Комедия положений, или Просто наша жизнь (сборник)

Когда вернулся муж, Елена Юрьевна сказала:

– Саша, я только что совершила гадкий поступок.

– Я уверен, дорогая моя Леночка, что это какой-нибудь милый пустячок, которому ты придаёшь избыточное значение. Ну, поведай!

Елена Юрьевна вкратце изложила телефонный разговор с Норией. Хорошее настроение Александра Аркадьевича мигом улетучилось.

– Я говорил тебе, Лена, что это та ещё девица.

– Но всё же мне надо было не так выстроить диалог, – корила себя Елена Юрьевна. – Всё же они ещё, в сущности, дети…

– Эти дети могут сами уже себе детей стряпать! – возразил ей муж.

– Фу, Саша! Я и не знала тебя таким, – в разговор вступила тёща. – А если это любовь? Надо аккуратнее с юношескими чувствами!

– Мама, и вы туда же! Не путайте сентиментальные бразильские сериалы с жизнью! Это ваш внук, между прочим! – не уступал Александр Аркадьевич. – Любовь – теперь редкость. Сейчас свобода нравов, секс с детского сада и жажда наживы. Никто никого не любит. Все хотят получше устроиться за чужой счёт. И девки сейчас – акулы! Они с пелёнок нацелены на поиск выгодного жениха. Для неё, этой хамки, наш оболтус, всё равно, что для него дочери президента Путина. Меры надо срочно принимать.

– А я себе места не нахожу, – призналась Елена Юрьевна. – Нет, я должна встретиться с этой девочкой или с её матерью и как-то всё исправить. Мы должны объясниться.

– Верно, надо к ним сходить! – вдруг согласился муж.

– А как их найти? – спросила Елена Юрьевна.

– Дом я знаю, – подсказала тёща.– Вот и славно, – заявил Александр Аркадьевич. – А там язык доведёт.

* * *

Бабуси на лавочке переживали звёздный час. К ним с вопросом о жильцах обратилась элегантная супружеская чета. Появилась редкая возможность свободно высказаться. Ради таких минут старушки по крупицам собирали и копили ценную информацию о соседях.

– Не подскажите ли, уважаемые женщины, в какой квартире проживает девушка по имени Нория? – спросил импозантный мужчина.

– В двадцать шестой, – радостно сообщили старушки.

– И как она, девушка, воспитанная? – закинул удочку Александр Аркадьевич.

– Верчёная девка! – со значением ответила одна «заседательница».

– Родители у неё разводятся. Она, почитай, одна живёт. Приходит к ней бабка, мать отца. Прибрать, приглядеть… – дополнила другая.

– Да разве за ней углядишь! – высказалась третья. – Ночь-полночь, а она всё шастает по округе. Или у неё компании собираются.

– А бабку зовут Флюра Фатыховна. Татары они! – бабульки щедро выдавали информацию. – Она с нами никогда не присядет поговорить. Скажет «здрасьте» – и пошла молчком, бочком.

Старух взволновала востребованность. Им хотелось рассказать больше, но супруги сочли, что им уже достаточно.

Елена Юрьевна даже поймала себя на том, что испугалась вдруг услышать что-нибудь огорчительное про сына. Она первая поторопила мужа.

– Ну, спасибо, милые женщины, – поблагодарил Александр Аркадьевич.

Дверь двадцать шестой квартиры отворила пожилая худенькая женщина.

– Мы – родители Володи Смирнова, – представился Александр Аркадьевич. – Могли бы мы войти?

– Да, пожалуйста, – радушно пригласила женщина.

Это и была сама Флюра Фатыховна, бабушка Нории.

Елена Юрьевна невольно окинула комнату беглым женским взглядом. Беспорядок резал глаза. «Словно при переезде, – подумалось ей. – Вечер, а смятая постель, будто, не убрана с утра. Лето, а сапоги зимние валяются на полу. И так пыльно везде!»

Флюра Фатыховна перехватила её взгляд и тихим голосом пояснила:

– Несчастье у нас – сын со снохой разводятся. Сноха в Израиль собралась. Вот, пока неустроенно. Я понемногу прибираю, когда могу. Да вы садитесь…

Супруги присели на диван.

