Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)

– Ваша идея... – начал он торжественно, но сконфузился и сбавил тон, – считайте, что Хранители Радуги уже приняли её.

10

Из-за прохваченного солнцем шафранового облака косо падали тончайшие и хрупкие апрельские лучи. Там и там на улицах, где наслоилось за зиму особенно много снега, он, убывая, сверкал расплавленным стеклом. Кое-где участки мостовой уже совсем обнажились, вовсю омываемые ручейками. Заборы палисадников размякли от сырости. С застрех по большей части бревенчатых, обшитых крашеным тёсом домов срывались кручёные струйки капели.

Отряд белых строем следовал через город, чтобы занять позиции в районе под названием Аренда. Был в разгаре исторический для Оренбурга день 4 апреля 1918 года. Город взят белыми, когда вокруг него – советская власть, когда Центральная Россия, Сибирь, Туркестан – в руках большевиков. Ещё почти два месяца – до выступления чехословаков, ещё нет и помину об армиях Колчака.

Молодёжь, придерживая на плече ремни ружей, жизнерадостно печатает шаг – брякают патроны в подсумках, звякают манерки. На тротуарах толпятся жители.

– Освободители наши! Глядите – дети!..

Какая-то дама размахнулась и бросила букет искусственных цветов. По колонне порхнуло:

– Давайте «Шотландца»!

Безудержность сил и бешеной удали грянула с заражающей лихостью:

Шотландский парень Далгетти

Поехал в Эр-Рияд.

От спутников отстал в пути,

Пески кругом лежат.

Устал идти, устал идти!

Где взять глоток вина?

А ждёт тебя, мой Далгетти,

Султанова жена...

Звонко простучала, отдавшись многократным эхом, пулемётная очередь.

– Вон с того чердака-аа!..

Колонна стремглав рассыпалась, облавно охватывая трёхэтажный дом: распираемые жадной энергией – теснясь шинель к шинели – рванули по лестнице вверх. Красный, открыв люк чердака, стрелял вниз из нагана. Хоронясь за краем тёмного зева, он ранил нескольких, пока, прошитый пулей трёхлинейки, не грохнулся на лестничную площадку. Второго – ещё чуть-чуть, и ушёл бы! – сбили с крыши соседнего дома.

Иосиф, Козлов, Пузищев, закинув винтовки на плечо, выходили из подъезда. Вдруг враз встали:

– А где Истогин?

Он лежал ничком на мостовой. Судя по попаданию, должен бы опрокинуться навзничь. Может, кто-то уже перевернул его... Пулемётная пуля ударила в грудь и вышла из спины, разворотив позвоночник. Димитрий не дышал. Лужа крови ещё курилась.

11

В нежной сини неба пыхнуло желтоватое пламя – с далеко и ясно разнёсшимся, со своим округлым охом лопнула шрапнель. Интернациональный большевицкий полк, сплошь несгибаемо-серьёзные напористые мадьяры, стал покидывать снаряды в расположение белых. Одних лишь мадьяр не удалось бросить на лопатки. Они отошли, не теряя порядка, установили связь с частями красных в окрестностях города и теперь попёрли в драку.

Как раз в это время замитинговали две сотни казаков, что подошли из станицы Неженской. Их больно хлопнула нежданная весть: на станицу движется карательный отряд – надо мчаться спасать семьи. Лукин, со слезами, тщился задержать станичников. Они покинули город – в то время как отряд большевиков приближался не к Неженской. Он вливался в оренбургское предместье. Впереди тарахтел броневик, за ним, с ленцой двигая из стороны в сторону стволом пулемёта «гочкис», катил окрашенный в серое бронеавтомобиль.

Ещё одна большевицкая часть подтягивалась вдоль железной дороги к вокзалу. Этот полк выезжал гасить в населении недовольство поборами. Казаки станицы Сакмарской должны были не дать ему вернуться, раскидав рельсы. Однако путь оказался в целости – красные прикатили в эшелонах, сопровождаемые бронепоездом, почти к самому городу и быстро выгрузили артиллерию.

Над крышами домов, над площадью, над дворами чаще и чаще распускались пухлые бледные бутоны шрапнелей. В расположении белых там и сям вздыбились пожары. Иногда огонь выбрасывался ввысь витым столбом, от него отрывались жаркие хлопья и истомно потухали на излёте. Треск винтовок стоял такой, будто немыслимое скопище народа оголтело крушило сухой хворост.

Козлов, Иосиф и Пузищев крепенько засели в обезлюдевшем доме на углу Николаевской и Кладбищенской улиц. Аккуратно целясь, они выщипали рядок побежавших было в атаку красных – остаток отпрянул.

Евстафий и Иосиф, присев у окна нижнего этажа, наполняли обоймы патронами. Пузищев у соседнего окна продолжал стрелять, целя куда-то вверх.

– В кого ты? – спросил Козлов.

– У меня, х-хе, поединок! Вон – угнездился... – показал на верхний этаж дома, что стоял слева, по другую сторону.

Пуля звучно стукнула в толстый подоконник перед Пузищевым – он отшатнулся, жмурясь.

– У-у, пылища! Ничего. Всё-таки я тебя сниму... – тряхнув головой, стал тщательно прицеливаться.

В этот миг вблизи жигануло воздух просторной слепящей росшивью – разорвался снаряд красных. «Та-та-та-а...» – заработал ручной пулемёт белых. Козлов и Иосиф выстрелили по красногвардейцам, что мелькнули в конце улицы. Потом Евстафий повернул голову:

– Миша!

Пузищев лежал под окном на боку, спиной к товарищам. Лопатки двинулись под шинелью, точно меж ними чесалось. Козлов тронул – и, отвернувшись, закрыл руками лицо.

– Что-о? – вырвалось у Иосифа.

– Пуля – в глаз...

12

Прибыл полк красных из Соль-Илецка. Крупный отряд сосредоточился на окраине, именуемой Нахаловкой, и напал оттуда. Противник брал числом, напирал всё упорнее. Белые партизаны, огрызаясь частым огнём навскидку, отошли на квартал. Группа молодёжи приостановилась в узком дворе, стеснённом высоким длинным домом и каменным сараем. Из смежного двора передали приказ Корчакова:

– Приготовьсь к контратаке!

Козлов увидел под навесом сарая воз с дровами. – Пойдём под его прикрытием... – Впятером выкатили воз за ворота. Мостовая в сторону противника забирала в гору: там ладно и густо стегали хлопки – вдоль улицы брызгало певучими снопами пуль. И, однако, горстка белых неотступно надвигалась на противника, налегая на тяжелогружёную телегу. От этого противостояния воздух на сжимающемся пространстве между ними и красными стал каким-то проваренным и тугим. Пули сочно, хрустко впивались в поленья на возу, и те иной раз стреляли щепкой, будто колкой искрой; поддетые чурки слетали наземь.