Комедианты

Нас во второй раз обнесли жареной уткой, и Смиты, чтобы составить нам компанию, положили себе на тарелки что-то из своих баночек и скляночек.

– Простите, миссис Смит, – не выдержал капитан, – что вы пьете?

– Бармин с горячей водой, – сообщила ему миссис Смит. – Муж предпочитает по вечерам истрол. А иногда – векон! Ему кажется, что бармин действует на него возбуждающе.

Капитан кинул испуганный взгляд на тарелку миссис Смит и отрезал себе кусок утки. Я спросил:

– А что вы едите, миссис Смит? – Мне хотелось, чтобы капитан почувствовал комизм положения.

– Ну уж вам ли это не знать, мистер Браун! Вы же видели, я ем это каждый вечер, в одно и то же время. Питательную кашицу из бересты, – пояснила она капитану.

Он положил нож и вилку, отодвинул от себя тарелку да так и остался сидеть, понурив голову. Сначала я подумал, что он произносит благодарственную молитву, но, по-видимому, он просто боролся с тошнотой.

– Я закушу орехолином, – сказала миссис Смит, – если у вас не найдется кефира.

Капитан хрипло откашлялся, отвел от нее глаза и оглядел стол; он содрогнулся, увидев мистера Смита, который ковырял вилкой сухие коричневые зерна, и перевел суровый взгляд на безобидного мистера Фернандеса, словно тот был за все это в ответе. Потом он объявил официальным тоном:

– Завтра во второй половине дня мы прибываем, надеюсь, к четырем часам мы уже будем на месте. Советую побыстрее пройти таможенный досмотр, в городе обычно выключают свет около половины седьмого.

– Почему? – спросила миссис Смит. – Наверно, это всем неудобно.

– Из соображений экономии, – сказал капитан и добавил: – Сегодня по радио передавали не очень веселые новости. Сообщают, что повстанцы перешли границу Доминиканской Республики. Правительство утверждает, будто в Порт-о-Пренсе спокойно, но я советую тем из вас, кто там останется, поддерживать как можно более тесную связь со своими консульствами. Я получил приказ быстро ссадить пассажиров и сразу же плыть в Санто-Доминго. Задерживаться для приемки груза я не буду.

– Кажется, детка, нас там ждут беспорядки, – сказал мистер Смит со своего конца стола и проглотил еще ложку какого-то вещества, вероятно фромента – блюда, о котором он мне рассказывал за обедом.

– Нам не впервой, – с мрачным удовлетворением ответила миссис Смит.

Вошел матрос с каким-то сообщением для капитана; когда он открыл дверь, порыв ветра закачал в кают-компании презервативы; от трения друг о друга они издавали жалобный писк. Капитан сказал:

– Прошу меня извинить. Ничего не поделаешь, долг зовет. Желаю хорошо провести вечер.

Но я заподозрил, что эта сцена была заранее подготовлена: капитан – человек необщительный, и миссис Смит действовала ему на нервы. Вслед за ним, словно боясь оставить судно на попечение капитана, поднялся и старший механик.

Когда начальство удалилось, казначей, которого стесняло его присутствие, стал потчевать нас едой и питьем. (Даже Смиты – правда, после больших колебаний – «Я ведь совсем не лакомка», – заявила миссис Смит, – положили себе по второй порции орехолина.) Подали сладкий ликер, которым, как объяснил казначей, «угощало пароходное общество», и мысль о бесплатном ликере с новой силой пробудила у всех у нас – за исключением, конечно, Смитов – жажду, даже у фармацевта, хотя он и поглядывал на свою рюмку с тревогой, словно ее зеленый цвет был сигналом бедствия. Когда мы наконец перешли в салон, на каждом кресле лежала программа.

Казначей весело закричал:

– Выше голову! – и стал негромко похлопывать ладонями по своим пухлым коленкам. Вошел оркестр под управлением кока – тощего парня с румяными от жара плиты щеками, в поварском колпаке. Оркестранты несли кастрюли, сковородки, ложки и ножи; для того чтобы изображать скрежет, была мясорубка, а шеф-повар размахивал вместо дирижерской палочки вилкой для поджаривания гренков. Первый музыкальный номер назывался «Ноктюрн», за ним следовала «Chanson d'amour» [14] , которую спел сам кок приятным и не очень верным голосом: «Automne, tendresse, feuilles mortes» [15] , – я уловил лишь несколько грустных слов, потому что остальные заглушали гулкие удары ложкой по кастрюле. Мистер и миссис Смит сидели на диване, держась за руки, колени ее были покрыты пледом; коммивояжер задумчиво наклонился вперед, глядя на тощего певца; может быть, в нем говорил профессиональный интерес, и он размышлял, какое из его лекарств могло тут помочь. Что касается мистера Фернандеса, он сидел отдельно от всех и время от времени что-то записывал в книжечку. Джонс торчал за спиной казначея, иногда к нему наклонялся и что-то шептал на ухо. Он сиял от удовольствия, будто все это он придумал, и, хлопая исполнителям, словно бы аплодировал самому себе. Поглядев на меня, он подмигнул, как бы говоря: «Погодите, то ли еще будет! Вы не знаете, какой я выдумщик! Потом пойдут номера почище!»

