Комедия положений

Нашпигованный антибиотиками сынок болел реже, мой кашель не прошел, но стал привычным, не мешающим жить, также привычным стало мое постоянное лечение его: то ингаляции, то банки, термопсис с содой, багульник. Катя простывала часто и любила после простуд раскашляться, но тяжелых астматических приступов не было, и кашель сам по себе затихал.

В классе Кате досталось место рядом со второгодником, он её обижал, порвал тетрадку. Мальчик был из неблагополучной семьи, и его собирались отдавать в интернат. Мне стало жалко этого никогда не виданного мною десятилетнего мальчика, никому не нужного, с предрешенной судьбой изгоя.

– Будь с ним поласковей, его, наверное, обижают, - посоветовала я дочке.

Через неделю я поинтересовалась, как утряслись Катины взаимоотношения с обидчиком.

– Он недавно поцеловал меня в щеку, - доложила дочь.

Откровенно говоря, это были несколько неожиданные последствия моего совета.

– Может быть, Катя, ты была с ним чересчур ласкова?
– заволновалась я, но дочка не придала большого значения ни поцелуям, ни моему волнению.

Мы с мужем не утомляли учительницу своим присутствием на родительских собраниях, Алексей и не знал, что существует такая отцовская обязанность, посещать школу.

Но когда Катя болела больше недели, я заходила в школу за уроками. Унылое и довольно грязное здание седьмой школы производило грустное впечатление, узкие темные коридоры, теснота. Возможно, я не заметила бы всего этого, седьмая школа была ничем не хуже тех, в которых училась я сама, но Катенька первые классы училась в светлой и новой девятой школе, и контраст был велик.

Однажды, во время болезни Кати, я пришла в школу сразу после работы, хотела взять у Валентины Владимировны домашние задания. Время оказалось неудачным, только что прозвенел звонок на урок и в Катином классе начался урок физкультуры. Валентина Ивановна выстраивала детей у доски в линейку, чтобы вывести линейку в коридор, затылок в затылок и все по росту.

Одного черноглазого маленького мальчика, со странным названием Гандера, она оставила в классе, причем оставила без достаточно уважительных причин.

Посидев с ним в одной комнате в течение пятнадцати минут, я поняла учительницу: каждая минута, проведенная вдали от такого подарочка, праздник для учителя, и не только для учителя.

Я сидела на задней парте, он тоже, но в другом ряду.

Что этот мальчишка потерял, я не поняла, предмет был видимо очень маленький, но искал он его дотошно.

Он лег на сидение парты на бок и вывернул наружу карман брюк. Вскочил, наклонился и стал трясти карман. Ничего не упало. Он вздохнул, лег на сидение парты на другой бок, и вывернул другой карман. То, что высыпалось из его кармана, улетело под парту, он полез под парту, сел там на пол, и стал там разглядывать, что же это.

Предметы, которые он вытряс из себя таким трудоемким способом, его не удовлетворили. Гандера вылез из-под парты, при соприкосновении его коленок и локтей с деревом раздавался резкий металлический звук, под этот аккомпанемент егоза залез на парту, уселся на нее, и стал опять выворачивать карманы, стучать чем-то об стол, залез на парту с ногами, спрыгнул вниз, разместился под сидением, пролез по полу, выполз с другой стороны, снова залез на стол, спрыгнул на сидение, с сидения снова на пол, прополз через весь ряд с последней парты до первой. Скорость его движений всё возрастала. У меня кружилась голова, и глаза, я думаю, уже косили на разные стороны, и когда он скрылся под рядом парт, я на минуту передохнула, но он уже вылезал из-под учительского стола и прыгал по партам назад, ко мне. Всё это мельтешение заставило меня зажмуриться.

Зашелестела растворяемая дверь, я открыла глаза. Тихо вошла невысокая Валентина Степановна с усталым лицом, но в моих глазах она была гигантом.

Как людям хватает мужества избрать себе профессию учителя? Выносить изо дня в день в течение трех лет такое существо вкупе с бандой похожих!

Я получила задание и ушла, восхищенная героизмом учителей.

Несколько лет подряд я увлеченно следила за фигурным катанием, и Роднина, брошенная любимым человеком, и поднявшаяся на пьедестал почета снова, уже с другим, а потом повторившая свой подвиг после родов, наперекор всем этим мнениям, созданным мужчинами, что или рожать, или кататься, Ирина, родившая, как положено от веку всякой бабе, и снова ставшая чемпионкой, была для меня образцом мужества, той стойкости характера, которая превозмогает трудности, и главное, умеет преодолеть стереотипы мышления. Часто бывает тяжелее всего заставить окружающих понимать тебя так, как ты себя понимаешь, а не так, как у них сложилось.

