Комедия положений

Я получаю теплые трогательные письма от шк. подруг, от Тамары, а недавно (благодаря Кате) получила письмо от Гали из Ташкента, с которой не виделась полвека. Но ее видела Тамара, ездила к ней 5 лет назад, а сейчас Тамарин муж заболел. Мне Наташа привезла фестал, но ты ведь знаешь, я больше люблю панкреатин и мезимфорте.

Насчет приезда, так не приглашаешь? Как ехать-то? Зиму одна не потяну, а что делать? И у вас я лишняя, это чувствуется и куда на старости лет деваться с моими болячками. Тут еще кишечник забарахлил, и плохо стало с памятью.

Забываю имена знакомых. Или вещь положу и не найду. Телевизор не работает опять. Только радио. Тоска такая. А если дождь с ветром, как вчера...

С сахаром плохо, я не рассчитала, варила яблочные компоты сладкие и вот...

Похвали моих внучат, учатся, стараются, молодцы. Привет и поцелуй от меня, небось, " жаждут", когда приеду? А у Сережи завелся кто? Он в 9-ом?

Ну, что еще?

Мой приезд зависит от многих причин

1)здоровье, 2)погода. 3) жратва. 4) приглашение (хоть для видимости)

Я, наверное, глупею к старости-то?

Устала писать на диване. Когда у вас затопят?

Приедет ли свекровь?

Агнесса исчезла куда-то, уехала в отпуск в Ереван и не слыхать, где она. Привет всем и соседям, Люде с Гамлетом, Нине и др. Пиши. Целую, ма и ба.

В дверь раздается звонок, я открываю. На пороге два товарища сына из нового класса: братья разбойники, Спир и Апостол

Апостол высокий, тонкий, красивый блондин с голубыми безмятежными глазами, но с каким-то ускользающим, лукавым выражением лица, а Спир маленький, темный, волосы ежиком и ореховые беспокойные глаза косят к переносице. Лицо абсолютно разбойничье, и по любимому выражению моей дочери, не украшенное интеллектом. Порознь это обычные мальчишки, каковыми они и являются, но вместе по контрасту роста, цвета и разного выражения лиц настоящие разбойники.

Кажется, одного звали Димкой, а другого Сашей, не помню. Они приходили всегда вдвоем, ни разу при мне не переступили порога квартиры, и их приход означал одно: 8 "а" и примкнувшие к ним окрестные товарищи собираются поиграть в футбол.

Сейчас они заберут Сережку и уйдут подальше, на стадион или на пляж. Будут там гонять мяч, и оглашать воздух выражениями, непригодными для женского слуха. А раньше, в младших классах, Сережка ту часть лета, которую не проводил у бабушки на юге, гонял мяч под окнами. Тогда обычно за ним заходил Димка Кобякин, или Алешка Зайцев, или Юра Шувалов, и они выползали на поле под окном. Маленький, худющий Сережка резво бегал по полю за мячом, оглашал воздух пронзительными визжащими звуками, но ни разу, сколько я не смотрела на них с балкона, ни разу ни попал ногой по мячу. Просто неутомимо бегал взад вперед по полю и кричал. Тем не менее, несмотря на отсутствие счета в виде забитых голов, товарищи им никогда не пренебрегали, и всегда звали в игру, как я считала, для звукового оформления.

После четырех-пяти часов такой беготни, Сережка приходил домой с ввалившимися от усталости глазами и щеками и падал на пол у порога, точно так же, как он зимой возвращался с хоккея: выжатый как лимон, абсолютно без сил.

– Мама, дай попить, - просил сын, валясь на полу.

Я слегка подпинывала его ногой, но воду приносила. Он пил, как лошадь, а обедал часа через два, и лопал будь здоров как. Бороться с ним и пытаться вытащить его из игры, чтобы пообедать вовремя было бесполезно:

Он просил ещё пять минут, и тут же забывал о времени и обо мне. Да и что спрашивать с ребенка, если его папочка зимой уходил на лыжах, пробегал двадцать километров, и приходил точно такой же с запавшими щеками и потный до нитки. Породу не перешибешь.

