила журчащим горловым смешком.

– У него и без меня достаточно поклонниц, слава богу, - сказала она. Ужас, сколько у Иннокентия поклонниц.

– Он женат?

– Какое это имеет значение.

– В самом деле, - глубокомысленно кивнул я.
– Поэт, в сущности, принадлежит всем и никому. Я понимаю.

– А вы мне нравитесь, - задумчиво сказала Люда.
– У вас очень изящная манера излагать гадости.

На самом интересном месте в кухню вошел крокодил Гена, то биучь хозяйка дома.

– Гости хотят горячего. Каково?
– зубастая улыбка мне персонально.
– Вы что тут уединились. У вас роман?

– Этот товарищ заводит Иннокентия, - пояснила Люда.
– Думает, очень умно. А Иннокентий, может, самый несчастный человек на свете.

– Завтра он будет еще несчастней. С похмелья.

Пьет как резиновая губка.

– Мы не имеем права судить.

– Сейчас устрою яичницу, - объявила хозяйка горделиво. Она достала из шкафчика сковородку, поставила ее на газ и бросила туда огромный кусок масла. Из холодильника вынула коробку с яйцами.

– Помидоры у вас есть?
– спросил я.

– Конечно.

– Хотите, я приготовлю яичницу с помидорами?

– Пожалуйста.

Я знал один кулинарный секрет, которому научила меня мама. Я пользовался каждым случаем, чтобы приготовить яичницу с помидорами. Женщины с некоторым недоверием следили за моими приготовлениями, а я пытался загородить от них сковородку спиной.

Секрет есть секрет. Такая же ценность, как золотой в кубышке. По кухне заструился кисло-сладкий аромат масла, яиц и помидоров. Сковородка вспыхивала желтыми яичными искрами. Спотыкаясь, на кухню забрел Михаил.