– Вы знаете, что Нория хотела поехать к нам в Москву? – спросил Смирнов.

– Да, она, внученька моя, что-то говорила, – оживилась бабушка Нории. – Я несколько волнуюсь, не знаю, как лучше вам сказать… – начала Елена Юрьевна. Ей хотелось деликатнее рассказать о причинах своих тревог.

– А я-то как переживаю! – опередила её бабушка Нории. – Я ведь вашего молодого человека совсем не знаю. А Нория его каждый день нахваливает! Самый, говорит, лучший. Лишнего себе не позволяет. Уж больно он ей по душе, ваш Вова. Как хорошо, что вы пришли! Я вижу, вы люди приличные. У меня теперь гора с плеч. Она ведь у нас немного нервная, раздражительная. Да и что хотеть – в семье нелады. А с ним как-то успокаивается. Весёлая приходит. Может, всё к лучшему сладится…

Постепенно, по мере того, пока она сбивчиво говорила, обнажалась глубокая пропасть – разница взглядов на проблему. А разница эта состояла в том, что она как бы «за», а они как бы «против» дружбы детей. Она как бы рада, а они как бы нет. Флюра Фатыховна вдруг поняла это по лицам супругов Смирновых и осеклась.

– Извините, я что-то не то говорю? – растерялась она. – Вы уж простите, мы вообще-то люди деревенские, простые…

– Да ничего, – успокоил её Александр Аркадьевич. – Мы тоже не голубых кровей. Не в этом дело. Мы, видите ли, считаем, что детям нашим пока рановато гостить друг к другу ездить. Мы всё понимаем, порывы молодости, влюблённость и всё прочее, но сейчас важна учёба, будущность. И нам показалось, что ваша внучка проявляет большую активность, чем наш сын. Вам бы за ней присмотреть по-женски. Ещё раз прошу нас извинить.

Наконец, Флюра Фатыховна ясно осознала, что эти двое лощёных людей пришли не знакомиться, а предостеречь. Отвадить. Отлучить. Ей стало не по себе. У неё всё поплыло перед глазами. Зависла неловкая пауза. И в этой тишине вдруг раздались резкие слова:

– Так вам дочь моя не по душе? Пришли позорить её? За сыночка своего испугались?

В дверях стояла мать Нории. В напряжённом поле волнения никто не заметил, как она вошла в квартиру. А женщина уже несколько времени пребывала за их спинами и слушала, что говорит бабушке этот новоявленный москвич.

– Галия, зачем ты так? – попыталась остановить её свекровь и слабо замахала руками, словно отгоняя беду. – Не надо, не надо!

Но мать Нории распалилась ещё больше от этих её жалких, беззащитных движений.

– А как я должна? Они дочь мою позорят, а я должна улыбаться? Что, сами молодые не были? Не доверяете детям? Они бы разобрались, как им быть. Лезете, вмешиваетесь!

– Позвольте… – начал Александр Аркадьевич.

– Саша, прошу, не надо, – попросила его жена. – Пойдём.

– Леночка, прости, милая. Я объяснюсь. Да, были молодые, но не припомню такого случая, чтобы девушка сама напрашивалась ко мне и хамила моей матери. Лучше воспитывать надо свою дочь.

– Да успокойтесь, не нужен нам ваш сын! – с вызовом заявила мать Нории. – Мы мусульмане, между прочим. Нам и жених нашей веры нужен.– Вот и отлично, – сказал Александр Аркадьевич, вставая. – Вот и ищите себе подходящего жениха. Мы вам не ко двору. Правда, не знал, что мусульманки так нынче эмансипированы. Всего доброго.