Я смотрела на её безмолвные слезы, обильно текущие по лицу под звуки советского гимна и подумала, вот женщина, в спорт после родов вернулась, а мне всего лишь преуспеть надо в профессии, в которой работают до глубокой старости, и я колеблюсь?

Еще и Семен Моисеевич Шейн, когда я вслух думала с Ниной, стоит ли идти в аспирантуру, если у тебя двое детей, вмешался и сказал:

– Именно потому, что у тебя двое детей и надо идти в аспирантуру, а то чем ты собираешься их кормить?

В старой записной книжке у меня был записан телефон Любочки Пулатовой и я, не объявлявшаяся много лет, ей позвонила. Она не удивилась, сказала:

– Приезжайте, пожалуйста, поговорим.

Я приехала, обсудили тему, что и как делать, когда поступать, только трудно мне было решиться уйти на три года на стипендию девяносто рублей, на работе я получала 120 и премию квартальную от 40 до 60 рублей, и обещали повышение. И в разгар этих раздумий Шейн предложил мне идти в заочную аспирантуру НИОПиКа.

– Пойдешь к Дюмаеву, он всех берет, будешь его аспиранткой, я тебя порекомендую, а у меня в институте Химфизики приятель есть, Гена Фомин, умница, хороший человек, сделаешь у него работу, он сейчас докторскую делает. Очень плодовит, много статей выходит, и в деньгах не потеряешь на время учебы.

И добавил, заметив, что я колеблюсь:

– Да не бойся, у него легкий характер, с ним хорошо работать, не так, как со мной, со мной тяжело.

Семен был человек дела, а раз он решил, что его вариант самый для меня подходящий, то и начал действовать, хотя я еще колебалась.

Фомин был оппонентом на защите Семеновской аспирантки, мы сидели в Московском НИОПиКе в конференцзале вместе с Ниной, и после доклада своего аспиранта Семен неожиданно громогласно обратился в зал.

– Вот тут потеснитесь, пожалуйста, я хочу познакомить этих двух людей. Она в аспирантуру собралась, это Зоя Карловна Криминская, конечно, вы всё её знаете (это такая шутка была, меня на заседании ученого совета впервые-то и видели, если увидели вообще). И руководителем у нее будет Фомин Геннадий Васильевич, вот он тут сидит, пусть они рядом сядут, им поговорить надо.

Я по такому случаю подкрасилась, нарядилась в свою оранжевую кофту, и сейчас оранжевое пятно моей кофты мелькало среди серых одежд профессоров, привлекая внимание.

Нина потом смеялась, что Смирнов, химик, доктор наук, присутствовавший в зале, поглядел на меня, полыхающую от смущения, обиделся и сказал:

– А почему это аспирантку Фомину, чужому? Я тоже хочу аспирантку.

Мы с Геной познакомились, договорились встретиться и обсудить работу уже вплотную.

Пока я думала, как мне сказать Любе о перемене своего решения, Гена с ней столкнулся в столовой института Химфизики, всё ей рассказал, и когда я ей позвонила, Любочка, может быть чуть-чуть обиженным тоном, сказала, что она встретилась с Фоминым, что он будет мне прекрасным руководителем и что она дала мне наилучшие рекомендации.

Я извинилась, объяснила ситуацию, преимущества для меня заочной аспирантуры, позволяющие мне положить два горошка на ложку.

– Зоя, я всё понимаю, поступайте, как вам удобнее, Гена тоже очень хороший вариант.

Оставалось договориться с Дюмаевым. Семен и это взял на себя, порекомендовал меня, и договорился о встрече. Я пришла в знакомый кабинет, где когда-то рыдала без носового платка, выпрашивая квартиру. Не знаю, узнал ли меня Дюмаев, но ни словом мы не обмолвилась о каких-то там квартирах, говорили только о работе, и Кирилл Михайлович очень неназойливо, вскользь сказал, что в мелочи он вмешиваться не будет, Гену он хорошо знает, полностью ему доверяет, тему мою они обсудили, а во всех организационных вопросах он готов мне помочь. При всём при том о тематике будущей моей диссертации мы говорили конкретно, и я удивилась быстроте, с которой Дюмаев схватывал суть проблемы в области, далекой от его непосредственной специальности.