Пройдут годы, Сережка уедет из Долгопрудного, а когда приедет в гости, тут же соберет друзей на футбол.

– А без Сережки ни разу и не погоняли мяч, - скажет мне Саша Сосунов.

Елене Евграфовне предложили работу в РОНО, и она месяца через четыре после начала учебного года ушла, перестала быть классной, но осталась преподавать математику, а классным в 8 "а" стал преподаватель истории, который сказал парням прямо:

– Кто хочет иметь выше тройки по истории, приходите в зал качаться.

Замечательная постановка вопроса. Очевидно, что мышцы юношам пригодятся значительно больше, чем сведения, на каком по счету съезде партии был поставлен вопрос о коллективизации. Благодаря своему классному, Сережка начал заниматься в зале, и на тонких ручках-макаронинах появились бугорки.

Первое июня, Четверг.

Перехожу в пятую школу. В начале мая подал заявление, тринадцатого было собеседование. Когда я поступал, один мужик (потом оказалось, что он мой будущий учитель математики Уроев) не смог прочесть мою фамилию (я ее трижды произнес вслух) и спросил:

– В каком классе учат писать?

– А в каком читать?
– ответил я, не задумываясь.

Но ничего, я прошел. Набрал максимальное число баллов.

В начале восьмого класса Сережка носил 38 размер обуви, и я купила ему кеды для физкультуры 39 размера. На вырост. К ноябрю он в эти кеды не влез. А к весне носил уже обувь 42 размера.

Он уничтожал неимоверное количество съестных припасов, был фантастически худой, и жаловался, что его желудок не выдерживает такое количество пищи, которое ему хотелось бы съесть.

Он был чуть выше меня ростом, а к концу учебного года перерос Валеру, который был 183 см.

При этом голова и лицо не изменились, в плечах он не расширился, и когда сидел за столом, казалось, что это ещё маленький мальчик, но когда он вставал, долго вытягивая фантастически длинные ноги из под стола...

– Нет, Сережа, ты лучше сиди, - говорила Люда, - сиди, а то мне страшно, я не могу к тебе, такому длинному, привыкнуть.

Походил Сережка в те дни на резиновую игрушку, которую вдруг сильно вытянули в длину: кости выросли, но ни в плечах, ни в бедрах, он, казалось, не раздался.

Сын вырос. Не бегал за мной, чтобы я пощупала бицепсы на его руке и восхитилась катающейся под кожей горошиной, не играл со мной в жим руками, легко укладывая мою руку, даже если я подкладывала под локоть книгу. Голос тоже поменялся, баритоном его назвать было нельзя, но в его высоком мальчишеском тоне появились хриплые мужские ноты.

Простужался он по-прежнему часто, и Алешка любил изображать меня, стоящей в коридоре и высоко закидывающей наверх голову:

– Сынок, надень шапку на голову, на улице похолодало.

Сергей шапку надевал, не спорил, а, выходя из дому, снимал и прятал в карман.

Я видела из окошка, как он это проделывает, но молчала. Надеялась, что если будет очень холодно, то наденет, никуда не денется, шапка под рукой.

Все брюки сыну стали малы. Я купила в лоскуте кусок материи серой, но маскировочной пятнистой раскраски, и Катеринка сшила брату брюки, и вышила на кармане "ДДТ". Пластинки ДДТ крутили у нас постоянно, вытесняя Высоцкого.

С сестрой, которая уже второй год встречалась с парнем, он дрался по старой детской привычке постоянно. Теперь, наконец, перевес полностью был на его стороне. Помню, где-то в конце года, они схватились с Катькой, кто-то что-то у кого-то отбирал, Катерина прижала Сережку к полу, выставив наружу круглую попу, и визжала. Попа была так хороша, что я, проходя мимо, подтолкнула ее пяткой, отчего Катеринка нырнула носом на лежащего брата.