Непрошенный гость хуже татарина. Чем хуже-то? Поговорка родилась в народе давно, всё вокруг изменилось. Неизвестно, кто теперь хуже. Незваные москвичи ушли. Засобиралась восвояси бабушка. Свекровь молчала, но в каждом её жесте читалось, кого она считает виноватым во всём. Вернее, виноватой. Ну, и пусть! Мать Нории сидела и думала. Стоило ли ей так кипятиться? Нервы стали ни к чёрту. Наговорила, бог знает что. Дочь обидится, опять выйдет ссора. Больше всего её взбесил отец этого Смирнова со своими манерами. Жену то погладит, то за локоток придержит, то обнимет. Леночка, Леночка! Наверняка её ровесники, скорее, даже чуть старше. В браке уже лет двадцать, пожалуй, а видно, что любят друг друга. Живут там в своей Москве, ходят по театрам, по выставкам вместе. Бывает же такое, да почему-то у других. У неё самой всё разбито на мелкие осколки, и она, Галия, ступает по ним босыми ногами. Больно на каждом шагу. Муж ушёл. Дочь не хочет понять. Свекровь ходит живым укором. Денег на жизнь не хватает. На днях хотелось уехать подальше, в другие тёплые края. Подзаработать и очиститься душой. А как начала оформляться, так страшно стало. Как тут дочь оставить? И что там ждёт её саму? От себя ведь не убежишь. От мыслей, от воспоминаний, от обид. Там, в Израиле она будет обслуживать богатых людей. А кто всерьёз воспринимает обслугу? А главное, вдруг надумает вернуться Раис, а её нет дома. Как быть?

А Елена Юрьевна вдруг вспомнила, спускаясь по лестнице, что ещё школьницей робко целовалась вот в этом самом подъезде с мальчиком из школьного ансамбля. Путь из школы проходил как раз мимо этого дома. Было им тогда по шестнадцать лет, и они ни о чём серьёзном не думали. Не было ничего важнее и радостнее той острой минуты и вкуса первого поцелуя. Помнится, наверху хлопнула чья-то входная дверь, и они поспешно выбежали на улицу, держась за руки, но смущённо пряча глаза. Не ко времени была эта скороспелая школьная любовь. Ведь впереди выпускные экзамены, и к институту надо было готовиться… Но тогда не думалось ни о чём. Хотелось быть вместе, дышать одним воздухом. Мужу Елена Юрьевна ничего не рассказала.

* * *

Александр Аркадьевич думал совсем о другом. О своей жене и о себе. Даже о сыне вскользь. Разговор с бабушкой и матерью Нории пошёл совсем стихийно и завёл не туда, куда планировалось. Вместо ясности – полное непонимание. Александр Аркадьевич свернул общение, потому что вдруг увидел на лице своей жены гримасу ужаса, словно её резали ножом по живому. Он даже испугался и пожалел, что решился на визит в эту семью. Собственно, у этих людей и семьи-то уже нет.

Он уже определился для себя, что им надо просто не замечать Норию, словно она не существуют. Это люди другого круга. Всё, точка. А сын никуда не денется. Не дурак же он, в конце концов. А если сглупит, так пусть тут у них и живёт в Уфе. Квартира есть. Можно ещё денег дать.

Его вдруг пронзила мысль о том, что жена ему всех ближе и родней, и именно о ней, о Лене, он должен позаботиться. Сын уже вырос и может отпочковаться в любой момент, свернуть в сторону. И что остается у него, Александра Смирнова? Его жена и работа. Бизнес. А в бизнесе друзей не бывает. Там каждый за себя. С любым партнёром нужна предельная осторожность.

Лена – верная, любящая, родная. С ней прошла студенческая юность. Он долго и красиво за ней ухаживал все пять лет учёбы в институте. Он выложился в этом весь, и уже никогда бы не смог всё повторить для другой женщины. Раза два были у него небольшие интрижки. Так, эпизоды, эксперименты, любопытство. Нет, не встречал он больше такое сочетание ума, женственности, силы воли и одухотворённости, какое находил в своей жене.

Самое главное, что Елена Юрьевна знала все его слабые места, но не пользовалась этим, а добавляла что-то от себя, дополняла. И всё становилось основательным и осмысленным, обретало силу. Жена растворяла в нём свои способности. А ведь могла бы реализоваться сама, отдельно, но Лена работает на него, своего мужа. Они – одно целое по жизни. Вот кого он должен сберечь в первую очередь.

На обратном пути молчали. Это дополнительно тревожило. Обычно Елена Юрьевна в огорчении делилась мыслями, облегчая душу.

– Лена, скажи что-нибудь, – попросил Александр Аркадьевич, когда вернулись в дом.

– Какие же мы… – хрипловато отозвалась она.