14

песня любви (фр.)

15

осень, нежность, увядшие листья (фр.)

Я собирался, когда кончится песня, уйти к себе, но поведение Джонса пробудило во мне любопытство. Коммивояжер исчез, я вспомнил, что ему давно пора спать. Джонс подозвал дирижера оркестра на совещание; к ним подошел и главный ударник, держа под мышкой большую медную сковородку. Я взглянул на программу и прочел, что следующим номером должен быть драматический монолог в исполнении мистера Дж. Бэкстера.

– Очень интересное исполнение, – сказал мистер Смит. – Как ты находишь, детка?

– Во всяком случае, они нашли более достойное применение кастрюлькам, чем жарить в них эту несчастную утку, – сказала миссис Смит; видно, страсти в ней еще не улеглись, несмотря на строгую диету.

– Он хорошо пел, правда, мистер Фернандес?

– Да, – сказал мистер Фернандес и пососал кончик карандаша.

Вошел фармацевт в стальном шлеме – оказывается, он не лег спать, а переоделся в синие джинсы и сунул в рот свисток.

– Значит, это он – мистер Бэкстер, – с облегчением сказала миссис Смит. По-моему, она терпеть не могла таинственности; ей хотелось, чтобы на всех персонажах человеческой комедии были такие же четкие этикетки, как на снадобьях мистера Бэкстера или на бутылке бармина. Фармацевт, конечно, мог позаимствовать джинсы у любого матроса, но интересно, где он добыл стальной шлем?

Он дал свисток, требуя тишины, хотя разговаривала одна миссис Смит.

– Драматический монолог «Патруль гражданской обороны», – объявил он.

К его явному неудовольствию, один из оркестрантов изобразил сигнал воздушной тревоги.

– Браво! – воскликнул Джонс.

– Вы должны были меня предупредить, – сказал Бэкстер. – А теперь я сбился.

Его снова прервал рокот отдаленной стрельбы, исполненный на сковородке.

– А что это, по-вашему, должно означать? – сердито спросил мистер Бэкстер.

– Орудия в устье Темзы.

– Вы мешаете мне произносить текст, мистер Джонс.

– Действуйте, – сказал Джонс. – Увертюра кончена. Атмосфера воссоздана. Лондон, 1940 год.

Мистер Бэкстер кинул на него грустный, обиженный взгляд и снова объявил:

– Драматический монолог «Патруль гражданской обороны», автор – боец гражданской обороны Икс. – И, прикрыв ладонью глаза, словно предохраняясь от осколков стекла, начал декламировать:

Прожектора осветили Юстон, Сент-Панкрас И старую, любимую Тоттенхем-роуд тоже, И показалось одинокому бойцу, Что его тень на облако похожа. Орудия били в Гайд-парке, Когда взрыв первой бомбы раздался, И боец погрозил кулаком небу, Он над славой Гитлера насмехался. Лондон будет стоять, и собор святого Павла будет стоять, И за каждую смерть, за любую утрату Немцы будут проклятия посылать Своему фюреру бесноватому. Бомба попала в Мейплс, Гауар-стрит разбита в дым, Пиккадилли горит, но все прекрасно! Мы поджарим хлебный паек и гренки съедим, Потому что блицкриг на Пэлл-Мэлл не удался.

Мистер Бэкстер засвистел в свой свисток, вытянулся по стойке смирно и произнес:

– Прозвучал отбой!

– И давно пора, – заметила миссис Смит.

Мистер Фернандес взволнованно воскликнул:

– Нет, нет. Ох, нет, сэр.

За исключением миссис Смит, все остальные явно считали, что любое выступление теперь может только испортить дело.

– Сейчас в самый раз выпить еще шампанского, – сказал Джонс. – Стюард!

Оркестр, за исключением дирижера, который остался по просьбе Джонса, отправился к себе в камбуз.