– Какие?

– Мелкие. Суетные. Склочные, – огорошила ответом жена. – Ходим, ярлыки людям навешиваем. Ведь ещё ничего не случилось, а мы такой базар учинили. За своё благополучие испугались. Как сыну в глаза смотреть?

– Прямо смотреть, – решительно ответил Александр Аркадьевич. – Действовать надо именно тогда, пока ничего не случилось. Ты что, хочешь совершить акт доброй воли – перевезти эту Норию в Москву и посадить её себе на шею? Ты не поняла, что в их семейной ситуации им лучше всего девчонку быстрее замуж пристроить. И мамаша с бабусей ещё её наущают, поверь мне. Девчонка им мешает.

– Всё, всё, прекрати! – взмолилась Елена Юрьевна. – Мне гадко.

– Жизнь груба, милая моя, и не справедлива. Убедилась, что есть совсем иные люди? – Александр Аркадьевич понимал, что причиняет жене дополнительную боль своими словами, но счёл, что гнойник надо вскрыть до конца, вычистить, а потом уже залечивать. – Отбрось чистоплюйство и лучше послушай, что я решил.

Он подсел ближе к жене и обнял её. Хорошо зная её нрав, Александр Аркадьевич принялся говорить нежности на языке детской тарабарщины, поглаживая при этом свою Елену по голове. Он и сам удивлялся порой, почему именно так удавалось вернуть расположение духа этой разумной, рассудочной женщине, способной быть замечательным советником в вопросах бизнеса. Видимо, в ней до сих лет имелась детская начинка, а, может, просто родители мало ласкали Леночку в детстве.

– Для меня главное – чтобы ты была рядом, – признался Александр Аркадьевич. – Будь, что будет. Лишь бы я видел тебя довольной, и жили бы мы подольше. А с Володей мы заключим договор.

– Как это? – удивилась Елена Юрьевна.

– Контракт, как в бизнесе, – пояснил ей муж. – Он ведь наш проект. В него вложены средства. Оговорим условия, которые сын должен соблюдать. А если у него своё видение жизненного пути, то мы снимаем с себя всю ответственность – материальную и моральную. Он ведь совершеннолетний. Разговоры забываются. Выветриваются из его головы. А контракт останется. Пусть он не имеет полной юридической силы, но всё же подействует отрезвляюще. И не надо много рассуждать и спорить. А то я тоже хорош – оскорбления так и срываются с языка. Согласна?

Елена Юрьевна слушала мужа, не перебивая, но в мыслях переживала нечто своё, очень личное, чего и не решилась бы сказать вслух. Она думала о том, что была всегда ровно счастлива внутри своей семьи, ежедневно ощущала любовь мужа, познала радость безоблачного материнства. А ведь за всё надо платить мзду. Вот небесный диспетчер и послал ей мытаря в образе чужой девочки. И что, спорить с судьбой, отстаивая свои интересы, или платить долги?

На вопрос мужа она задумчиво ответила:– Пожалуй, Саша, что-то рациональное есть в твоих словах.

* * *

С сыном объяснились на следующее утро. Мать сама изложила ему случившееся накануне кратко и чётко.

– Приносим свои извинения, сын, если задели тебя своим опрометчивым поступком, но мы хотим предупредить, что тебя в той семье рассматривают, как возможного жениха. Имей это в виду, – закончила она твёрдым голосом.

Владимир выслушал её до конца, не перебивая. Отметил про себя непривычное отстранённое спокойствие отца. Это было для него ново. Что-то изменилось в семейном климате.

– Могу сказать точно, что женюсь я нескоро, и пока даже не знаю, на ком, – усмехаясь, заявил он родителям. – С Норией зря вы так. Я сам бы разобрался. Давайте свой контракт, подпишу.

Отец протянул ему листок. Пунктов было немного. Володя бегло пробежался по строчкам глазами и поставил размашистую подпись. Мать внутренне сжалась, глянув на росчерк сына: так ещё похоже на его детские каракули. Боже мой, как бежит время! Что ещё ждёт их впереди?

– Надо же, придумали, – беззлобно усмехнулся Вова. – Ладно, пусть будет так. Но сейчас я пойду к Нории – нравится вам это или нет.